Сохранить надежду

      Каждый раз, выходя за непробиваемые стены ЮЭй, ты попадаешь в мир, в котором нет героев или злодеев. Больше нет. Есть только серая реальность, треклятая несправедливость и мрачная разруха, которые никто не может перебороть. Когда выходишь за барьер, то попадаешь в игру на выживание, в дикую природу. За спасение больше не благодарят, лишь кричат и прогоняют, а потом смачно плюют в спину, когда уходишь.       Столкновения злодеев и героев превратились скорее в потасовки с массовыми разрушениями, которых никто из обеих сторон даже не старался избежать. Не до битых кирпичей и погнутых арматур. Злодеи обозлились, отрастили клыки, наточили когти; теперь героев нещадно кромсали один за другим, ломали как спички, крошили в пыль, стирали, словно грязь с кафеля. На камнях славы уже не было места, чтобы выдалбливать новые имена павших, и слёз не хватало оплакивать друзей. Руки опускались, уже не хотелось сражаться, ведь банально не за что. Люди не принимали помощь, только отвергали, ещё и обвиняли потом, что лезешь. Сложно.       Япония так и не оправилась от последней войны, в которую вовлёк её Все за одного, а остальной мир стал медленно крошиться на кусочки. Геройское сообщество страдало, оно больше не могло существовать так, как прежде, только выживать, защищаясь от нападок озлобленных людей. Полиция боялась даже нос высунуть за пределы безопасной зоны, они были бессильны, пускай и набирались опыта, учась на крови товарищей. Они полагались на героев, хотя в некоторых уже тоже верили с трудом.       Жизнь не вернулась на круги своя. Она как стала ужасной, такой и продолжала быть. Сложной, тяжёлой, жестокой. Она превратилась в битву за окровавленную корону, человек под которой менялся каждый день. Хочешь её? Бери, никто не препятствует, но будь готов в ней же и умереть. А без неё невозможно поменять устрой. Не стоя на вершине, нельзя докричаться до людей. А идти к ней по головам чертовски тяжело.       Но даже так были те, кто продолжал бороться с несправедливостью и злом, не щадя себя ни секунды. Сбивали кулаки в кровь, сдирали больные мозоли, разрывали недавно сшитые раны, и всё ради мира, к которому упорно шли. Порой даже слепо, зато дотошно и уверенно. Впрочем, даже у самых сильных порой уверенность могла пошатнуться.              Он шёл тяжёлым грузным шагом по безлюдной аллее, вдоль которой были густо высажены высокие кусты. Уже весна, на деревьях стали появляться молодые листочки, местами даже распускались цветы, разнося временами душный аромат по всей улице. Но даже так цветные поляны и бульвары не радовали глаз. На такие мелочи просто не оставалось сил. А сегодня так и вовсе весь день поливал дождь. Как же он ненавидел дождь.       Эта ненависть шла с самого детства, когда он понял, что в мокрую погоду его причуда работает плохо. Дождевая вода всегда мешала вовремя и контролируемо создавать взрывы, разбавляя нитроглицерин на ладонях, но он научился контролировать этот процесс. Суровые тренировки и годы практики помогли ему выдрессировать себя до идеала, автоматизма, к тому же геройский костюм помогал. Однако он всё равно ненавидел дождь. Особенно последние несколько лет. И так краски в жизни найти сложно, ещё и небо плачет, давя к земле. Противно.       Кацуки шёл молча, хотя вместе с ним шли ещё герои. Те тоже не проронили ни слова, находясь в не менее подавленном состоянии. Они только попрощались перед поворотом, и он пошёл в сторону общежития. Бывшего общежития, а ныне его дома. Жить в городе по сей день было опасно, многие уже бывшие студенты по-прежнему проживали со своими семьями на территории некогда учебного заведения, а ныне — убежища.       Он остановился перед входом. У крыльца на лавочке сидела мама, прячась от сильного дождя под зонтом, а рядом бродил отец, нервно поглядывая на часы. Заметив знакомый силуэт, они оба встали, но не решились подойти. Уж больно угрюмый был у Кацуки вид, что даже родители не узнали его с первого взгляда. Когда он подошёл ближе, Мицуки была первой, кто не сдержался. Она набросилась на него с крепкими объятиями, откинув зонтик куда-то в сторону. Масару же подошёл следом и погладил сына по волосам, вздыхая с облегчением. На то и нужны родители, чтобы беспокоиться за своих детей. Даже когда тем уже под двадцать.       Кацуки тихо вздохнул и опустил подбородок на материно плечо, как бы обнимая в ответ — руки были заняты тяжеленными наручами в форме больших гранат. Он никогда не был падок на родительскую ласку, но понимал, что в ней нуждаются мать с отцом. Особенно сейчас, когда каждый выход за пределы барьера мог стать последним.       Он уже дважды чуть не попал на тот свет и сейчас будто нарочно пытался пробиться туда в третий раз. Но родители не просили его прекратить. И сами знали, что Кацуки не остановится, не прекратит идти и спасать, ведь это его работа. Работа героя. Мицуки и Масару больно смотреть на уставшего и израненного сына, наблюдать его тяжёлый и хмурый взгляд. Они уже позабыли, как выглядит его улыбка, но вернуть её не смогли бы даже при всём огромном желании. Наверное, сейчас вообще никто не мог её вернуть.       — Ты молодец. Хорошо потрудился, — в конце концов сказала мама и отпустила его. Она отступила на шаг и подобрала зонтик, пускай и успела уже промокнуть насквозь. Отец подбадривающе улыбнулся и уступил дорогу. Родители дали ему путь к общежитию. Кацуки молча кивнул им обоим и пошёл внутрь.       В особняке было тепло и уютно, как и всегда, ведь все они усердно старались создавать такую атмосферу не один день. Общежитие было тем местом, куда возвращались юные герои, чтобы отдохнуть и набраться сил, подготовиться к следующей схватке, зализать раны. Здесь должно быть именно так: тепло и уютно. Но Кацуки ощутил только тепло. Остальное он был просто не в состоянии почувствовать.       — С возвращением, Бакуго, — поприветствовали одноклассники из общей комнаты, обратив на него внимание. Он только промычал им в ответ, коротко махнув рукой, но даже не взглянул на сидящих друзей.       — Как насчёт посиделок через полчаса? Ну, как приведёшь себя в порядок. Фильмы, вкусняшки, игры. Что скажешь? — предложил Эйджиро в попытке отвлечь лучшего друга от суровой реальности. Они все в этом нуждались, кто-то меньше, кто-то больше. Поэтому обычно соглашались, даже если были совершенно без сил.       — Пас, — отрезал Кацуки, снимая с себя наручи. Сегодня он был в исключительно плохом настроении.       — Уверен? Будет весело, — окликнул его Денки, помахав маленькой подушкой. Он понадеялся подкупить друга хорошим времяпровождением, но тот был непреклонен.       — Я устал. Пойду лучше отдохну, — буркнул он в ответ, даже не подумав над предложением.       Кацуки побрёл в сторону лифта, оставляя за собой мокрые следы на полу, дождался звоночка и вошёл в открытые двери, нажимая на кнопку своего этажа. Но лифт не успел закрыться, его остановил прибежавший из общей комнаты Эйджиро. Он больше не старался натянуть на лицо беззаботную улыбку, выглядел наоборот обеспокоенно и немного взволнованно.       — Тебе нужна помощь? — спросил он, окинув друга быстрым взглядом. Скорее всего Эйджиро имел в виду медицинскую, поскольку Кацуки с ног до головы был покрыт ссадинами и кровавыми синяками. Да и просто поговорить о сегодняшнем патруле, поскольку он выдался заметно непростым. Но Кацуки лишь кинул на него хмурый взгляд.       — Нет. Я сам разберусь.       Эйджиро помедлил, сомневаясь, стоит ли оставлять его в таком состоянии одного, но после согласился, кивая. Он отошёл с линии закрытия дверей лифта и ещё раз взглянул на друга.       — Спасибо, — тихо поблагодарил тот напоследок.       Лифт закрылся и повёз его наверх, быстро доставляя на четвёртый этаж.       Кацуки вошёл в свою комнату, бросил наручи, сменил одежду, оставляя мокрый насквозь геройский костюм на полу, и грузно упал на кровать. Он тяжко вздохнул и прикрыл глаза, прикладывая ладонь ко лбу. Ему не хотелось есть, хотя в течение дня не было времени даже пообедать. Но он знал, что нужно затолкать в себя хоть что-то. Кацуки и так уже работал на износ. Он чувствовал, как тело слабеет с каждым днём от тяжёлых нагрузок и не успевает восстанавливаться, а если ещё и будет голодать, то рано или поздно точно не выдержит и оплошает. Это может стоить ему жизни.       Но спускаться вниз не хотелось. Там людно и шумно, а ему на редкость сильно хотелось побыть одному. И ждать бессмысленно, сегодня ребята собирались устроить разгрузочный вечер, так что в общей комнате будет шумиха до поздней ночи. Ужасно не вовремя. В такие дни Кацуки жалеет, что не живёт один. Было бы намного проще.       Что же, тогда он просто сдастся и останется здесь. Следовало бы принять душ, согреться после уличной сырости, но силы покинули его. Он и грязным-то не был — пыль, кровь и пот уже давно смыл проливной дождь, смешивая с большими лужами на улицах. Реками, скорее. В некоторых таковых уже можно было человека утопить и даже искупаться.       Кацуки набрал полные лёгкие воздуха, затаил на несколько секунд дыхание и медленно выдохнул. По груди разошлось приятное тепло, а сам он полностью расслабился. Не стал противиться своей усталости и задремал, так и лёжа в одной позе. Но в голове продолжал крутиться сегодняшний день. Полузатопленные улицы города уже привычно безлюдные, хмурое небо, ливень. И их лица. Их лишённые каких-либо эмоций лица, с приоткрытыми стеклянными глазами, бледным оттенком кожи, истерзанными телами и окровавленными…       Из густого мрака его вырвали три коротких стука в дверь, и Кацуки подскочил на кровати в испуге, резко вздохнув. Сердце бешено колотилось где-то в глотке, пока он старался прийти в себя спросонья. Он забегал взглядом вокруг. В комнате уже было темно, только неполная луна лишь слегка освещала контуры, пробиваясь из незашторенного окна. И, кажется, дождь прекратился.       Кацуки сел на кровати и протёр лицо ладонями, стирая холодный пот. Хорошо хоть не разогрел их по привычке, иначе взорвал бы половину комнаты. Он зарылся пальцами в волосы и сжал их где-то на затылке, попутно восстанавливая дыхание. Кацуки провалился в сон, но всё это время сознание продолжало подкидывать ему картинки дневного кошмара. С ним такое случалось нечасто, лишь в те дни, когда было совсем трудно. И похоже, что эти дни вновь настали.       В двери снова постучались.       — Каччан, это я… эм, Изуку, — послышалось с той стороны.       Он приподнял голову, опуская ладони на шею, и, коротко шмыгнув носом, прислушался. Значит, ему всё-таки не показалось. Но отвечать и, тем более, открывать Кацуки не торопился. Даже перед Изуку он не хотел показываться в таком ошалелом виде, как сейчас. На нём скорее всего лица не было. Он сморгнул выступившие на глаза слёзы и встряхнул головой, стараясь побыстрее прийти норму.              Изуку стоял перед комнатой друга с подносом в руках и маленьким чемоданчиком-аптечкой и покорно ждал. Он предполагал, что Кацуки не захочет открывать ему двери, но всё же не сдавался, продолжая настойчиво стучаться.       — Каччан, у тебя всё в порядке?       Глупый вопрос. Конечно же он не был в порядке, и Изуку хорошо это знал. Сам видел, когда Кацуки только вернулся, каким мрачным он выглядел. Временами каждый из них возвращался с патруля таким: обессиленным, разбитым, потухшим. И причины обычно совпадали. Кому-то становилось легче после разговоров, кому-то после слёз и истерик, а кому-то после одиночества. Все считали, что Кацуки был третьим типом, но почти всегда в эти моменты рядом с ним были самые близкие — порой Эйджиро, чаще Изуку. Они были теми людьми, которым он мог смело доверить свои чувства и мысли. Так уж повелось. Но иногда он никого не хотел видеть.       — Открой, пожалуйста, я принёс тебе ужин. Постарался сделать всё, как ты любишь, — со вздохом попросил Изуку, опуская взгляд в пол. Он знал, что сейчас было не самое лучшее время для разговоров, но одноклассники настояли. К тому же, Кацуки был слегка ранен, в медпункт точно не ходил, а значит, его надо было осмотреть на наличие серьёзных повреждений.       Изуку кинул косой взгляд в сторону комнаты Киришимы, откуда выглядывала половина так называемого отряда Бакуго. Мина и Эйджиро особенно переживали за друга, поэтому и подослали Мидорию, как тяжёлую артиллерию. У него всегда получалось достучаться до Кацуки. Они закивали ему, мол, продолжай и не смей уходить. Тот закатил глаза и вздохнул. Очевидно же, что ему не откроют, он просто говорил с дверью. Вполне возможно, Кацуки уже сбежал куда-нибудь через окно, лишь бы его не трогали. Приготовившись к длинному монологу, Изуку аккуратно поставил поднос с едой и аптечку на пол и уселся под дверью, опираясь на неё спиной.       — Погода сегодня была просто отвратительной. Зная, как ты ненавидишь дождь, представляю, как тяжело тебе было в патруле… — начал он задумчиво. Придумывать темы для разговора приходилось прямо на ходу, а это сейчас было непросто. — А ещё мы даже отсюда слышали громкий взрыв. Твоих рук дело, да? В такой ливень, наверное, трудно было его сделать. Ты не повредил себе ничего?       Изуку уже затылком чувствовал как копилась раздражительность Кацуки по ту сторону двери. Ему точно влетит, если он продолжит, но это был единственный вариант прорваться в его комнату.       — Надеюсь, нет. Я рад… — запнулся он, сомневаясь, стоит ли продолжать, но потом всё же решился, — Я рад, что ты вернулся цел… Каччан, я знаю, что тебе плохо. Я видел твой взгляд после патруля. И знаю, что он означает. И я понимаю, что ты, наверное, не хочешь сейчас это обсуждать, но… Но я не могу так. Не могу просто сидеть молча, зная, что тебе плохо. Поэтому… Поэтому, пожалуйста, поговори со мно-… о-ой! — не успел закончить Изуку, как дверь за его спиной резко распахнулась и он с коротким воплем ввалился в комнату.       Над ним стоял Кацуки и угрюмо смотрел на него сверху вниз, хоть и щурился от яркого света коридора после тёмной комнаты.       — Каччан…? — удивился Изуку, так и валяясь на полу. Он будто бы не ожидал, что его действительно впустят.       — Что, задрот, я прервал твоё признание в любви? — фыркнул тот и выглянул в коридор. Ребята тут же попрятались в комнату Эйджиро, делая вид, что их там и не было. — Вот же придурки, чёрт бы их побрал.       — П-Прости! — извинился Изуку и подскочил на ноги. Он посмотрел на Кацуки и с некоторым облегчением вздохнул, когда не обнаружил на нём серьёзных внешних повреждений. Но хмурость его взгляда быстро вернула Изуку в состояние беспокойства. Кацуки же развернулся и ушёл вглубь комнаты, не закрывая дверей.       — Я могу войти? — решил всё-таки уточнить Изуку, поднимая с пола поднос и чемоданчик.       — Не тупи, задрот. Раз я открыл, значит можешь, — отозвался тот.       — Хорошо… спасибо, — пробормотал он в качестве формальности, на которую всё равно никто не обратит внимания, и вошёл. Потом прикрыл за собой двери. — Можно включить свет?       — Нет.       — Ну хотя бы настольную лампу? Темно же.       — Я всё прекрасно вижу, чёртов деку.       — А я ничего не вижу…       — Как будто меня это колышет.       — Ладно…       Парни на время умолкли. Изуку стоял неподвижно, надеясь, что глаза побыстрее привыкнут к темноте, но этот процесс занял куда больше времени, чем хотелось бы, а тишина начала нещадно давить. Тогда Кацуки всё-таки фыркнул и сам включил настольную лампу, после возвращаясь на кровать. Обоих парней нещадно ослепило.       — Ай… Спасибо, — поблагодарил Изуку, щурясь, и поставил поднос с едой на стол, а рядом с ним и аптечку. Теперь ему потребовалось время, чтобы обратно привыкнуть к свету.       — Тц, бесишь, — изрёк тот и закинул ногу на ногу. — Тебя эти идиоты подослали?       — Нет… — ответил Изуку неуверенно и, ощутив на себе раздражительный взгляд друга, сразу же исправился, сдавшись, — Да. Но я и сам хотел прийти. Просто что-то мне подсказывало, что ты не хочешь разговаривать.       — Так и есть, — подтвердил Кацуки и протёр глаза пальцами.       Изуку удивился.       — Тогда почему ты впустил меня?       — Потому что ты нёс какую-то пургу, и меня это стало бесить, — развёл руками он, как будто сказал какую-то очень очевидную вещь. Хотя, Кацуки был вынужден признать, что если бы у дверей стоял кто-то другой, он бы не открыл. Разве что только для того, чтобы дать хороший пинок под зад.       Изуку не сдержался и улыбнулся, коротко посмеявшись. Он опёрся спиной на рабочий стол и внимательно посмотрел на друга. Его улыбка медленно сползла с лица сама собой. Кацуки был весь в крупных ссадинах, кожа на правой руке частично содрана, а кое-где виднелись внушительные гематомы. Похоже, он хорошенько проехался правым плечом по асфальту, а потом ещё и по битому кирпичу покувыркался. По крайней мере, у Изуку сложилось такое впечатление.       — Поешь, а я пока обработаю тебя, — предложил он и открыл аптечку.       — Я потом поем. И мне не нужна твоя помощь, Деку, — отказался Кацуки и собрался встать с кровати, но Изуку уже стоял со смоченной ваткой в руках.       — Каччан, я быстро, обещаю, — заверил он.       — Не разговаривай со мной, как с ребёнком, придурок, — зло фыркнул тот и отвернулся, не собираясь и капельку поспособствовать ему.       — Прости, — хихикнул Изуку и принялся за дело, вертясь вокруг Кацуки, как скульптор около скульптуры. Тот только временами одёргивал его и шипел, когда было совсем невмоготу терпеть.       Большую часть времени они провели в тишине, пока Изуку не подал голос первым.       — Расскажешь, что произошло? — осторожно попросил он. А Кацуки словно ждал этого вопроса, как будто готовился к нему морально. Но он никак не ответил. Сидел молча, дожидаясь, пока Изуку закончит все процедуры, а тот и против не был. Молчание расценивалось, как знак согласия, просто нужно было дать время, чтобы он собрался с мыслями.       В конце концов, Кацуки сам отодвинул от себя провонявшую медикаментами ватку и встал с кровати. Он достал из нижнего шкафчика полупустую пачку сигарет, выудил одну, открыл балконную дверь настежь и сел в проходе.       — Ты пообещал, что бросишь, — слегка недовольно высказался Изуку.       — А ты пообещал, что не будешь лезть в мою жизнь без спроса, — парировал Кацуки и закурил, создав маленькие искорки у себя на ладони.       — Да я не… ох, ладно. Справедливо, — буркнул тот в ответ.       Кацуки сразу затянулся почти полной грудью и выдохнул дым на улицу, потом упёрся локтями в собственные колени. Рассказывать в деталях совсем не хотелось, потому что тогда перед глазами снова всплывали тяжёлые воспоминания.       — Там была семья… — неторопливо начал он, — Во время драки часть здания обвалилась. Мужчину сильно придавило обломками. Спасти его не получилось, он умер почти сразу…       Изуку молчаливо слушал, попутно собирая аптечку. Потом же присел рядом с Кацуки. Как бы тот ни описывал картинку в общих чертах, он всё равно хорошо представлял её, ведь не раз видел что-то подобное.       — Потом, когда враг был побеждён, мы пошли спасать остальных. Но когда я выбежал на крышу, она уже вспорола обоим своим детям глотки. Сказала, что лучше убьёт их, чем позволит жить в том мире, который мы собираемся создать. И прыгнула с крыши, — низко закончил Кацуки, невидящим взглядом смотря на луну. Как бы ни хотел, но всё равно вспоминал всё подробно, как будто и сейчас там стоял.       — Каччан… — начал Изуку после некоторой паузы, но тот его перебил.       — Из-за чёртового ливня я не успел догнать её. И сам чуть не убился на этих проклятых руинах, — слегка зло сказал он, чуть хмуря брови. И сигарету так сильно сдавил зубами, что фильтр сломал, но всё же докурил.       Изуку долго молчал, грустно смотря на собственные ладони. Пускай его и не было рядом с Кацуки, но он словно лично пережил все события, погружаясь в холодную темноту. Битва, руины дома, мёртвые дети, падение. Так и почувствовал всю ту боль, что пережил друг.       — Знаешь, Изуку, я не понимаю, — тем временем хмуро продолжил Кацуки. — Я уже ни хрена не понимаю, какого чёрта? Почему всё происходит именно так? Почему мы убиваемся ради их блага, а они до сих пор не доверяют нам? Почему мы каждый день идём спасаем их, а они нас только сильнее ненавидят? За что мы, чёрт возьми, вообще б-… — сквозь зубы говорил он, но запнулся. Кацуки чуть не задал тот самый вопрос, на который нацепил дюжину замков, повесил ярлык под запретом, который поклялся не задавать       За что они борются?       За людей, которые в них не верят? Которые им не доверяют? Которые даже не хотят дать героям шанс? За это? Они изо всех сил пытаются стабилизировать и восстановить мир, чтобы жить как прежде, а в ответ получают только гнев и ненависть. Никто на месте героев не мог терпеть это вечно, вполне ожидаемо, что многие просто отказывались от патрулей. Заниматься охраной периметра или внутренней работой в убежище звучало куда более привлекательно, нежели корпеть ради тех, кому ты вообще не сдался.       Так за что же они тогда боролись? Этот вопрос слетал с уст героев всё чаще.       — Я тоже… уже не знаю, — пробормотал Изуку, смотря себе под ноги. — Мне на днях сказали, что всё произошло из-за героев. Вся эта война, — он заметно погрустнел. Кажется, ему тоже было плохо, но, в отличие от Кацуки, он ещё не был на пределе. Хотя, похоже, подходил к нему. — А потом, что это я во всём виноват. И Один за всех. Что у меня причуда, которая несёт только смерть и разрушения…       — Что за бред? — фыркнул Кацуки и нахмурился. Но не услышав схожих возмущений от Изуку, взглянул на него. Тот выглядел очень подавленно, а на его глазах выступили слёзы.       — Я знаю, — шёпотом сказал он и сглотнул колючий ком в горле. Это были слёзы от горькой несправедливости, ведь ничто не могло переубедить тех людей, что жили в городе, в обратном. Они увидели слишком много кошмаров там, снаружи, пережили ад, не добравшись до убежища по той или иной причине, и теперь обвиняли во всём героев. Ведь это они должны были их спасти, разве нет? Но никто не пришёл им на помощь, и теперь люди просто не способны верить в добро. Больше не способны.       Кацуки молча достал из пачки сигарету и протянул её Изуку, переводя взгляд куда-то в небо.       — Я не курю, — отозвался тот. Бросил вернее, ведь герою не пристало портить своё здоровье табаком, хоть он и помогал хорошенько расслабиться и выкинуть лишние мысли из головы.       — В курсе, — ответил Кацуки, но руки не отнял, так и протягивая ему сигарету. Изуку некоторое время смотрел на неё, сомневаясь, но потом согласился, быстро стирая выступившие слёзы.       — Спасибо…       — Не за что, задрот, — и Кацуки зажал вторую в губах, слегка склоняясь. Они оба прикурили с его ладони и снова уселись ровно, рассматривая ночные облака — луна достаточно хорошо их освещала. Зато звёзды сияли довольно тускло, не в состоянии пробиться через белую пелену.       Оба парня некоторое время сидели в тишине. После того, как они поделились друг с другом наболевшим, стало немного легче. Это отнюдь не решило основную проблему, не избавило от трудностей в дальнейшем и не подняло настроения. Но просто стало легче. Ведь тащить телегу вдвоём всегда проще, чем в одиночку.       — Знаешь, что я думаю? — неожиданно сказал Изуку, слегка повеселев.       — М?       — Что рано или поздно мы восстановим мир. Вернём всё и… Нет, построим новое. И оно будет лучше, чем было до этого. Чтобы устраивало всех. Ну, в смысле, недовольные останутся всегда, злодеи там, преступники и всякое такое, ведь это будет какая-то утопия, а таких не существует, и…       — Не бубни, Деку.       — А! Ой, прости. Как ты когда-то сказал, хотят люди или нет, мы их всё равно спасаем. И каждый из нас это знает. Мы справимся со всем, если будем держаться вместе. Общими усилиями мы исполним наши мечты. И будем спасать людей с улыбками на лице.       Кацуки покачал головой и выкинул бычок в пепельницу.       — Номером один я стану и без твоей помощи, чёртов деку. И без вашей, долбанные вы идиоты! — крикнул он, обращаясь к друзьям, которые подслушивали их с соседнего балкона. Те тут же смешно взвизгнули и выглянули из своего укрытия.       — Ну ты и злюка, Бакуго, — заявила Мина, хихикнув.       — Завались.       — Баку-бро, Мидория, пошли кино смотреть! — тут же завёлся Эйджиро, стараясь побыстрее съехать с темы. Мол, они вовсе и не подслушивали.       — Да вы издеваетесь? Я устал, как собака Павлова, дайте мне поспать! — рявкнул на них Кацуки и подскочил на ноги, топая вглубь своей комнаты.       — Да бро-о-ось, будет весело!       — Ага, погнали!       Изуку только посмеялся с них и быстро затушил остаток сигареты о пепельницу, выкидывая её.       — Идём? — посмотрел он на Кацуки через плечо. А тот отвесил ему добрый пинок, полностью выталкивая на балкон, и следом захлопнул стеклянные двери.       — Сдохни уже, Деку! — громко рявкнул Кацуки с той стороны.       — Эй! — возмутился Изуку под громкий смех одноклассников и поднялся на ноги.       — Ну, кажется, наш Бакуго вернулся, а?       — Да, похоже на то. Тебе ведь тоже стало легче, а, Мидория?       — Ну, можно и так сказать… — согласился тот.       — Вот и хорошо! Давай, перелазь на мой балкон, я тебя выпущу, — посмеялся Эйджиро, подавая ему руку.       — А-ага, спасибо, — неловко закивал Изуку и принялся перелезать с балкона на балкон.       Чуть позже они всё же пересеклись с Кацуки в коридоре и вместе пошли в общую комнату.              Они давно смирились с тем, что их имена больше не выкрикивают с восхищением, у них не просят автографы и им не посвящают песен и стихов. Привыкли, что героями быть трудно, что спасать с улыбкой приходится даже через силу, что благодарить будут только на смертном одре. Но также привыкли, что они не одни и что идут плечо к плечу с верным другом. С тем, кто всегда поддержит и поможет, никогда не оставит в беде. И жить становилось легче.       Создать идеальный мир никогда не получится, как и избавиться от бунтарей. Но сделать его немного лучше всё же выйдет. По крайней мере, пока есть те, кто готов отдать ради этого свою жизнь.