Месть Фон Фиджеральд.

      Порой, кажется, страх темноты — это самое глупое из того, чего боятся дети. Ведь в мире есть множество вещей и по — хуже этого! Их так много, что темнота меркнет (да — да, меркнет!) на их фоне.       Правда сейчас эти мысли не особо успокаивали. Глаза юноши были завязаны какой — то плотной тёмной тканью, а во рту был кляп, от чего Рё не мог даже сомкнуть губы. Железно медленно нагревалось от частого дыхания, но пока все ещё ощущался некий холод. На руках были стальные наручники, а тело было связано крепкими верёвками и привязано к стулу. Хакураси не мог совершить ни единого движения. А если что — то и получалось — металл натирал кожу рук, а веревки упирались в расстояние меж рёбер. Вокруг было так тихо и, казалось бы, спокойно. Только вот это спокойствие в полной темноте и пугало. Юноша не знал, чего ждать. Его пугало то, что с каждой минутой приближается некоторое «что — то», которое обязательно с ним произойдёт. И ему никто не поможет: ни люди, ни духи. Даже сам Дьявол не на его стороне. А может, он и играет с бедным абсолютным?       Где — то спереди послышался скрип. Медленный и протяжный… Кажется, это дверь? После, она с грохотом закрылась. Стук каблуков медленно приближался к юноше. Хакураси дрожал, ему было чертовски страшно. Хотя, «страшно» — слабо сказано. Само его естество дорожало от осознания того, кто пришел и что сейчас произойдет. — Не притворялся, я же знаю, что ты не спишь. Слишком часто дышишь. — женский голос звучал излишне мягко для такой ситуации. Даже не просто мягко — бархатно, при том почти у самого уха. Только вот тепла дыхания не ощущалось, всё же, пришедшая гостья — это робот. Даже если Вивиан была когда — то жива, то теперь она — лишь робот с парой лишних рук. Единственное, что её связывает с прототипом — воспоминания. Болезненные, отвратительные, наполненные ненавистью лишь к одному человеку — Рё Хакураси.       Ладонь ложится на щеку и скользит вниз, к подбородку. Большой палец ложится на тонкие губы, а край ногтя слегка задевает передние зубы. После, палец проникает в роти касается языка. Привкус метала во рту был крайне неприятен, но увы, абсолютный даже не может закрыть рот. Но даже само осознание того, чьи это, пускай и давно не живые пальцы вызывало желание оттолкнуть, а лучше — укусить палец. Лишь бы отстала и не трогала. Хотя, будь Рё свободен — он и этого не смог бы сделать. Сейчас он слишком… Слаб. — Ты не ел пару дней. — без доли волнения произносит Фон Фиджеральд. — Ты не имеешь права умереть от голода — это слишком безболезненно для тебя. Поэтому я принесла тебе еды.       Еда? О, точно. Хакураси ведь ещё не умер, и, кажется, ноющее чувство опустошенности в животе — это голод. Хотя, а когда он был сыт? Сперва жуткие условия во время убийственной игры, и теперь… Всё ещё хуже. Его кормят раз в пять, а то и шесть дней. Обычно, максимум, который он имеет — это пару стаканов воды раз в два дня и возможность сходить в туалет (которая организму во время истощения почти не требуется). При том, каждый сеанс приёма еды превращался в отдельную экзекуцию. То личинки, которые сами заползают в глотку, пытаясь найти выход на свободу, то иная мерзость. При том, желудок даже в критическом состоянии принимал не всё, от чего насыщение чаще длилось от силы пару минут. А потом — тошнота. Привкус желчи не вымывался часами, а невыносимая вонь была постоянной, ведь убирались в этом подвале крайне редко, если вообще убирались. Всё это создавало просто отвратные условия для поглощения еды, хотя и голодать — вариант не очень.       А теперь, Рё не может даже отказаться. Хуже — он даже не видит, что должен есть. Ему придётся просто глотать.       Вивиан вынула палец изо рта и тонкая ниточка слюны потянулась от языка к подушечке железных пальцев. Дворецкая лишь снисходительно вздохнула. Жалкое создание. В одной из её рук давно было «кушанье» Хакураси. Осталось его только открыть.       В нос ударил резкий запах. Парню было сложно понять, что это, но похоже на… Мясо? Именно такой запах стоит в мясных лавках с различными вырезками, органами и иными частями туши животного. Правда отдавало чем — то… Знакомым. Неприятно знакомым, что возбуждало в подкормках сознания то, что не хотелось бы больше вспоминать. Но это же просто от того, что он давно не ел, да?..       Вивиан медленно набирает на ложку непонятную массу, а после кладет её прямо на язык Рё. Это нечто буквально тает во рту и отдает чем — то жирным… И водянистым. С кляпом во рту сложно что — то проглотить, а прожевать — темболее, поэтому Хакураси просто проталкивает языком пищу, а после глотает. В глотке некий кислый привкус, что странно… И мерзко. В целом, это довольно мерзкая пища, только вот сейчас абсолютному было абсолютно плевать на то, насколько ему нравится то, что он ест. Слюни сами по себе скапливались во рту и даже, кажется, начали бы течь изо рта, если бы не кляп. — Ого, тебе так нравится? Ах, точно… Прошлый же свой обед ты выблевал в тот угол. Ну ладно, ничего страшного, кушай. — Вивиан смеётся, смотря за тем, как убого выглядит юноша сейчас. Он точно откусит ей руку, если она не протянет ещё ложечку. Хотя бы одну. Или две… Сейчас, Рё такой беспомощный, почти как котёнок. Так и хочется его утопить в ближайшем озере, да нет по близости ни одного. Хотя, его можно было бы просто окунуть головой в ванну — всё равно не сопротивлялся бы.       А экзорцист ел. Даже не ел, он просто жадно заглатывал всё то, что ему кладут на язык. В какой — то момент водянистая масса просто скользила в горло, оставляя за собой жирный привкус. Чем — то напоминает опарышей или червей, только, к счастью, эта масса не живая. Хотя, в том состоянии, в каком сейчас был Рё — он проглотил бы и пару червей. Слишком голоден. Слишком жалок, что бы сопротивляться.       В какой — то момент, Фон Фиджеральд начала просто черпать массу одной из рук. Она клала склизкие комочки прямо в рот и даже проталкивала пальцами к горлу. Хакураси же мог языком облизывать стальные пальцы, лишь бы собрать последние кусочки еды. Даже нет, он буквально обсасывал фаланги, причмокивая. Вивиан это ужасно забавляло. Она не могла остановиться и тихо смеялась во время всего процесса.       Когда же в баночке почти ничего не осталось, одной из рук Вивиан подняла голову парня за волосы. Он был всё ещё в повязке, от чего даже не понимал, для чего это сделано. Как хорошо, что он не видел, как смотрит на него Дворецкая. — Рё, меня радует, что ты в этот раз имеешь хороший аппетит, ведь сегодня у тебя было особое блюдо. Мне пришлось постараться, что бы достать его! Почти раритет… — одна рука подносит баночку к лицу робота и она тихо усмехается. — Мозг. Консервированный. Такаши Майо… Помнишь его?       В это мгновение Рё замер. Кажется, осознание пришло к нему не сразу: нужно было ещё пару секунд перед тем, как сработает рвотный рефлекс. Такаши… Не может быть. Нет, это невозможно. Они не могли сделать это лишь ради собственного развлечения. Они не могли дать ему съесть мозг собственного друга. Он и без того мертв, так ещё и это… Вот сейчас, кажется, Рё точно слышал его голос, а перед глазами, во тьме всплывал его лик. Уже размытый, но такой родной сердцу. Нет, нет, они не могли…       Одним движением Вивиан зажимает рот выжившего, прежде, чем его стошнит на пол. Рвотные массы застыли в горле. — Нет — нет, не так быстро. Я не дам тебе просто выблевать это. Ты должен ощутить его вкус в полной мере. То, какой его мозг склизкие, то, как он растекается по твоему языку и наполняет полость рта, вперемешку с желчью. А ведь он провалялся в морге пару недель, помнишь? Я его даже не готовила, так что ты просто ел мертвечину. Ел, при том с удовольствием. А знаешь, почему? Потому, что больше тебе ничего не остаётся. Ты жалкий, Рё. Тебя покинули все и своим самопожертвованием ты спас лишь кучку школьников. Себя ты никогда не спасёшь.       Всё тело юноши покрылось холодными мурашками. Мелкая дрожь. На краях глаз даже проступились слезинки. То ли от мерзкого вкуса и болезненной хватки, то ли от слов. Но Хакураси хотел провалиться под землю. Ему противно. Противно от себя, от слов Вивиан, от этого холодного подвала. Но он…

Он заслужил это. Просто признавать больно.

      Фон Фиджеральд отпустила волосы и убрала руку ооо рта, а после отошла на пару шагов назад. Изо рта Рё вывалилось всё то, что он только что съел, пачкая рот, одежду и обувь Вивиан. Та лишь ухмыльнулась, скрестив руки на груди. Мучения Рё были усладой, настоящей и великолепной в своей отвратительности. Стоило бы растянуть его мучения, но, кажется, он справляется с этим сам, ведь изо рта уже просто вытекает желчь. Желудок пуст.       От сильного наклона Рё просто рухнул вперёд вместе со стулом, прямо в собственную рвоту. Мерзко. Едкий запах ударял в нос, но сфинктеров лишь делали потуги что — то вытащить из желудка. Хакураси именно сейчас желал умереть. Да, именно, что умереть: сейчас жить нет более смысла. Да он и не живёт, лишь существует. Каждый день похож на другой, а другой на прошлый, и далее… Бесконечный день сурка, состоящий из криков, слёз, боли, рвоты и мыслей, что убивали более всего. Но при этом, Рё казалось, что так и нужно. Он не заслужил жить и всё происходящее — лишь карма за все те годы, что он ходил по Земле. Замкнутый круг? Возможно.       Вивиан медленно подходит и садится на корточки рядом с парнем. Одной рукой она стягивает повязку, а другой хватает парня за волосы на затылке и утыкает носом в рвоту экзорциста. Она делает это с особым наслаждением, сжимая белые пряди у самых корней. — Плохой Рё, очень плохой. И кто будет это убирать? Я не буду. Хочешь вылизать это всё? Ты ведь так хотел есть. Да, Рё? Ты ведь так жалок, что сейчас даже не откажешь. — Фон Фиджеральд говорила это с особым упоением, хотя в голосе, казалось, должна была быть гневность. Но Вивиан счастлива. Счастлива с того, как страдает Рё.       Она поднимает парня за волосы и смотрит ему в глаза. Кажется, в этих голубеньких глазках таилась вся боль этого мира. По прядям, бледным губам и впалым щечкам стекали рвотные массы, желчь и слюна. Отвратительно и великолепно. — На сегодня достаточно. Завтра я приду и развяжу тебя. Сегодня роспись так. — Дворецкая наконец снимает кляп и отпускает Рё, а после встаёт. Последний с хлюпанье вновь падает в свою рвоту, ничего не говоря. Вивиан на последок пинает под рёбра тело юноши, несильно, но от того не менее больно, а после разворачивается и уходит. Слышится лишь цоканье каблуков.       В глазах Рё всё плыло. Свет, к счастью, не резал глаза, ведь у Хакураси не было сил даже поднять голову, что бы взглянуть на него. Он слаб и терпит все унижения Вивиан. Наверно, это его персональный ад? Лежать связанным, в собственной рвоте. Бок неприятно ныл, наверно, там синяк. Хотя, нет, болело всё тело. А может, и не только. — Доброй ночи, Рё! Сладких снов! — и вот, дверь со скрипом закрывается. Гаснет свет.       По щекам Рё медленно стекают капельки слёз. Он может только беспомощно хрипеть и плакать, желая только одного — смерти.