Жена

Жена. Во время короткой и совсем не пышной свадебной церемонии Лэянь осознала несколько смыслов столь важного слова, которое отныне относилось к ней самой. Она связала себя на всю жизнь и до самой смерти крепчайшими узами с Хао Ду, и этот смысл был для нее самым важным, самым согревающим. Но, кроме того, они породнились, а значит, отвечали за близких людей друг друга. Хао Ду завтра уезжал защищать Чангэ, Лэянь оставалась, чтобы позаботиться о его отце. Однако Хао Ду отправлялся поддерживать не одну лишь Чангэ, он, как и в каждый день своей жизни, оберегал Тан. Сама Лэянь после всех выпавших на ее долю испытаний перестала быть принцессой лишь по титулу, она тоже теперь отвечала за свою страну. Когда-то они понимали свой долг по-разному, это приносило боль обоим. Постепенно они оказались на одной стороне, и Лэянь сегодня постаралась сделать все как хорошая жена. Сказала слова поддержки своему мужу, не открыла ему свои страхи, но взяла с него обещание вернуться живым. Хао Ду смотрел на нее в ответ с нежностью и благодарностью. Должно быть, ее спокойствие если не развеяло, то хотя бы уменьшило его собственную тревогу. Но вот в ласковых глазах мужа Лэянь увидела то, что замечала все чаще со дня его победы на турнире и их взаимного признания. Нечто горячее, тяжелое. Его огромная ладонь с привычной бережностью обхватила ее плечо — и с непривычной, властной силой. Он имел на это полное право, он был ее мужем. И теперь, после всех произнесенных обещаний, она не осознала, но почувствовала еще один смысл слова «жена». Самый волнующий, немного пугающий. Лэянь потянулась вперед, и ее губы встретились с губами Хао Ду. Сколько раз она украдкой любовалась ими, пухлыми и красивыми. Сегодня они стали ее, они целовали ее очень осторожно, мягкие, такие мягкие… Лэянь невольно сжала колени, застигнутая врасплох ярким, лишающим воли откликом собственного тела. Она не впервые ощущала это, она не раз засыпала ближе к утру, измученная желаниями. Но сегодня все происходило не в смутных мечтах, и этот большой мужчина, ее муж, опустился перед ней на колени, чтобы поцеловать и обнять покрепче… Ее грудь прижалась к его груди. Она поняла, что застонала, с опозданием — когда они чуть отодвинулись друг от друга, когда он взглянул на нее, сияя от восторга. — Я помогу тебе? — спросил он, касаясь рукой ее пояса. Лэянь опустила глаза и кивнула. Хао Ду снял с нее верхние алые одежды и подвел под руку к столику с зеркалом. Аккуратно, шпилька за шпилькой, вынул все свадебные украшения из ее прически, распустил ее волосы и взял было в руки гребень, но потом будто спохватился и отошел куда-то в сторону. Лэянь услышала шорох одежды и невольно скосила глаза в сторону. Хао Ду стоял в рубашке и штанах. Он вернулся к ней и начал неторопливо, прядка за прядкой, расчесывать ее волосы, словно бы он не мечом всю жизнь орудовал, а прислуживал императрице. «Я уже видела его в одной только нательной одежде, мы обнимались с ним тогда», — успокаивала себя Лэянь. Неудачно: она тут же вспомнила, как сжимала в руке его рубашку и ощущала, что всего лишь один слой ткани отделяет ее от ужасно сильного и жаркого тела… Эти мысли не приглушили ее томление, наоборот. — Я уже видел тебя такой, — заговорил вдруг Хао Ду. — Помнишь? Я нес тебе письмо, забылся — и застал с распущенными волосами и в нижнем платье. — Ты очень смутился, — захихикала Лэянь, довольная тем, что не она одна тут изводилась. — Конечно. Ты была принцессой, прекрасной и недосягаемой. А еще ты очень пострадала от всех невзгод, которые обрушились на тебя. Тогда я мог лишь смущаться и желать тебе поскорее вновь стать здоровой и счастливой. Но потом… Хао Ду отложил гребень и устроился на полу возле ее ног. Лэянь коснулась ладонью его щеки. — Потом? — Позже я все чаще и чаще вспоминал, какой ты была в тот вечер. Я убеждал себя, что твоя нежная красота подобна лунному свету, что твои распущенные волосы словно ночное небо, а глаза — как звезды. Прости, я говорю скучно, я не знаток поэзии. Но… Чем больше убеждал себя, тем яснее понимал, что это не так. В тот вечер я любовался не лунным светом, а живой женщиной. Лунный свет далек и неуловим, а ты стояла тогда совсем близко ко мне, очень красивая и очень теплая. И я хотел обнимать тебя как сейчас. Он обхватил ее одной рукой за талию, а другая его рука, крепко прижимаясь, заскользила по ее спине, по боку… И замерла так, что Лэянь с трудом удержалась от того, чтобы еще раз не застонать. Хотелось взмолиться: или выше, или ниже! Она совсем крепко стиснула колени. Хао Ду окинул ее тревожным взглядом. — Янь-эр, если это все слишком, если ты не готова, то мы можем… Лэянь открыла рот, но аж задохнулась от возмущения и не нашла сразу, что сказать. Хао Ду воспользовался этим и положил кончики пальцев на ее губы, повторяя ее собственный недавний жест. — Послушай меня, пожалуйста. Я завтра уезжаю. И я боюсь, что твое чувство долга не позволит тебе заметить, чего ты на самом деле хочешь или не хочешь. Но ни мой отъезд, ни все беды мира не стоят того, чтобы ты шла наперекор себе. Ты можешь сказать «нет» сейчас или позже, в любой момент, всегда. Я не посмею ослушаться. — Хао Ду! — Лэянь качнулась назад, освобождаясь из сладкого плена его пальцев. — Хао Ду, что ты такое говоришь! Разве только у тебя есть воспоминания? Я тоже много чего помню. Например, как пришла навестить тебя после турнира и как ты пообещал тогда, что будешь беречь меня как муж. Боюсь, я не могу похвастаться благородством, подобным твоему. Ты сказал, что, увидев меня в нижнем платье, не смел думать ни о чем, кроме моего благополучия. А я… — она глубоко вздохнула и внимательно посмотрела на свои руки, комкающие ткань на коленях, — я видела, как тяжело ты ранен, но не могла думать лишь об этом, особенно когда ты меня… — она не смогла договорить и вместо этого обхватила себя за плечи. — И о чем же, кроме моих пустяковых ран, думала моя милая Янь-эр? В голосе Хао Ду, всегда почтительном, послышалось что-то лукавое. Не веря своим ушам, Лэянь посмотрела на мужа и обомлела, заметив смешинки в его блестящих глазах. Он что, с ней сейчас флиртовал?.. — Ты ужасный человек, мой муж! У тебя совсем нет стыда — о таком спрашивать?! — Какой же стыд в первую брачную ночь? — он потянулся к ней, родной и счастливый. —Так и о чем? — О том… — Лэянь оценила самодовольную улыбку Хао Ду и решила, что стоит куснуть его в ответ. — О том, что раз уж мы все равно сидели на кровати, то могли бы уж и прилечь. Хао Ду часто захлопал ресницами и растерянно приоткрыл рот. Кажется, просто не мог поверить в то, что он был для нее настолько желанным. — Моя принцесса, как же вам нравится шутить с вашим бедным стражником! — Но я не шучу. И все еще хочу, только вот мы сейчас не на кровати. — Это легко исправить, — Хао Ду помог ей встать, подхватил на руки и отнес на супружеское ложе. Второй поцелуй ошеломлял как сбывшаяся мечта. Лэянь лежала на постели, накрытая и буквально со всех сторон окруженная огромным Хао Ду, который не лежал на ней только потому, что опирался на руки. Его губы больше не ласкали, аккуратно прихватывая ее собственные, нет, они захватили ее рот, он весь захватил ее, забрал в себя будто в большой, жаркий кокон. «Большой… Нет… Неужели он весь такой большой?!» Сердце Лэянь заколотилось маленькой птичкой. Если раньше она успешно запрещала себе представлять, что скрывается там, за тяжелым кожаным поясом с металлическими бляхами, то теперь их тела разделяли буквально пара слоев ткани. — Хао Ду, постой, — прошептала она, когда поцелуй прервался. — Да, Янь-эр? Что прикажешь? — Не мог бы ты отвернуться? Я позову тебя, хорошо? Вместо ответа он поцеловал ее руки и соскользнул на пол. Сел на пятки, повернувшись к ней спиной, как в далекой прошлой жизни до их любви, когда он охранял ее покой. «Почему я не поняла уже тогда, что с ним я в безопасности?» Пальцы плохо слушались, и разделась Лэянь гораздо медленнее, чем хотела бы. Спряталась под одеялом, дрожа не от холода, а от волнения, и закрыла глаза руками. — Можешь повернуться. Я пока не смотрю. Темнота сделала ее очень чувствительной. Она, казалось, угадывала по шороху каждое движение мужа, а ее обнаженная кожа ощущала все складки одеяла, горела под прохладой шелка. Кровать чуть скрипнула, прогнулась под тяжестью мужского тела, одеяло приподнялось, пропуская легкий холодок. Но он совсем-совсем не спасал, потому что одна лишь мысль о том, что Хао Ду рядом и без одежды, заставляла ее дрожать. — Янь-эр. Моя дорогая жена. Лэянь с опаской открыла лицо и повернулась к нему. Алый шелк скрывал его почти полностью, были видны лишь руки — какие же сильные! — плечи и ключицы. Глядя на ямочку между ними, Лэянь невольно сглотнула. Потянулась рукой осторожно, чтобы не открыть себя, и дотронулась до нее. Хао Ду всегда носил одежду с высоким воротом, который позволял видеть лишь его шею. В отличие от самой Лэянь. — Чему улыбается моя принцесса? — Мои платья… Ты же видел это, — она провела пальцами по его ключице, — почти каждый день с тех пор, как нашел меня. — И с каждым днем все больше мечтал… — О чем? Хао Ду ответил, рванув к ней и прижавшись губами к ее шее там, где не было шрама. Он снова нависал над ней, опираясь на руки, деликатно оставляя пространство между их телами, но его губы словно обжигали ее кожу. Лэянь сняла с него гуань. Освобожденные волосы, тяжелые, как весь Хао Ду, обрушились на нее ласковым водопадом. Лэянь наконец-то запустила в них руки, бездумно лаская и прижимая к себе его голову. Поцелуй стал почти яростным, и она застонала. Сначала тихонько, сдерживаясь, а потом в полный голос. Чего ей бояться? Она уже призналась своему законному мужу в том, что хотела его. — Янь-эр, — его голос, угрожающе низкий, дрожал. — Ты всегда можешь остановить меня, всегда. — Я знаю, — она аккуратно положила ладони на его спину, не прикрытую ничем — как отчаянно желала вечером после турнира. Хао Ду сорвался. Лэянь будто нырнула в бочку в купальне, только вместо воды ее обволакивали его кожа-волосы-губы-дыхание. Ее грудь сладко заныла от соприкосновения с его грудью, и мучительная волна покатилась вниз, по животу, к ослабевшим ногам и между ними, туда, где все сжималось и требовало хоть какого-то облегчения. Широкие ладони огладили ее, с силой прижимаясь, и замерли на бедрах. Голова закружилась, тело потеряло границы, словно бы растворилось в душном, парном воздухе под названием «Хао Ду». «Сейчас, вот сейчас», — запаниковала Лэянь. Она умирала от необходимости стать его женой, она боялась. Чтобы хоть немного совладать с собой, она поцеловала мужа в изгиб шеи. Он оказался мягким и чуть солоноватым, и шумно выдохнул. Лэянь поцеловала крепче, шалея от собственной смелости, пощекотала языком — Хао Ду издал потрясающий звук, то ли рык, то ли стон. И развел в стороны ее ноги. «Он совсем близко, неужели он весь такой огромный?» Он коснулся ее там, где ее прежде никто не трогал. Коснулся тем, что давно терзало ее воображение. Внизу и внутри все скрутило от острого желания немедленно ощутить его в себе. «Надо перетерпеть боль, и я стану совсем его». Хао Ду дышал тяжело, мышцы его спины напрягались под ее ладонями, но он был очень нежным и терпеливым. Лэянь расслаблялась и плыла от его неспешных ласковых движений совсем на поверхности. — Ты готова? — спросил он вибрирующим шепотом и прихватил губами мочку ее уха. — Давно. Боль не пришла. А может, Лэянь ее просто не заметила. Ее тело приняло его с восторгом и облегчением. Хао Ду был ее мужем, он должен был обладать ею, проникать в нее бережно и решительно. — Ты моя жена, — он поцеловал по очереди ее прикрытые глаза, чуть прихватил зубами кончик носа. — Ты совсем моя. — Твоя, — Лэянь подтянулась и тронула губами его пухлые влажные губы. Он вошел в нее весь, восхитительно горячий и твердый. В затуманенном разуме мелькнула мысль: «Это лучшее, что есть в мире». Но лучшее ждало впереди. Ее мужчина, который двигался в ней, все меньше сдерживая себя, все больше отдаваясь ей и собственной жажде, огромный, яростный, страстный. Лэянь терялась, она не понимала, стонет или кричит, не знала, что шепчет ему, лишь слышала ответ: — Конечно, драгоценная моя, конечно… Все ее существо сжалось до одной точки в теле, куда он попадал снова и снова. Это было так мучительно сладко, это закончилось оглушительным удовольствием — и отбежало волной, оставляя ее под ним, бессильную и бесконечно счастливую. Он толкнулся в нее, впившись поцелуем в шею, и вскоре откатился в сторону, загнанно дыша. Их пальцы переплелись. До конца дней своих они отныне были мужем и женой. «Значит, это повторится. Может быть, даже этой же ночью или на рассвете», — мурлыкала про себя немного сонная Лэянь, лениво кивая в ответ на какие-то просьбы и заверения. — Потерпи, я быстро. Сейчас снова укрою, — пообещал Хао Ду, приподнимая одеяло, чтобы, как она только сейчас поняла, убрать влажной тряпицей все липкое между ее бедрами. — Ты смущаешь, — улыбнулась Лэянь, зажмуривая глаза. — Но у меня нет сил сделать все самой. — Отдыхай, мое сокровище. После всего, что они друг с другом творили, стесняться простой помощи было забавно, и все же Лэянь хотелось, чтобы муж закончил поскорее. Вдруг она поняла, что в комнате повисла какая-то пугающая тишина. — Янь-эр, — голос Хао Ду прозвучал глухо и жутко. — Крови нет. Совсем. Ни на тебе, ни на постели. Сердце громко стукнуло, а потом будто свалилось в живот и заколотилось. Лэянь рывком села и посмотрела на мужа, еще не зная, как объясниться с ним, тем более что она совершенно не понимала, как так вышло. Хао Ду был страшен. Она знала его и суровым на службе, и безжалостным в бою, но это лицо не могло принадлежать даже самому жестокому человеку. На нее глядел, сверкая дикими глазами, зверь. Внезапно он метнулся к ней, схватил за плечи. — Янь-эр. Что случилось, когда тебя похитили? Тебя обижали? С тобой сделали что-то дурное? — слова падали гулко и тяжело. — Кто это сделал, скажи! Я его из-под земли достану, я его... Лэянь зажала рот мужа ладонью. Другую руку положила ему на затылок, погладила, успокаивая. — Не бойся, мой хороший, не надо. Со мной никто ничего плохого не сделал. Ты мне веришь? Хочешь, поклянусь? Он покачал головой и прижал ее к себе с таким отчаянием, что Лэянь почувствовала острую резь в глазах и в горле. А Хао Ду все обнимал и обнимал ее, и гладил, и вздрагивал — как она быстро поняла — от слез, этот огромный сильный мужчина, измученный переживаниями за нее. — Прости меня, — Лэянь догадалась по его движениями, что он вытирает рукой свои слезы. — Пожалуйста, прости, что не совладал с собой, накинулся на тебя с допросом. Ведь если бы ты… действительно пострадала тогда… я бы тебя только напугал. — Все хорошо, теперь все хорошо, — она потянула его за собой, и они немного повозились, устраиваясь под одеялом в объятиях друг друга. — Хао Ду, наверное, это какие-то странности моего тела… Мне ведь даже не было больно. — Совсем? — он чуть отодвинулся и посмотрел на нее, снова сияющий из-за своей ласковой улыбки. — Совсем. — Как хорошо… — вдруг Хао Ду снова изменился в лице, на этот раз лишь немного. — Прости, можно, я все-таки еще спрошу? — Конечно. — Ты уверена, что тебя не опаивали чем-то, не окуривали странными благовониями? Ты никогда не теряла контроль над собой? — Нет-нет, не волнуйся. — А когда ты была со своими похитителями, наутро ни разу… — Нет. Ни боли, ни крови, ни синяков, ничего никогда не было. Хао Ду громко выдохнул, взял ее руки в свои и благоговейно поцеловал кончики ее пальцев. — Прости, пожалуйста. Я испортил своей истерикой нашу первую ночь. Лэянь покачала головой, а потом поднырнула под его руки, чтобы покрепче прижаться к его груди. Удивительно: совсем недавно она не смела раздеться перед Хао Ду, а теперь обнимала его, совершенно голого, будто делала это уже давно. — Хао Ду, знаешь, иногда мне кажется, что все случившееся со мной ударило по тебе сильнее, чем по мне. Ты меня прости. Я помню, как дважды терялась на рынке, в Лояне и в Чанъане. Потом видела, что это причинило тебе боль, но, кажется, лишь сегодня до конца поняла, насколько серьезную, — она виновато потерлась носом о его плечо. — А ведь в Лояне я сбежала от тебя, чтобы тайком встретиться с Чангэ… Сердишься? — За что? Чангэ была и навсегда останется твоим близким человеком. — Нет… За то, что мое исчезновение тогда ранило тебя. Хао Ду улыбнулся ей нежно и печально. — Не сержусь. В Лояне мы часто ранили друг друга, но все это в прошлом. Лэянь задумалась. Погладила мужа по щеке, спросила: — А если я не хочу забывать это, оставлять в прошлом? Это наша с тобой история, и в ней есть место и ссорам, и примирениям. — Тогда не забывай. И я не забуду. Я лишь не хочу, чтобы ты грустила. Хао Ду опять улыбнулся ей, но это была какая-то новая улыбка, спокойная, тихая, родная. Лэянь пожалела, что не умела хорошо рисовать. Она бы желала запечатлеть на бумаге все оттенки улыбок своего дорогого мужа. — Я не буду грустить. Особенно если ты кое-что сделаешь для меня. — Что угодно! Лэянь зажмурилась и завернулась в Хао Ду как в самую теплую и мягкую накидку. Конечно, она сумеет попросить его. Ей нужно лишь совсем немного времени, чтобы успокоиться и преодолеть смущение. И рассказать мужу, о чем она мечтала после турнира, но не в его объятиях, а позже, глубокой ночью. Она имела на это право, она была его женой.