А потом появляешься ты, И летят к чертям Постулаты мои, Хронология И режимы. И такое чувство, Что Господь создавал тебя По частям из того, Что особенно Мной Ценимо.
— Эй, красавчик! Сколько за приват будет? Ли Феликс устало вздыхает, протирая большие очки антифогом, уже в сотый раз жалея, что вышел из аудитории без привычной компании, которая могла хоть как-то утихомирить этих петухов. Надевая очки, он враждебно оборачивается на источник гогота после громкой фразы, не задумываясь показывает средний палец обидчикам, из-за чего те разражаются ещё громким смехом (что и смехом нельзя было назвать). Джисон, думает Феликс, поругал бы его за своенравную глупую защиту, но сейчас Феликс лишь хотел хоть как-нибудь ответить тупым качкам, вернутся в аудиторию, и продолжить начатый конспект. Дело в том, что Феликс каждый вторник после вечерней учёбы направляется в известный бар, в котором работает барменом, где, необычно, нужно было не только разливать и мешать коктейли с дорогими фруктами, но ещё и по возможности флиртовать и позволять другим говорить с ним не в рабочей форме. Компашка друзей Феликса утверждала, что до этого каким-то буфетчикам не нужно было заигрывать с клиентами, а просто выполнять свою работу по типу элементарно мешать виски с ледяной клубникой, прикрывая поверхность мятными листьями, требуя за это на десять долларов дороже, чем в дневных кафешках, но с Феликсом ситуация в баре изменилась. Феликс сам то понял это, да и трудно было не понять, когда хозяин заведения излишне долго оценивал внешний вид Феликса, спрашивая его ориентацию, нежели стаж работы, и все пазлы сложились, когда он ненароком в третий вторник услышал, как хвалит босс его лицо, и что посетители стали приходить не просто потанцевать и почиллить, но и занять места у барной стойки, тем самым переплачивая за безостановочную покупку алко-коктейлей. Конечно, в этом гнилом университете поползли сплетни. Будучи (необычным) барменом, люди считали его не просто работником за барной стойкой, но и, видать, чем-то большим в VIP-залах, от чего Феликс никак не мог отодрать чужие любопытные взгляды со своей кожи. Огромные недопонимания, уйма грязных слухов и молчание со стороны Феликса побудили людей нести ещё большую чушь, которая затрагивала чужих людей: компашку Феликса, мол, его там трое его друзей пускают по кругу каждый вторник сразу после смены, порой молодых и не очень учителей, с которыми Феликс хоть как-то контактировал кроме обыденных «Здравствуйте, извините за опоздание, можно войти?». Его друзья всегда пытались утихомирить парня, дабы он не нарвался на неприятности из-за «длинных языков бездельников», аргументируя, мол, «Ликс, два месяца — они всё забудут». Изначально Феликс тоже так думал, ибо зачем людям нести чепуху про одного и то же человека больше месяца, если масло в огонь не подливать? «Разве у людей своих проблем нет?», — раздумывал Феликс, когда улавливал краем уха перешёптывания со своим редким для корейцев именем. Но, видимо, нет. Феликс даже не выглядел, как кто-то, кто продавал бы своё тело (если не считать модельное лицо): заурядный стиль одежды, очки на толстой оправе, да гнездо на голове. Он всегда считал себя обычным, не тем, кем представлялся в баре, кем представлял из себя в слухах университетских. Но многое выходило за рамки его собственного мировоззрения о нём самом — Феликса очень сильно сексуализировали. Он не раз слышал, что в этих очках он выглядит, как «те самые сексуальный училки в бананом во рту и вожделённым взглядом», что его взъерошенные волосы напоминают людям послевкусие бурного секса, а свободная одежда заставляет их задумываться, как же он выглядит под ней. Это значительно напрягало его, также очень смущало его друзей, которые вообще никогда не видели своего друга детства в таком контексте, поэтому он хотел разобраться с определёнными ребятами, которые балаболят больше всех, но Джисон снова остановил его, сказал, что только взбудоражит их, если подойдет. Потому Феликсу приходилось молчать изо дня в день. Вот и сейчас, покупая молоко, все эти взгляды, перешёптывания, переодический свист и насмешки преследовали его с начала выхода из аудитории до главной столовой, из-за некомфорта Феликс сутулился, но старался не показывать, что его хоть как-то задевает происходящее. Решив, что быстро оплатит упаковку, не глядя сразу побежит в некипящее людьми помещение, Феликс не сразу заметил, что позади него кто-то будет. Несмотря на то, что большая часть слухов побудили в его репутации участь «шлюхи», никто дальше заигрываний, пару осторожных прикосновений, скрываемых и не очень взглядов на его зад, не заходил, потому Феликс был чуть спокойнее, чем ему вообще стоило бы быть. Он знал, что если бы помимо обидных снов были бы ещё действия, то никакие уговоры друзей не помогли бы ему успокоиться, и он пошёл бы писать заявы в полицию, даже если лишился бы важной работы. Но сейчас, резко обернувшись, он больно наткнулся на тяжелую фигуру, от чего сделал шаг назад, сталкиваясь задом к стойке кассы. Надев очки, он поднял взгляд, лицезрел абсолютно незнакомое ему лицо: большой нос, маленькие глаза, очень страшная чёлка и небольшие губы. Парень знатно покраснел, сразу же отпрянул, дабы Феликс смог пройти. Второй же, не медля поспешил к выходу столовой под завывания однокурсников, из-за чего уши быстро запестрели.➖
— Не, ну ты молодец, Ликси, — взвыл его друг Минхо, пряча лицо в ладонях. — Мало тебе, что все обсуждают, так ты и обострил всё это в два-три раза. — Да я ничего толком не сделал, Мин, — яростно ответил Феликс, отбрасывая ручку, поворачиваясь к нему боком. — Ей Богу, я даже рот не открыл, никто из нас не извинился, чтобы кто-то чё-то пиздел. Ситуация с незнакомым парнем в столовой усугубила репутацию Феликса (будто она до этого не была знатно запятнана). Ближайшие люди растрепали, что оба, и Феликс, и несчастный парень, страшно зарделись, что заставило трепу разлететься, как однажды, когда Феликс позволил какому-то мужчине проводить его до кампуса после окончания смены. Феликс тогда очень негодовал, почему люди сделали из мухи слона, потому что, во-первых, на дворе стояла поздняя ночь, а во-вторых, лицо было проверено: старый знакомый со школы, староста бывшего класса. Сейчас Феликсу было особенно жалко парня, который просто нечаянно наткнулся на своеобразную «шлюху» университета, а теперь отмалчивается за это непрекращающиющим злословием в обе стороны. Минхо хотел было что-то ответить, но Чан сильно сжал его плечо и покачал головой, из-за чего Минхо тяжело вздохнул, слушаясь хёна. Джисон приобнимал Феликса в знак поддержки («Это, кстати, плюс сто очков Слизерину, вы бы знали, сколько сейчас пойдёт пищаний крыс, что вы скиншипите друг друга»), чему Феликс был очень благодарен. Сидели они сейчас на крыше здания университета, куда вообще-то вход воспрещён, но Чан каким-то образом раздобыл ключи (все знали, что это обоняние, применяемое на корейский старушек), благодаря чему это стало местом «Z». — Хоть бы постыдились, мрази, — цокнул языком Феликс, облокачиваясь на ножку дивана. — Ни в чём не повинного паренька обосрали, небось. Бедняга, наверняка, лезут к нему сейчас с тупыми вопросами. Минхо и Чан многозначно кивнули, продолжая смотреть на закат, думая о чём-то своём. Джисон поглаживая костяшки пальцев Феликса, иногда игриво постукивая, из-за чего второй беспрерывно хихикал: его лучший друг всегда знал, как поднять настроение с нуля. — Извинишься? — резко подал голос Джисон. — Поясни парню ситуацию, извинись. Бедного по-любому извели за сегодняшний день. — С дуба рухнул? — рявкнул Минхо, всё ещё наблюдающий как солнце садится. — Если Ликси хоть на метр теперь к нему подойдёт, обоим не отмыться, как минимум, месяц. Чан с Феликсом молча слушали, как оба после перебирали обидные словечки, дабы поддеть друг друга, уже совсем забывая, что начали о проблеме Феликса, но тому не было нисколько вобизор. Но совет Джисона он припрятал в уголке мозга, решив, что обдумает это ночью, взвесит всё за и против перед тем, как попросит парня встретиться. После того как солнце окончательно село, парни встали с излюбленного ковра, стали собирать вещи, разбросанные по всей крыше. Чан и Феликс тихо посмеивались над Минхо и Джисоном, которые время от времени кидали друг другу остроумные фразочки, чтоб не остаться в долгу. Феликс безумно сильно любил эту атмосферу их собраний на крыше, когда у всех четверых было свободное время прийти посидеть друг с другом, обсудить что-то насущное иль тревожное, поддержать иль помолчать. Особенно сильно он любил слушать как перепираются его любимые белка и кролик, что не заладили с самого начала их дружбы, начатой в восемь лет, но каким-то образом державшихся вместе уже добрых четырнадцать лет без перерывов. Ничего официального они ещё не предъявляли ни ему, ни Чану, да и не нужно было, когда при обоих лезешь беспамятно сосаться на диване при просмотре безобидных фильмов. Чан же был очень молчаливым, сильно заботливым, когда кто-либо из них простужался, не переживая за собственное здоровье, принося каждому фрукты, мамины супы, лекарства и другие гостинцы, что очень ценилось в их небольшом кругу. Помнится, это было всегда — когда Феликсу было семь, а Чану десять, Феликс предполагал, что Чан отдалиться от них, так как был самым старшим, и, возможно, он найдёт себе друзей своего возраста и остынет к ним. Какого же было его удивление, когда первым, кто прибежал к резко упавшему Феликсу был Чан, яро играющий в футбол со сверстниками. Чан по-детски сильно дул на разодравшуюся коленку, а Феликс мужественно старался не плакать, пока Чан кричал маме, чтобы она принесли им пластырь, после чего он выхватил его из её рук с возгласом «Я сам!», и аккуратно наклеил его на ранку. Феликсу, конечно, всё ещё было больно, но он молчаливо терпел, очень благодарно улыбнулся старшему и крепко-крепко обнял его, говоря, что тот может с чувством выполненного долга идти играть дальше в футбол. Чан тогда нахмурил брови и категорически отказывался возвращаться на поле, оставаясь с Феликсом, уча вместе с ним трехзначные числа. Вот и сейчас они были вместе, как и четырнадцать лет подряд, шутливо ругаясь друг на друга, помогая во всём, что возможно и невозможно. Первыми на лестничную площадку прошли Минхо с Джисоном, уже прекратившие своеобразную войну умных словечек, после них поплелись уставшие, предвещавшие вечернюю домашку, австралийцы. — Если тебе нужен Чанбин, — резко начал Чан, чуть ли не падая с лестницы без перил. — Я могу дать его номер. Феликс непонимающее нахмурил брови, держа Чана за руку, пока они медленно спускались. — Тихоня, с которым ты в столовке столкнулся. Мы с ним на юрфаке вместе учимся. Феликс резко спохватился, большими глазами уставившись на друга, протягивая телефон, чтобы тот записал его номер. Чан закатил глаза, открыл его через Face ID (у каждого стоял доступ к каждому телефону) и вбил лёгкий номер знакомого. — Чанбин очень тихий, — продолжил Чан, протягивая телефон обратно. — Помню, его пытались поддеть несколько раз, но каждый раз рядом оказывался либо профессор, либо директор, те сразу отчитывали долбоёбов, и Чанбин выходил сухим из воды. Но парень реально классный. Очень тихий, повторюсь.➖
Ночь. 03:46. Глаза неимоверно тяжко слипались, что было тяжело держать веки открытыми, а мозг бодрствующим, потому Феликс опустил будто пудовую голову на ладони. Сидел Феликс на диване, так как в его общажной комнате отсутствовали на время стол и стул, оттого было ещё тяжелее: чуть облокотиться — ты спишь. На диване были раскиданы A4 листы с грифонажем ландшафта будущего района, который дали им в качестве подготовительного экзамена, а Феликс как обычно всё оставил на последние три дня, два из которых благополучно просрал, уделяя домашке буквально тридцать минут перед сном, и теперь отдувается за свой столь безответственный принцип работы. Феликс уверен, если бы с ним всё ещё жил Чан или хотя бы Минхо, он бы закончил работу намного раньше дедлайна, но Чан недавно переехал к понравившемуся парню, из-за чего парни то и дело орали «Друзей на члены, пидорас» на весь кампус. Но Феликс благополучно сумел принять тот факт, что больше никто не будет заваривать ему кофе без вопросов, напоминать о домашках, приносить время от времени чизкейки (его обожаемый — «водолей, который умеет печь»), но принять не значит привыкнуть, поэтому он сейчас по уши в долгах. Как назло, отключили отопление, поэтому Феликс сидел сейчас укутавшийся свою самую тёплую кофту, тонкий туркменский ковёр, который они с Чаном купили из-за необычного орнамента, совсем не подумав о холодных зимах, когда «самый красивый ковёр этого блошиного рынка» их ни черта не спасёт. Будучи хоть в каком-то тепле, его очень сильно клонило в сон, и поняв, что сегодня он никак уже не закончит свою последнюю работу, решил, что лучше встанет в шесть и начертит работу с Чаном в пустой столовке. Вот уже добравшись до спально, собравшись ложится, Феликс решил чекнуть сообщения перед тем, как лечь спать. Его новый номер был супер приватным, он менял их уже три раза, потому что почти каждый раз его находили и написывали параграфами, засоряя ленту и цепляя взгляд, да и блокировать каждого (их было по 10-20 каждый день) было очень муторно и лень, потому решил, что будет менять симки каждый день, проверяя рабочую на наличии учительских имейлов, а после сменяя на личную, где были сообщения его лучших друзей. Взгляд зацепился за незнакомый номер с ником «Changone» и чёрным фоном на аве, заставляя Феликса перебирать все воспоминания в сонной голове. Феликс тотчас же вспомнил, что Чан сам записывал номер его знакомого, видимо, забыв сменить симки, добавив незнакомый номер на личную, а не на рабочую. Феликс поджал губы, понимая, что сильно лохонётся, если напишет ему через личный номер, но взвесив всё за и против (а именно сильную склонность ко сну и номера за какие-то 13.000 вон (да, это говорит приезжий студент)), принял решение элементарно поздороваться и объяснить ситуацию, пока не заснул. «На ночь лучше всё спишется, потом стыдновато будет», — заключил свою мысль Феликс. meowmeowrachakid@icloud.com: здравствуй этл феликс - тот парень с которвм ты столкнулся в столрвке. уверен тебч сильно докучали после произошндшнго, извини пожалуйста, правда жаль что так получилось.. надеюсь от тебя сейчас отстали. Феликс с чувством выполненного долга швырнул телефон в недры одеяла, чуть ли не застонал от долгожданного соприкосновения головы с мягкой холодной подушкой, когда пришло уведомление. Феликс нахмурил брови, уже почти заснул, когда пришло ещё одной уведомление. Цокнув языком, он зарылся в во внутреннюю сторону локтя, чертыхаясь, что вставать ему нужно буквально через два часа, когда ему пришло уже третье уведомление. Проклиная всё на свете, он чуть приподнялся, отыскал телефон и включил его. «Если это Джисон, я скажу Минхо, что у него воняют носки», — подумал Феликс, но когда он увидел, что все три сообщения были от неизвестного абонента, то сон как рукой сняло. seochangbinone@icloud.com: Здравствуй, Феликс, я узнал. seochangbinone@icloud.com: До меня действительно докапывались, но ничего страшного. Не беспокойся об этом. seochangbinone@icloud.com: Добрых снов. Оставив их без ответа, он лёг спать. Чанбин же в это время сидел на своей широкой мягкой кровати весь красный от смущения, каждый раз просматривая «неуклюжее» сообщение самого, мать его, Феликса, и его аву, где он стоял в обнимку со одним из своих друзей. После того инцидента в столовой, вообще-то, никто не подходил к нему. Первое время его задевали, потому что сидел Чанбин тише воды, ниже травы: когда с ним кто-то хотел познакомиться, он принципиально даже не поднимал глаз с телефона или книги, тем самым ставя людей в неловкое положение, потому за его «тихое» «высокомерное» поведение хотели как-то наказать, думая, что с этим проблем не будет, как и с другими до этого, но абсолютно каждый раз, когда кто-то хотел толпой накинуться на него, из-за угла в ту же минуту выходили профессора, старосты, бывало что и директор. Изначально все скидывали всё на неучёт правильного времени и хорошей удачи Чанбина, но после каждого обидчика вызвали на последний этаж, предупреждая, что если они попытаются ещё раз пригрозить Со Чанбину, то им несдобровать: либо отчислят, либо оставят на немаленькие отработки. «Со» — далеко не маленькая фамилия, несмотря на один иероглиф. Чанбин — далеко не зазнавшийся чеболь, который разбрасывается своими деньгами направо и налево. Он, отец Чанбина уверен, мужественно стерпел бы нападки, возможно, сам бы ударил в ответ, но никогда не нажаловался декану и не рассказал бы отцу, потому ему пришлось действовать по своему плану. Чанбин, как узнал, непреклонно попросил отца не лезть в университет со своей властью и деньгами, на что тот лишь поджал губы и сказал, что ничего не обещает. Чандре знал это с самого начала. Сейчас же он сидел весь зардевшийся, держа в руках телефон с открытой вкладкой почты, надеясь, что не написал слишком много для одного вопроса Феликса. Тот не ответил, но Чанбин нисколечко не расстроился, сразу же скриня переписку, если Феликс вдруг удалит её. — Чанбин-щи? — раздался старый рассыпной голос из дворецкого, который, на удивление, бодровствовал. — Почему же Вы не спите, Господин? Вам вставать завтра в девять, у Вас осталось для сна всего лишь пять часов. Чанбин недоуменно нахмурил брови. — Разве мне не в шесть вставать? Сегодня же защитка. Дворецкий промолчал, а Чанбин понимающе кивнул. Купили. Старик покинул комнату, пожелав спокойной ночи. Чанбин вообще не понимал, для чего он нужен отцу. Всю жизнь Чанбин, между прочим, провёл в любви: его мать была очень любящей и заботливой, всегда была дома и помогала кухаркам готовить ужин. Его отец выбрал себе в жёны «простолюдинку», от того его мама никогда не могла сидеть просто красивой на месте, вся увешенная золотом, как китайская кукла. Отец женился на маме из-за того, что ни в коем случае не хотел фиктивный брак с дочерью папиного друга, потому сморозил, что у него уже есть девушка — его подруга-соседка. Естественно, они не общались до этого; так получилось, что дом Со находился рядом с жилыми домами, высотой в четыре этажа, но он всегда примечал самого красивого ребёнка двора, смотря из окна. Сквозь пот и кровь его отец уговорил маму выйти за него, а потом столько же он ругался с родителями, что будет жениться на ней и только на ней. По истечению обстоятельств, они чудом полюбили друг друга. Отец как мог приезжал домой, чуть ли не каждое воскресенье устраивая семейный вечер в разных торговых центрах, дабы побаловать единственного сына и любимую жену. Все служанки и слуги бегали за ним, как только он сделал первые шаги, искренне радовались каждой мелочи, что совершал Чанбин, так как тот рос очень воспитанным и умным мальчиком. Обычно в каждой психологической книге писали, что если ребёнок был любим в детстве, то он никогда не потеряется в каком бы дерьме он не оказался. Он будет любить себя также, как его любят, вырастет он с минимальным чувством вины и абсолютно никаким багажём травм: ни детским, ни последующим, ведь самое важное, что может иметь ребёнок — любящую мать. Но Чанбин рос абсолютно любимым без друзей. Это не оставило никаких травм. Это уже TMI. Он считал, что ему не нужен никто, кроме семьи. У него были хорошо развиты математические способности, он знал английский с уровнем B2, вместе с этим учил немецкий и испанский вне университета, помимо всего учился на юрфаке (пусть ему всё и покупали), потому ему совсем не было времени заводить знакомства. Отец и мать переживали за сына, пытаясь сдружить его то с соседскими, то с знакомыми детьми, но всё всегда было тщетно. В школе же он уделял всего себя учёбе и спорту, до него не докапывались ни учителя, ни ученики («Ставлю на кон все картины нашего дома, это опять выходки папы»). «С внешностью не задалось». Мать Чанбина была неофициально «первоклассной красавицей» двора: все мальчишки разных возрастов дарили ей луговые цветы, дешёвые и нет конфетки, свистели ей вслед. Бабушки каждый раз восторгались столь милому девичьему лицу, девушка помимо красивой внешности была ко всему прочему очень воспитанной и трудолюбивой, всегда старалась помочь и быть рядом с другими. Но от матери ему достались лишь густые чёрные, как смола, волосы, что ему приходилось состригать чуть ли не каждую неделю, чтобы не портить дресс-код школы. Всё остальное же он взял от отца — небольшие глаза, нос на пол лица и удлененный подбородок. Находясь вне школы, когда он был одет по собственному вкусу, девушки заглядывались на него, хихикая, толкая друг друга, чтобы одна из них поговорила с ним, но Чанбин отбрасывал надежды, так как хихикать можно с любым парнем, у которого под задницей капот Buggati, подаренная на шестнадцатилетие. Оттого Чанбин был жутко не уверен в себе: его жёсткие принципы не светить огромными деньгами уже отбрасывали связи и славу, а лицо его в большинстве случаев было скрыто под чёрной маской. Чанбин порядочно следовал дресс-коду университета, а именно — белая рубашка и чёрные брюки, в то время как большая половина учреждения носили свободный стиль, время от времени получая от директора. Видать, сами студенты поняли, что Чанбин — не серая масса (хотя бы по тому, что его костюм был от Стюарта Хьюза Бриллиантовой коллекции, ибо его отец наотрез отказывался отпускать сына утром в универ, если он надевал что-то непримечательное)(«Какая вообще разница, пап?»), а сын больших людей, поэтому не осмелились подходить к нему, чтоб задать тупые вопросы про Феликса и постебать. Ох, Феликс. Феликс был в голове Чанбина, как у доброй половины их университета: он был неимоверно красивым в учреждении, и походил на ангела в баре, в котором Чанбин зависал каждый вторник в самом тёмном углу, просто наблюдая за Феликсом, что спокойно помешивал напитки и приветливо улыбался людям. Феликс был ярым отличником и всегда приходил подготовленным, иногда принося дополнительный материал, чтобы ускорить приближение автомата, потому Чанбин очень уважал его упорство и целеустремлённость. Феликс очень тепло улыбался своим друзьям и заливисто смеялся, когда кто-то из них шутил, но потом сразу же затихал, когда слышал чей-то свист. Чанбин в тот момент сильно сжал кулаки, потому что жест со стороны их футбольной команды был подобен дрессировке собак, но потом заметил, что друзья Феликса, кажется, Чан и Минхо, встали со стола и подошли к ним. После нескольких минут футбольная команда шутливо подняла руки, из-за чего Минхо лишь закатил глаза, и они оба вернулись к Феликсу и ещё одному из компании (Чанбин не знает его имени). Феликс… Да. Феликс всегда был в его голове. Чанбину очень нравилось смотреть, как он аккуратно кушает, и не нравилось, когда кто-то смеялся, когда он заталкивал большой лист салата в рот, после чего он обязательно сильно краснел и разрезал салат, дабы не открывать сильно рот. Чанбину очень нравилось лицезреть счастливое лицо Феликса, когда его обнимает любой из друзей, и совершенно не нравилось, когда их кто-то фоткал. Чанбину нравилось смотреть, как он отвечает на экзаменах, переминаясь с ноги на ногу от волнения, и не нравилось, когда кто-то похабно улыбался, тоже смотря на него. Его ужасно сильно сексуализировали и Чанбина это очень сильно выбешивало. Поняв, что Феликс уже не ответит ему, он положил голову на подушку, всё ещё размышляя, почему Вселенная решила, что именно он, верный воздыхатель Феликса, должен был так неловко столкнуться с ним в полным людьми помещении.➖
Не выспавшись, первым делом полив цветы, а не умывшись, он схватил в холодильнике уже подготовленный ланч-бокс, торопясь в универ, где его уже ждали друзья, чтоб помочь ему с работами. Феликс неимоверно сильно ценил их, потому что как только он написал в групповом чате Чану, чтоб он пришёл в этот день пораньше помочь ему начертить кое-что, Минхо и Джисон сразу же вызвались закончить что-то «полегче», чем что обычно чертит Феликс. Друзья уже ждали его в угловом кафетерии, скидывая в групповой чат любимый айс-ти каркаде Феликса, потому он уже мчался к ним. Сидя в автобусе он перечитывал переписку с тем самым Чанбином, раздумывая, отвечать ли ему на его сообщения или нет, но просто понадеявшись, что Чанбин не спалит его номер, заблокировал телефон, и продолжил слушать музыку. А Чанбин всё так же думал об этом, забивая Феликса самым прочным гвоздём молотком со стажем в пятьдесят лет. С последнего взаимодействия по переписке с Феликсом прошло два дня. С тех пор он даже не заходил в сеть. Чанбин и сам изредка заходил в KakaoTalk, так как, во-первых, у него было ни знакомых, ни друзей, ну и во-вторых, ему никогда не было до этого дела. Сейчас, естественно, всё иначе: ему же написал не абы кто, потому это вина Феликса в том, что Чанбин заходил в мессенджер чуть ли не каждый час, если не полчаса, перепроверяя вкладку уведомлений на экране блокировки каждую секунду. Чанбин никогда в жизни столько даже не держал мобильник в руках, постоянно закидывал его в самое дно сумки, или же вовсе оставлял «жестянку» дома, так как его водитель был достаточно пунктуален для купленной отцом машины и огромной зарплаты, припарковываясь по нижней дороге, вдали от университета, куда обычно студенты не брели (так, не трудно догадаться, попросил Чанбин). Но никаких сообщений от Феликса за эти два дня не приходило, лишь наевшее мозги «Прочитано» с двумя галочками мозолило глаза и заставляло тяжело вздыхать. Ещё тяжелее было видеть Феликса в университете. Красота парня завораживала с каждым днём всё сильнее и сильнее, его усердная подготовка к лекциям заставляла Чанбина уважать его, а тот даже не взглянул ни разу с тех пор. Будто бы и до этого смотрел. Он сущностью сильно походил на его мать, и Чанбин уверен, что абсолютно каждому в его семье понравился бы завораживающий Феликс. Он очень долго наблюдал за ним (Вы можете смело звать его настораживающим сталкером), ему очень нравилось не только смотреть, но и анализировать. Феликс по нечётным дням приносил своим друзьям ланч — то были разные перекусы, что включали в себя либо фрукты с сендвичами, либо овощи с чипсами и печеньями, иногда Феликс делал бутерброды формой сердечек, закрепляя их зубочисткой, на конце которой были деревянные космические объекты. По чётным дням Минхо обычно приносил приготовленные им суши (Чанбин нечаянно подслушал) или что-то мучное. Ещё Чанбин узнал, что Феликс бывает дома лишь по ночам, переночевать, утро проводит в университете, и весь оставшийся день у одного из друзей, потому что ему было очень некомфортно в арендованной общажной квартире, но он всё равно всегда отказывался спать у друзей, хотя все троя шутливо слёзно умоляли Феликс переехать к одному из них; Минхо и Джисон оба коренные корейцы, у них уже имелись свои дома, отцовские бизнес, стабильное положение. Чан же, хоть и был австралийцем как и Феликс, но переехал в Корею, как стукнул тринадцатилетний год, потому семья Бан тоже "устаканились" к окончанию его младшей школы. Возможно, Чанбин не такой уж и безобидный сталкер. Сейчас это ничего не значило. Чанбин хотел бы, чтобы всё это рассказал, показал именно Феликс, а не ему приходилось напрягать отцовских знакомых, которые потом, когда они оставались одни, подкалывали его за «милую детскую влюбленность», чтобы те поискали что-то чего он не знал о Феликсе. Но это никогда не сбылось бы. Пусть они и учатся в одном университете, у них всё равно нет ничего общего: у обоих совершенно разные направление, свойственно, разные кампусы, пересекаться они могли лишь в главном кафетерии, где их разделяли сотни людей. Что уж говорить, что Феликс невероятный: он красив, и конкурентов у Чанбина, если не десятки, то сотни. Феликс никогда не посмотрел бы на такого, как Чанбин. Вселенная действительно сыграла с ним в злую шутку, раз мало того, что ввела их в неловкое положение, но потом и сподвигла Феликса написать Чанбину (да, он винит во всём Вселенную). Из мыслей его прервал внезапный звонкий голос их молодого профессора. Чанбин устало протёр глаза, кинул взгляд на телефон, на этот раз не проверяя, ответил ли ему Ли Феликс, потому что понимал, что всё уже бесполезно. Он тяжело вздохнул, достал нужную тетрадь и принялся записывать ключевые слова профессора, чтобы потом подготовить нужный материал. Сильно сосредоточившись на лекции, Чанбин не заметил пару глаз, уставившихся на него. Через долгий час аудитория наконец зашевелилась, так как профессор проинформировал, что его часы закончены на сегодня, и Чанбин начал медленно собирать вещи, собираясь как обычно выйти из аудитории одним из самых последних, дабы не попасть в толпу. Бывали моменты, когда он сильно опаздывал, но профессора его никогда не ругали, молча пропуская в помещение («Спасибо, пап, уже в который раз…»). Устало прикрыв глаза, Чанбин доверился своему слуху, собираясь прислушиваться к последним шагам. Слух не подвёл, но озадачил, когда он словил приближающие шаги. Открыв глаза, он увидел Чана, что сел к нему, ни разу не посмотрев, устремив свой взгляд на рассасывающуюся толпу студентов. Сидели они молча примерно три минуты, если биологические часы Чанбина его не обманывали, так как помимо огромного количества студентов в аудитории, в коридоре было совсем не меньше, и лишь тогда, когда в помещении не осталось никого, кроме их двоих, Чан заговорил: — Я – близкий друг Ли Феликса, это тот, на которого ты наткнулся в столовке недавно. Помнишь? — спросил Чан, и после быстрого кивка головы, продолжил: — Он парень довольно популярный, поэтому мы немного беспокоились, не лезут ли к тебе всякие придурки. Вообще, я дал твой номер Феликсу — надеюсь ты не против, — чтобы он тебе сам написал, но с тех пор я видел его лишь раз, поэтому не успел узнать, извинился ли он. Чанбин хотел поцеловать его в лоб, дабы отблагодарить за то, что он решил дать его номер Феликсу. — Он мне уже написал. — Серьёзно? — запоздало спросил Чан, неверяще распахнув глаза. — Не думал, что он извиниться без нас. Чанбин просто вежливо улыбнулся, не совсем понимая, к чему ведёт близкий его воздыхателя, потому кротко кивнул и ждал, когда Чан захочет уйти. Чан же, в свою очередь, улыбался достаточно ярко и широко, чтобы Чанбин задумался о причине его светящего настроения. — 와, 그래요? Давай я просто выпалю?