Сотворение

У Какёина хуёвые отношения с семьёй, отсутствие друзей и три попытки суицида. Ещё в детстве, когда родители стали замечать, что их сын не общается с одноклассниками, часто молчит и витает в облаках, то буквально прописали его в кабинете психолога, где он проводит все свои школьные годы. На него давит то, что его природное спокойствие и стеснительность когда-то восприняли как серьезную проблему и заставили поверить в то, что он изгой, который не ведёт себя так же, как другие. Он много лет ломался под тяжестью непонимания и осуждения семьи, учителей и одноклассников, которые постоянно врывались в личное пространство с ненужными советами или удушающей заботой. Все хотели помочь бедному молчаливому мальчику, но никто не хотел понять, какая путаница происходила у него внутри. За долгие годы нахождения под микроскопом общественного внимания и шёпотков за спиной он научился держать мысли при себе, не позволял никому проникнуть в свой мозг, потому что там — он настоящий, без налета странного юмора и внешней отстранённости, жаждущий вырваться на свободу. И любой способ казался ему подходящим, даже если это отцовская бритва на дне комода под раковиной; даже если это промозглый ветер на крыше высотки; даже если это тщательно спрятанные родителями таблетки, найденные и запитые горьким алкоголем. В шестнадцать лет Какёин принимает окончательное решение. Если он не может убить себя сам, то пусть это сделает кто-то другой. Ночью, пока весь город спит, он шатается по самым грязным улицам, бродит без цели в надежде, что вот-вот из-за угла выйдет кучка пьяных парней, которым не понравится его присутствие у них на пути, и у которых обязательно найдется повод затолкать его в тёмную подворотню. Однако вместо этого он встречается с Дио, и с самой первой секунды, как их взгляды пересекаются под неоновым светом вывески ночного клуба, с первой секунды, как Дио смеряет его оценивающим взглядом и плотоядно улыбается… Какёин понимает, что его жизнь перевернётся с ног на голову. Дио обходителен с ним, и первые месяцы чуть ли не выхаживает, балуя своим вниманием и чувством такта. Он никогда не спрашивает о неприятном или слишком личном, водит его по ресторанам, дарит первые серьги. Заставляет привыкнуть к себе, буквально привязаться и стать зависимым от одного только своего присутствия в жизни. Какёин опьянён этими странными и неправильными отношениями, он смотрит на Дио с нескрываемым обожанием и потакает чужим прихотям, позволяя дрессировать себя как щеночка, готового по первому зову хозяина встать на колени. Всё его существование легко обретает смысл, когда смыслом становится кто-то настолько сильный. С Дио нет чувства страха или отвращения к себе, потому что теперь вместо комплексов вперемешку с постоянными мыслями о смерти — непробиваемая стена гордости. Какёину нравится чувствовать себя желанным для кого-то влиятельного. Какёину нравится, что его хотят: в кабинете, в машине, в душевой спортивного зала, в прихожей богатой квартиры, одним словом — везде. Сладкий сон заканчивается спустя несколько лет, прошедших как в тумане одной лишь бесконечной страсти. Золотая клетка становится тесной и непривычно холодной. А Какёин больше не тот запуганный, мрачный и податливый чужому влиянию подросток. Он вырос, вобрал всю боль и построил себя заново под чутким руководством своей сбывшейся навязанной мечты, что крепко держала его под собой эти годы, именуя это свободой. Теперь у Какёина есть настоящая мечта, хоть какая-то цель на будущее и собственные интересы. Ему нравится рисовать, и он проводит перед холстом долгие часы, пытаясь найти себя, а ночами, в жарких объятиях Дио, под глухие стоны в загривок, думает, что пора что-то менять. Дио улыбается, когда одним весенним утром Какёин поднимает вопрос об обучении в вузе, и хвалит за находчивость, хотя в душе и на дне золотистых глаз у того оседает тяжесть: золотая цепь, держащая ошейник, натянулась — его идеальный и послушный питомец рвётся на свободу. Весь остаток весны и лето проходят для Какёина в постоянной подготовке к вступительным. Он уже выбрал место, определился с направлением, и теперь отчаянно стремится доказать хотя бы самому себе, что его труд чего-то стоит. Августовским вечером он дожидается возвращения Дио и прямо с порога виснет на сильных плечах. Его приняли, он поступил, он смог чего-то добиться. Дио улыбается мягко, гладит по волосам, шепчет, что гордится им. В его голове уже давно зрел план, который теперь был полностью готов к воплощению. С началом учёбы пропадает страсть, что была когда-то. Пропадает розовая дымка лёгкой жизни и любви до гроба. Если это конечно была любовь. В последнюю ночь перед своим уходом, разомлевший и сонный Какёин слушает мерное дыхание Дио, неожиданно прерванное шёпотом:       — Может ты этого и не заметил, но я забрал у тебя кое-что. Как напоминание. Надеюсь, ты не будешь против. Он и не был. Его вещи уже собраны и дожидались утра, когда их хозяин навсегда покинет это место. Какёин снова остается один. В университетской столовой, на парах, в комнате общежития, на практиках, теперь и по жизни. Всегда один. А потом появляется Джотаро, сев однажды рядом во время обеда. Бесцеремонно, молча, одним только тяжёлым взглядом не спрашивая даже, а ставя перед фактом: я останусь здесь и никуда не уйду. Оказывается, это распространялось не только на обеденный столик. Череда случайностей постоянно сталкивает их лицом к лицу, будь то лестничный пролет или очередь в гардероб. Невольно Какёин начинает за ним наблюдать, замечая, что Джотаро тоже ни с кем не общается и коротает переменны в гордом одиночестве. Они так похожи. Их молчаливые посиделки два раза в неделю за едой становятся обыденностью. Затем они пересекаются в библиотеке. У Джотаро учебник по общей физиологии животных в правой руке, когда он появляется из-за стеллажа и натыкается на Какёина в секции истории искусства, тянущегося кончиками пальцев к книге, до которой все равно не смог бы достать. Какёин смотрит на него. И, прежде чем подумать, у него с языка вполне естественно срывается:       — Помоги, пожалуйста. Первый раз, когда кто-то из них заговорил. Вблизи Джотаро кажется ещё больше. Он ростом с Дио, но у него нет такой же горы мышц, взгляд без хитрого прищура, а черты лица гораздо грубее. Глядя на него снизу вверх, Какёин замечает слишком много деталей и невольно сравнивает. Дио никогда не нравились головные уборы — увидеть Джотаро без кепки было практически нереально; Дио носил другую одежду, больше показывающую, нежели скрывающую — на Джотаро всегда было что-то невзрачное; Дио не любил чёрный цвет и не цеплял на себя побрякушки — Джотаро всегда был одет во что-то тёмное, с нелепыми цепями и ремешками там, где их быть по сути не должно; у Дио волосы, мягкие и прямые, аккуратно уложенные, отливали золотом и отсвечивали белизной на солнце — у Джотаро торчащие из-под козырька пряди были дегтярно-чёрными и волнистыми. Джотаро был совершенно другим. Диаметральной противоположностью. Размышления уводят Какёина глубоко в себя, и он не сразу замечает длинные пальцы, держащие перед его носом ту самую книгу, до которой он так отчаянно пытался дотянуться. Какёин совсем перестает контролировать себя, улыбаясь Джотаро настолько сладко, что на зубах скрипит фантомный сахар. Улыбаясь так, как привык делать это с Дио.       — Спасибо, — говорит он, берет книгу и специально касается горячей кожи. Ему кружит голову от того, что он делает что-то необдуманное, пытаясь флиртовать с кем-то, просто потому что захотелось показать какие-нибудь новые эмоции кроме равнодушия и презрения. Джотаро медленно кивает, не говорит ни слова, хотя всматривается в лицо долго, и затем идет к столу, где лежат его вещи. Какёин расценивает это как приглашение. Теперь они молчат вместе три раза в неделю. Два — в столовой, один — в библиотеке. К концу второго курса (третьего для Джотаро) они по-прежнему обедают вместе. И все остальное время, которое удаётся урвать — тоже вместе. Какёин наконец-то чувствует себя живым, смеясь с Джотаро над чем-то несмешным (в первый раз Джотаро посмотрел на него ошалевшими глазами и назвал смех откровенно жутким) и открыто показывая свои чувства. С Джотаро он вообще испытывает много всего нового. Раздражение, когда тот опаздывает к назначенному времени; радость, когда обыгрывает его в очередной видеоигре; смущение, когда Джотаро притягивает за локоть и с несвойственной для себя нежностью целует в щеку. В голове бесконечное множество этих моментов. Практически каждая минута, которую они провели вдвоём. Остальные студенты, да и преподаватели тоже, откровенно пялятся, но им все равно: Джотаро не заботит общественное мнение, а Какёин устал от него настолько, что просто перестал замечать. Их не волнует ничего, что не касалось бы только их двоих. Внутри по-прежнему пусто. Какёин не знает почему и чувствует себя виноватым за то, что не ценит настоящее. Вечерами, утомлённый долгими прогулками, он неподвижно лежит в постели и думает, вспоминает, анализирует, снова сравнивает. Джотаро нравится сидеть с ним в уединённых местах, вдали от взглядов людей, где есть только они вдвоём. Дио часто водил его куда-нибудь, будь то выставка, деловая встреча или даже балет. Джотаро курит, уже не первый год, и в его карманах всегда лежит смятая пачка Парламента вместе с самой дешёвой зажигалкой. Он делает это нечасто, только по особенным случаям, но когда такие наступают, он всаживает по несколько сигарет, одну за другой. Сжимает фильтр крепко между губ, пока пытается зажечь, а потом с наслаждением наполняет лёгкие никотином. Какёину не нравится этот запах, не нравится целоваться с Джотаро после, потому что тогда он весь пропитывается запахом. Но ему нравится смотреть, потому что в такие моменты Джотаро всегда выглядит задумчиво, смотрит куда-то в пустоту и отключается от внешнего мира. Дио курил только в молодости. Джотаро всегда берёт его так, будто это их последний раз. Он не тянет, не играется, он вжимает в стену и шепчет «хочу тебя», и у Какёина тут же подгибаются колени. С ним всегда дико, громко, бесцеремонно, почти что до беспамятства. Какёину всегда кажется, что ещё немного, и он не выдержит, но каждый раз ожидания не оправдываются. Джотаро тонко чувствует его пределы, поэтому останавливается, когда становится слишком слишком. Дио никогда не начинал первым. Он мог с чувством доводить и провоцировать, мог наказывать, мог делать всё, что угодно, но пока Какёин не начинал умолять, он бездействовал. А потом долго мучил его сладкими пытками, заставлял сгорать дотла от стыда и порочного удовольствия. Он планомерно обучал его под себя, и каждый раз помогал перешагивать через неловкость и неопытность. Какёину больно от того, что смотря в голубые глаза, он видит янтарь, который клялся забыть сразу же, как только покинул тот дом. Ему стыдно врать, что он уже давным-давно выкинул из головы своего бывшего, а семьи у него нет. Что шрамы на теле ещё из детства, когда он был неосторожным и любопытным ребёнком, любившим лезть всюду, куда не просят. Какёин понимает, что Джотаро ему не верит, ни единому слову и ни единой фальшивой улыбке, натянутой на лицо в очередной раз, стоило разговору случайно завернуть не туда. И Джотаро молчит, но по нему видно, что он хочет знать всё и когда-нибудь снова попытается вывести на правду. Дио всегда позволял ему избегать неудобных тем и не тормошил старые раны. Собственная неопределённость начинает душить. Какёин не понимает себя и винит за то, что мысли о Дио всё чаще и чаще лезут в голову. И это сводит с ума. Он вспоминает моменты их свиданий, сидя на крыше с Джотаро и держа его руку в своей. Он снова думает о том, что в четырнадцать лет надо было действовать увереннее и прыгать сразу же, как только охранник окликнул его, а не стоять истуканом, боясь пошевелиться. Набирая дрожащими пальцами заученный давно номер, он ощущает позывы тошноты. Хочется, чтобы через пятьдесят девять секунд гудки оборвались и механический голос сообщил, что абонент не ответит никогда и пора уже оставить прошлое в прошлом. Он хочет этого, правда хочет. В ушах нарастает шум тока крови с услышанным впервые за несколько лет голосом. У Какёина вот-вот начнется истерика.       — Слушаю, — сказано с той самой нейтральной интонацией, с которой Дио общается с подчинёнными. С ним он не говорил так никогда.       — Это я, — голос дрожит и булькает. Какёин чуть не роняет телефон. Перед глазами становится мутно. Спустя несколько секунд тишины раздаётся уже гораздо теплее:       — Какёин-кун, какая неожиданность. Его начинает трясти. Он не плакал уже очень долго, даже не вспомнить когда был последний раз. Но сейчас его прорывает. Слёзы стекают по покрасневшим щекам, звонко падают на пол, но этот звук заглушается задушенными мокрыми всхлипами.       — Хочешь встретиться? — уверенный и глубокий голос, такой знакомый, такой успокаивающий. Дио терпеливо ждёт ответа, Какёин даже может представить его сейчас. Вспомнить и составить образ до мельчайших деталей. Он отчаянно кивает, а спустя пару секунд едва выдавливает из себя тихое:       — Да. Несколько лет назад Дио сказал, что забрал у него кое-что. Какёин и не сразу заметил. Его сердце. Это было его сердце. А сейчас, смотря на неоновую вывеску, с которой всё началось, он был готов добровольно отдать себя уже целиком. Потому что с первой секунды их знакомства, с самой первой фразы «Бояться нечего». уже тогда он перестал принадлежать самому себе.