Длинная ночь

Вальдес врывается к Уле, против обыкновения, без того, чтобы стучать и ждать, когда откроют. Он в ярости. Дверь отворяется от удара, кажется, вырывает внутренний крючок. Пленницы смотрят на него, безмолвно застыв. Ула сидит в кресле, на коленях раскрытая книга. Рыженькая вестовая замерла рядом, лицо взволнованное, почти испуганное. — Что-то случилось, господин вице-адмирал? — холодно спрашивает Ула, и Вальдес срывается. — Да, Леворукий и все его кошки! Ваша шпион была поймана в порту! — он вглядывается в лицо Улы, но оно неподвижно. Слишком неподвижно. — Не хотите ли сказать мне, что именно она там должна была высмотреть? План расположения складов? Количество кораблей? Может, что-то еще? Он подходит к Уле, нависает над ней, сидящей в кресле. — Не хотите ли узнать, что сделали с вашей «ведьмой»? — спрашивает, почти ласково, страшно. У капитана Кальдмеера дергается щека, перечеркнутая шрамом — как Вальдес успел заметить, так бывает при сильном волнении. — Или рассказать, как часто вы предпринимали вылазки, и каким образом выходили из дома? Нет, — останавливает он Улу, когда та, кажется, собирается что-то ответить. — Лучше скажите мне главное — чего ради я забочусь о вас и ваших людях? Он резко разворачивается и отходит к камину. Смотреть на Улу нет сил. Ответа на последний вопрос он и сам не знает, и маловероятно, что кто-нибудь смог бы правильно на него ответить. — Что с Лоттой? — после напряженного молчания спрашивает Ула. И Вальдес усмехается — все-таки назвала сразу по имени. Не видит причин претворяться, что не знала о происходящем. — Отымели всем флотским экипажем и повесили за ноги, — он слышит выдох свозь сжатые зубы, треск ткани, оборачивается, успевая заметить, как Ула зажмуривается, на лице страдальческая гримаса. Впрочем, она тут же берет себя в руки. — О, Создатель! — восклицает Вальдес, сдерживая смех, который, наверное, может показаться нервным. — Да в доме ваша Лотта! Сидит под замком, целая и невредимая. А то, что я сказал, ожидало бы вас, если бы ее поймал кто-то другой. Руки подрагивают от ярости. И страха. Потому что ему сильно повезло, что «ведьму» узнали в лицо и поймали в порту его офицеры. И немедленно доставили обратно к Вальдесу, не оповещая никого. Потому что узнай Альмейда, по чьему приказу велась разведка... — Спасибо, — словно через силу говорит Ула. — Могу я ее увидеть? Он сам отводит Улу к попавшейся «ведьме» и обратно. Отныне режим содержания пленниц ужесточается. Они больше не могут спокойно передвигаться по дому, и двери в их комнаты заперты, а в доме Вальдеса появляются солдаты из берегового экипажа. Вечером Улу приводят к Вальдесу. Она шагает через порог, прямая, гордая. Позади нее солдат и горничная с ее немногочисленными вещами. — Проходите, капитан Кальдмеер, — говорит Вальдес самую чуточку насмешливо. Причем смех этот, если уж на то пошло, над самим собой. — Теперь вы будете жить здесь. Вам нравится обивка стен? Ее выбирала моя тетушка. Если вас не устраивает, вы всегда можете приказать ее поменять. Ула осматривается, понятно, что никакое убранство ее не интересует. Они в гостиной, отсюда открываются выходы в кабинет и спальню. Когда вещи убирают, а солдата Вальдес отпускает, Ула все еще молчит. Стоит, не садится в кресла. В те самые, где он держал ее на своих коленях. Ждет. Прикидывает, вероятно, какой шаг сделает Вальдес. — Прошу вас, — Вальдес указывает на кресло по другую сторону столика. Когда Ула в него опускается, сам садится напротив. От утренней ярости уже остался лишь пепел, но стоит ему снова вспомнить, как лишь чудом вышло так, что новость не достигла ушей Альмейды, как она снова жгучим огнем вспыхивает в груди. — Я довольно вас берег, — прямо говорит он Уле. Та заслуживает честности и слов, пусть и страшных, но не прикрытых иносказаниями. — Вы же ударили в спину. Знаю, вам безразлично, были бы у меня неприятности из-за вашей вылазки, или нет. Но я дал вам всем свою защиту и безопасность, а вы... Говорили о том, что благодарны. — Я думаю, вы можете понять причины того, что мы так поступили, — тихо говорит Ула. В ее голосе Вальдесу мерещатся отголоски грусти. — Тогда и вы постарайтесь меня понять, — отрезает Вальдес, не давая своему мягкому — кто бы мог подумать! — сердцу нашептать ему о том, что Улу лучше бы вновь отвести в прежнюю комнату и... Нет, встряхивается Вальдес, дороги назад нет. — Вы будете жить здесь, делить со мной постель. Если вы вздумаете что-то... Вспомните, что тут живут и ваши «ведьмы». За окном сгущаются сумерки. Пламя свечей дрожит, их золотые огоньки точками отражаются в стекле. В неверном свете Вальдес вглядывается в лицо Улы — ему кажется, что выражение его меняется ежесекундно, но на самом деле это лишь игра теней. Он поднимается и подходит к ней. Протянуть руку и дотронуться кажется почти кощунством, но он преодолевает слабость. Беречь ее и ждать неведомо чего он больше не станет. Плечо под сукном мундира худое и костлявое. Вальдес ведет ладонью к шее, зарывается пальцами в волосы на затылке. Ласкает удивительно мягкие пряди, потом, потянув за них, заставляет запрокинуть голову. Капитан Кальдмеер — Ула — встречает его взгляд своим, не дрогнув. В серых, как зимнее море, глаза не вызов, но твердое обещание выдержать все. Вальдес хочет поцеловать ее тонкие, сжатые в линию губы, проследить кончиком языка нить шрама на щеке, заставить разгладиться скорбные морщинки в уголках рта. Но он только прижимается губами к тонкой коже чуть выше края воротника. Ула вздрагивает и снова замирает. Он начинает раздевать ее тут же, в кресле. Петли на воротнике тугие, приходится дергать, чтобы протолкнуть через них крупные круглые пуговицы. Руки Улы лежат на подлокотниках, она не помогает Вальдесу ни движением. — Вы как будто в броне, — говорит Вальдес, когда, наконец, расправляется с застежками. Подхватывая под мышки, заставляет ее встать на ноги. Ведет ладонями по плечам, под мундир. Тело горячее, худое, а ткань сорочки такая тонкая... Дыхание перехватывает, в низу живота начинает теплеть разгорающееся желание. Мундир он с Улы стягивает, как будто выковыривает устрицу из ее жесткой ракушки. На ней еще остались штаны, сапоги, рубашка... Но прежде чем продолжить ее разоблачать, Вальдес позволяет себе насладиться передышкой — кладет ладонь на холмик груди, сжимает раз, другой, сначала нежно, потом сильнее. Слушает, как Ула резко выдыхает сковозь зубы. Груди у нее маленькие, но аккуратные. Она не носит ни бинтов, ни корсетов, не нуждаясь в них. Вальдес не обделяет вниманием и вторую — они скрываются под его ладонями полностью. Хочется прикоснуться не через ткань, и он лезет рукой в вырез рубашки, но тот слишком мал, и Вальдес в раздражении дергает подол, чтобы вытащить его из-под пояса штанов. Это трудно, и он бросает. — Пойдемте в спальню, — говорит Вальдес, беря ее за руку. И Ула идет за ним, как могла бы идти новобрачная. Смешно, с их «свадьбы» прошло уже несколько недель. Звук их шагов тонет в ворсе ковра, огонь свечей колеблется, и Вальдесу вдруг кажется, что сейчас происходит что-то очень важное. Что-то, разделяющее все, что происходит, на до и после. Кровать старинная, с резными столбиками, с балдахином, свисающим шелковыми кистями. На ней зачинались, рождались и умирали не одно поколение рода Вальдесов. Когда-то ее привезли с самой Марикьяры. — Садитесь, — говорит Вальдес, и опускается у ног Улы. Берется за ее ступню — она все еще в тех же самых сапогах, в которых ее выловили из воды. От морской соли они пострадали, как, впрочем, и мундир, но она упорно отказывалась от замены. Стягивает, приходится постараться. Ула держится за край кровати руками, хмурясь, смотрит, как Вальдес, избавив ее от обуви, а следом и коротких чулок, ласкает в ладонях ее стопу. Нога у нее под стать ее росту, но все-таки женская. Вальдес проводит большим пальцем по косточкам, щекочет подъем стопы, потом скользит рукой выше, под штанину. Чтобы снять их, Уле приходится снова встать. Вальдес расшнуровывает пояс, встав близко-близко. Это не совсем удобно, зато он может вдыхать запах ее волос и чувствовать ее тело так близко. Потом он спускает их с бедер, попутно оглаживая ладонями. Ткань рубашки все еще закрывает Улу, и, прежде чем толкнуть ее на кровать, он задирает подол сзади. Так удобнее стянуть всю лишнюю, абсолютно лишнюю сейчас одежду. Вальдес отбрасывает ее куда-то на пол и замирает. Ула, сидящая сейчас перед ним на постели, абсолютно прекрасна. Она не прикрывает наготу руками, сидит, опершись на руки и согнув колени. Светлые волосы растрепаны Вальдесом. Она смотрит спокойно и тяжело. Со своей одеждой Вальдес расправляется в рекордные сроки. Потом, не торопясь приблизиться, поворачивается под взглядом Улы. Он красив, и знает это, но сейчас как никогда хочется увидеть хоть какую-то реакцию. Ула чуть расширяет глаза и тут же снова надевает ледяную маску. Вальдес ловит направление ее взгляда и ухмыляется — хоть что-то смогло произвести на нее впечатление. Проводит рукой по налившемуся кровью, перевитому венами члену, который уже стоит в боевой готовности. Конечно, он не такой крупный, как у Рамона, но Уле, к счастью, не придется сравнивать. Вальдес опускается на край кровати, ловит стопу, притягивает к себе. Ула теряет равновесие, падает на спину, смотрит расширившимися глазами, как он прижимается губами к щиколотке. У нее восхитительные ноги, длинные, стройные. По ним хочется скользить ладонями все выше и выше, их хочется закинуть себе на плечи и целовать, пока... Вальдес обрывает мысль, еще не время. Он целует колено, потом, поднимаясь выше, бедро, мягкость живота, прикусывает маленький сосок. От ее тихого шипения идут мурашки по телу, а член дергается. Вальдес, до сих пор удерживающий вес тела на руках, опускается на Улу. Расталкивает коленями ноги. От нее, едва дышащей под его тяжестью, захватывает дух. Он лезет пальцами между ее бедер, ныряет в горячее, гладкое. Протолкнуть палец внутрь удается с трудом, слишком узко, слишком сухо. А Ула в это время резко втягивает воздух, тело под Вальдесом как будто каменеет. — Не может быть, чтобы вы ждали меня, — шутит он, сам не веря в свое предположение. — Не ждала, не льстите себе, — бросает Ула, и Вальдес видит — лжет. Он смеется, шалея от такого подарка. Моя, только моя, бьется мысль. Он поднимается с Улы, садится на пятки между ее разведенных ног, комкает одеяло, чтобы приподнять ее бедра. Раздвигает пальцами шелковые складочки, смотрит на узкое отверстие. Палец приходится смочить слюной, чтобы он вошел внутрь. Внутри горячо, стенки сжимаются, плотно обхватывают, и Вальдес стонет, представляя, как плотно сжимать будет там не палец, а чему-то большее. Он толкается несколько раз до самых костяшек, потом пытается добавить второй. Выходит далеко не сразу. Два входят уже очень туго, бедра Улы подрагивают, когда он с усилием проталкивается. — Я буду осторожен, — обещает он Уле. — Мы сделаем это постепенно... Приходится повращать пальцами, прежде чем в Уле становится хоть чуточку свободнее. Третий Вальдес решает не добавлять — пальцы у него широкие, и этого должно быть достаточно. Головка истекает каплями смазки, и Вальдес собирает их пальцем, размазывая по всей длине. — Сейчас потерпите, потом будет легче, — обещает он, снова опускаясь на Улу. Попасть внутрь с первого раза не выходит, а потом Ула шипит и дергается, и Вальдес с силой толкается. По ощущениям, войти получается едва на длину головки, и он продолжает толкаться, придерживая за бедра. Ула под ним тяжело дышит, смотрит куда-то мимо, запрокинув голову к потолку. Вальдес целует ее лицо, продолжая вбиваться. От болезненной тесноты и долгого ожидания заканчивает он очень быстро. Выплескивается в нее со стоном, потом бессильно опускается, уткнувшись носом Уле в шею. — Сейчас отдохну и продолжим, — радует он ее, зная, что Ула, вероятно, думала, что на этом ночь закончена. Второй раз получается дольше. Он ставит ее на локти и колени. В такой позе не видно лица, но зато он может смотреть, как член входит. Складки покраснели, на бедрах с внутренней стороны видны следы крови. Сперва удается засунуть неглубоко, как в первый раз, потом он берет ее обеими руками за бедра и с силой натягивает на себя. Руки Улы подгибаются, она падает лицом в подушку, выдыхает рвано. Пытается уйти от вторжения, инстинктивно, бесполезно. Вальдес обхватывает бедра крепче, толкается до упора — все равно выходит лишь на половину длины. Ула рвется вперед, от него, вытягивая и пытаясь свести ноги. — Куда вы убегаете, — смеется Вальдес. — Нет, так не пойдет! Он подтаскивает ее к краю кровати, опускает ее ноги на пол. Теперь убежать у нее не получается. Вальдес берет ее так долго, как может. Перед глазами ее белая спина, лицо в пол-оборота, глаза у нее зажмурены. Она содрогается от толчков и дышит в такт. Вальдес шарит ладонями по ее телу, сжимает грудь, потом снова бедра. На тонкой коже расцветают красные пятна, которые вскоре нальются синевой. Когда перед его глазами расцветают вспышки, а удовольствие становится невыносимым, он кусает ее за плечо, чувствуя, как рот наполняется солью. Потом они отдыхают. Ула заползает на кровать и лежит на боку, спиной к Вальдесу. Он накидывает на нее край одеяла, она не шевелится. Может быть, она спит, Вальдес не проверяет. Сам он лежит, слушает тишину. Под утро он просыпается, чувствуя теплое тело в своих объятиях. Член полувставший, и он очень заинтересованно прижимается к мягким ягодицам. Вальдес на пробу толкается несколько раз, проезжаясь между половинок. По тому, как изменяется дыхание Улы, он понимает, что та не спит. — Знаете, — шепчет он ей на ухо, — если бы вы были мужчиной, у меня все равно не было бы шансов перед вами устоять. Но тогда нам пришлось бы заниматься любовью по-гайифски... Он дразняще проводит пальцем по сжатым мышцам, а потом скользит в то, другое отверстие. Пальцы входят легко, во влажное, в Уле хлюпает, когда он вытаскивает. Вальдес придирчиво осматривает испачканные пальцы — вытекающее семя окрашено в розоватый. — Ничего, это только в первый раз так, — утешающе говорит он в затылок Улы. — Вот сейчас уже будет легче. Вальдес толкается легко, сейчас Ула раскрытая, мягкая, скользить в ней, по собственному семени — одно удовольствие. Ула почему-то дергается от проникновения, едва слышно стонет. Вальдес гладит ее по груди, животу, пока мерно движет бедрами. После он силой переворачивает ее на спину. Смотрит в измученное, посеревшее и осунувшееся за ночь лицо. Губы у нее искусаны в кровь. Просит: — Посмотрите на меня. Та не реагирует. — Ула, — громче говорит Вальдес. Потом: — Капитан Кальдмеер! Она распахивает глаза. На дне зрачков страдание и усталость, но она их смаргивает, и отвечает взглядом на взгляд — прямо, жестко. Вальдес улыбается, в груди что-то трепещет, радостно и больно. — Отдыхайте, до вечера я вас не потревожу, — говорит он, прежде чем в мимолетной ласке коснуться ее волос.