Небо без солнца.

Лололошка не из тихих людей. Он громкий, яркий, блеск стекол очков можно было заметить откуда угодно. Он словно звезда, что направит, покажет лучший путь и останется позади. Также как и быть хорошим другом, Лололошка умел исчезать. И все почему-то делали вид что так и должно быть. Словно это нормально. А парень только смеялся на это, задрав голову, и скрывал глаза за очками. Скрывал совершенно пустые глаза. А стекла все продолжали блестеть, а все делать вид словно так и надо. Это было больно, но слишком удобно, чтобы волноваться о холоде в венах, стекле под ногами и шипах, что рвут кожу. Он всегда был один. Даже окружённый множествам людей, смехом и криками. Он один. Со шрамами на теле, изуродливыми попытками сшить душу и мёртвыми глазами. Просто мертвец, что не подходит под стандарты. Слишком живой, яркий, горячий, словно кипяток на коже, и просто воплощение солнца, как когда-то сказал Гектор. Он и не вспомнит кто это. — Нет, — не соглашается голос сзади. Привычно монотонный с искрой презрения ко всему живому и все же интересу к этому. — Ты небо, важная частица, но про которую все время забывают. — Не переживай, не отберу у тебя прозвище, — фыркает Лололошка, устало опуская голову на колени и прикрывая глаза. — Ты и не посмеешь, — соглашается он. — Так чем тебе так не нравятся ноги? Шатен немного открывает глаза, убирая руку с ноги и выдыхает, смотря на небольшие кровавые подтеки. Он даже не почувствовал как впился ногтями в кожу. Он давно потерял чувствительность, особенно в ногах, которые получали больше всего ударов. Фантомная боль все ещё обнимает его конечности, нежно и остро, впиваясь иглами, напоминая о прошлом, настоящем и о том, что ещё предстоит пройти. Боль всегда была рядом, ласкала и давала руку, помогала удержаться в реальности, а в другой момент била, кидая в пропасть и насмехалась. И все равно была близкой подругой. — Друзья не бьют в спину, — говорит Арнир, если прикрыть глаза можно представить как он запрыгивает на ближайшей камень, без интереса рассматривая местность. — И кому ты это говоришь? — колит шатен. — И то правда, — усмехается Бог, растягивая губы в кривой улыбке. — Кому я говорю. Лололошка устало фыркает, предпочитая не поднимать голову и просто позволяет траве обнимать его. Рядом еле слышно шаги, тихие и лёгкие, словно кошачьи. Арнир сам похож на кошку, гордую, что не дастатся в руки, грациозно двигается, и полностью уверенную в себе. Когда-то давно он назвал, что если боги чем-то похожи на кошек, то кошки это божественные существа. Насколько давно что он был не старше десяти, прятался за большими дверьми и с любопытством слушал разговары. Понимал ли он тогда, что именно они означают, может все сложилось бы иначе. — Перестань его учить такому! — крик громкий, резкий, как полящие солнце летом. Он закрывает уши, облакачиваясь на дверь и все равно все слышит. — Чему? — Междумирец язвит колко и метко, кидая стрелу чётко в цель. — Как будто боги ему помогут? Арнир молчит, скрепя зубами. Нет, не помогут. А Лололошка, прячась за дверьми, может предположить что его отец, облакачившись на стол Арнира, недовольно смотрит. А тот откмнувшись на спинку теребит ручку. Он всегда так делал. Его накрывают плащом, тёплым и кажется излишне горячим, будто солнце, что пичет в спину. Трава вокруг моментально сохнет, холодный ветер больше не достигает его. — Они опять? Он может только кивнуть, сильнее зарываясь в плащ. Шаги становятся ближе, пока над ним не зависает тень. — Покажи свои шрамы, — спокойно говорит Арнир, присаживаясь на корточки рядом. — Зачем? — едва слышно бурчит парень. — Я хочу увидеть, сколько раз ты нуждался во мне, а меня не было рядом. Лололошка застывает. Это практически не заметно, но дыхание всего на мгновение замирает, кажется, как и мир вокруг. Он не знал, что он знает. Знает о лёгкий надрезах, специальных ожогах и «случайно» забытой защиты. Глаза продолжают прожигать его. Арнир терпеливо ждёт ответ, но вместо него - лёгкое прокачивание головой. Ответа не будет. — Ты же сам все понимаешь, — продолжает Арнир, полностью садясь на жухлую траву, — ты навсегда останешься предателем, особенно здесь. — Нет. — Да, — настаивает Арнир. Лололошка и сам все понимает, но он отказывается признавать. Правда слишком горькая на вкус, слишком острая. Это не боль, которая исчезнет, это та самая боль, что заставляет гнить тебя изнутри, съедает и от неё не избавиться. Это больно. Очень. — Моё предложение все ещё в силе, — подставляя кулак под голову, говорит Арнир. Перед глазами всплывает как Арнир, откидывается на спинку дивана, позволяя Лололошке опустится ему на колени головой. Это редкий момент когда они оба нуждались быть с кем-то. Санфиш был с Ястребами, Междумирец пропадал где-то в междумирье. По сжиманию его локонов он понимал, что Арнира это раздражает. Тот пытался это скрыть, замечая свои действия, моментально расслабляясь, но было все понятно. Может именно из этого он так не взлюбил людей, считаю что они отбирают у него близких. И все же Лололошка переворачивается, утыкаясь Арниру в живот и тихо мычит, отвлекая от мыслей. — Не хочешь ли встать с нами? — кажется что Арниру безразличен ответ, однако Лололошка чувствует как чужая рука застывает и сам тихонько выдыхает. Маленькая частичка в голове шепчет, что это не плохая идея. Его фактически воспитали боги, он знает все правила и порядок. Но стать, хоть и перерожденым, но богом, означает отказаться от своей человеческой части. Та маленькая частичка что заставляет его сердце бится, кровь течь по венам и чувствовать намного больше. Боги существа со звёздной пылью в венах, пустотой в груди и справедливостью вложенной в само их существование. Только у каждого она своя и мораль спрятана слишком глубоко. У них нет чётких эмоции, большинство вообще не понимают их и никогда не чувствовали. — И так? — настаивает Арнир. Сколько бы он не упрямился, он тоже перенял некоторое чувства от людей. Боги сами по себе подобие людей, чаще всего их совершенно не отличить, а Сан имел привычку вытягивать Арнира в миры. Не хотя он все же переменял некоторые чувств. Он далёк от эмоций, иногда, в дни откровений и спокойствия, он откинув голову говорил, что эти эмоции напоминают цепи. Иногда стальные, с острыми шипами, что душат. В какой-то момент как лёгкая леска, что вот-вот перережит горло. А в другой — маленькая цепочка, что звенит и напоминает смех. В груди клубок то-ли боли, то-ли змеи ползут, то-ли вообще множества осколков стекла. — Нет, — мычит Лололошка. Он не хочет потерять частичку человечности, он не хочет перестать чувствовать и жить. — Всё из-за этого глупого обещания? — презгливо морщится Бог. Лололошка фыркает. Они снова на траве. Лололошка не боясь, просто падает назад, утопая в траве и закрывает глаза. Есть ещё соблазн согласится, нет больше желание жить. Нет, он не хочет умирать. Он не хочет чувствовать, хочет сбежать, исчезнуть, где угодно. Он не хочет видеть неодобрительные взгляды, ножи в своих руках и слышать шёпот мёртвых, чьи имена он и не вспомнит. — Ребёнок? — Я хочу просто вырвать, вычеркнуть, — прерывисто начинает парень, не обращая внимания на щипание у глаз, — убежать, проспать. Лололошка резко поднимается на локти, смотря на Арнира, что хмуриться, слушая. — У меня просто нет сил справляться со всем происходящим вокруг, — резкий вдох и выдох. — Я просто не могу... К нему содятся ближе, позволяя облакотиться и уткнуться в чужую шею. Он сидит на коленях Арнира, чья магия не обжигает, а ласково, как умеет, обнимает. Словно кошка, что никогда не проявляла ласки, неловко трется об ноги и пытаясь сохранить достоинство, ложится рядом. Божественная магия на прямую связана со своим наситилем, это вызывает короткую улыбку, чувствую более крепкие «объятия» магии. — Никто не увидит твои слезы, о них даже не вспомнят, не посмотрят на шрамы, они не попытаются разобраться почему ты кричал о боли, — спокойно произносит Арнир, не смотря на то, как ранят слова, не смотря как шатен сжимается, пытаясь казаться меньше. — Но все увидят твои ошибки. — Заткнись, пожалуйста... — тихо шепчет парень, еле сдерживая слезы, и все равно зная что старший не остановится. Иногда он бывал слишком безжалостным, даже с любовь крутить из слов кружева, чем ближе к нему, тем более прямолинейный он становится. — Ты для них просто ничего не понимаешь мальчишка, которым легко воспользоваться. Расходный материал. — Нет... — это просто выдох с набором звуков. Его глядят по голове, ласково и, все же, твёрдо. Он хочет противостоять, но тяжело не верить в то, что слишком напоминает правду. «То что ты проходишь сейчас — необходимый этап» говорит спокойный голос в голове, словно молитва слетает с едва открытый губ, что скрываются за чёрной-фиолетовой маской. Ему не больше десяти, у него сломано ребро, болят синяки и он тихо плачет, ни смотря на боль, сворачиваясь в калачик. Он тихо шепчет себе под нос, что не хочет умирать, что ему не нравится, что это больно. Он знает что в глазах напротив сожаление, просьба простить. Точнее надеется что это там. Страшно поднять глаза на отца, страшно увидеть то что он не хочет. — Прости меня, Ромашка, — тихо выдыхает Междумирец, — но никто тебе не поможет. Только ты сам. Шатена содрагаеться от рыдания. Он не хочет здесь находиться, пожалуйста. Он честно пытается быть сильным, не хочет разочаровывать и все равно сидит на полу и рыдает, как ребёнок. — Пообещай мне кое что, — Междумирец мягко поднимает за подбородок Лололошку, что с мокрыми глазами смотрит на боль в чужих глазах. Его отцу тоже больно. Он кивает, он не хочет чтобы отцу было больно, хотя бы его он сможет спасти. — Ты не остановишься, никогда. То что ты проходишь — надо. И он верит в это. Лололошка поднимает голову, вытирая слезы и выдыхает, открывая глаза. Смотря прямо на полупрозрачные, словно два осколка стекла на солнце, глаза. Арнир наклоняет голову, предлагая продолжить. — Нет. Где-то в далеке гремит гром, Арнир прикрыв глаза качает головой и исчезает. А Лололошка, поднимая глаза, не обращая внимания на начавший дождь, думает, все ли правильно сделал?