Можешь стать светом

Происходящее не было реальным – в это, по крайней мере, не хотелось верить. Все, что можно было сказать теперь, сливалось в неясную гамму чувств, достойную слезливого, но фантастического романа, но уж никак не действительности. Джулия решила бы, что это сон, но после смерти можно поверить во что угодно. — Я люблю тебя, Робин. Не уходи, – только не навсегда. — Поздно. Ты заняла мое место. — Но почему? – Джулия знала, но должна была услышать голос брата до того, как он станет ее собственным. — Потому что я первым не захотел отпустить тебя. — Робин! — и крик потонул в растянутом сером кусочке неба, заметном в окне, крик поглотился грубыми нитями реальности. Такие же нити, но куда более толстые, сшивали изувеченное тело Робина. — С Днем Рождения, мой милый акума, — улыбнулся Граф, но Джулия не слушала его. Она смотрела на свое отражение в зеркале и видела лицо брата. Лицо, изуродованное наспех зашитым шрамом — следом ее проникновения за границы чужой плоти, ее вторжения и столь бесцеремонно отнятой жизни. Робин пожертвовал собой, чтобы она жила, но и Джулия, и Граф прекрасно знали, что в акума нет и тени настоящей жизни. Она умерла, и ничто этого не изменит. Даже та ненависть, что переполняет ее сейчас, лучами вытягиваясь в сторону Тысячелетнего Графа, чернейшая и почти осязаемая, не сравнится с ощущением пустоты, ужаса, отчаяния, которые несет с собой разрытая, потревоженная могила. Я больше не человек. Машина смерти, орудие убийства. — Скоро ты привыкнешь, — Граф широко улыбался, раскрывая объятия. — Мое драгоценное творение, ты станешь частью большой семьи. "Моя семья — Робин", — хотела выкрикнуть Джулия, но не могла: тело словно подчинялось не ей, а желаниям создателя – оно послушно шло к нему, хотя запечатанная внутри душа рвалась прочь. — Нет! Нет! Нет! — повторяла она, и руки ударялись о шкафы и стены, ломая доски. Какая чудовищная сила в таком хрупком теле! Джулия хотела лишь оттолкнуть Графа, но вместо этого разрушала все на своем пути. — Ну ничего себе, — присвистнул незнакомый мужчина, появившийся из бреши на месте оконной рамы. — Детки взбунтовались? — сильная рука оттолкнула ее, а яркая вспышка тут же сменилась тьмой. Когда все закончилось, а чернота перед глазами снова стала светом дня, Джулия лежала на полу, среди обломков, сжимая в ладони пуговицу — ту, что всегда носил с собой Робин, с потайным замочком и фотографией внутри. Странный мужчина в широкополой шляпе сидел рядом и курил. — Ну и как звать тебя, акума? — он почему-то усмехнулся. — Джулия. — Не больно-то это имя подходит парнишке. — Его звали Робин, — и теперь мне придется быть им. — А вы кто? — Я убиваю акума. Джулия опешила и обрадовалась одновременно: лучше уж сразу вернуться туда, откуда обычно нет дороги, чем жить с грузом вины и боли. — Будешь мне помогать, — мужчина бросил окурок на пол, затушив подошвой. — Ты еще можешь стать светом.