Неслучайные встречи

      Девушка быстро шагала, чуть не переходя на бег, путаясь в длинном подоле своего жизнерадостно-желтого платья и чёрной накидке. Ей казалось, что за ней гонятся охотничьи псы султана. Неотвратимо приближают свои голодные глотки к её ногам, стараются ухватить за лодыжки, оторвать от ткани наряда наибольший кусок, и воют, прорезая криком тишину полуночи, не получая желаемое. И Лале побежала, оглядываясь и страшась погони, но за ней никто не следовал. Ночь оставалась безмолвна, словно все вокруг вымерло, и только огоньки свеч в резных окнах дворца давали знать юной госпоже, что жизнь продолжается. Даже если в ней больше не будет Аслана.       Она встретилась с любовью всей своей жизни на закате. Точнее, это должно было быть неожиданное, но очень приятное для них обоих свидание. Лале собиралась показать ему чарующие огоньки в саду, которые помогала устанавливать гаремным девушкам несколько дней назад. Они располагались вдоль гравиевой дорожки, уходящей в глубь сада, к фруктовым деревьям. Теперь было не так страшно ходить по вечерам. Создавалась такая уютная, почти домашняя атмосфера. За подобную возможность следовало поблагодарить Шехзаде Мехмеда, ведь именно по его проекту были изготовлены специальные подставки для свечей, чем-то очень напоминавшие факелы. Но так случилось, что Лале не довелось показать плоды своих трудов.       Под покровом темноты она прокралась к казармам, в которых жил обожаемый ею юноша. Он только недавно вернулся из похода. Лале настолько сильно соскучилась, что, проведя целый день с ним, все равно соскучилась уже к вечеру. Отбросив всякую осторожность, хатун пробралась к самим зданиям, в которых располагался элитный отряд Аслана. Накинутая на голову темная ткань мантии придавала девушке уверенности. Её почти никто из солдат не знал в лицо, поэтому она не опасалась быть обнаруженной.       Разумеется, любой уважающей себя девушке было запрещено находиться в солдатских казармах, но ведь она могла прокрасться совершенно тайно… Лале успокаивала себя обещаниями, что такого с ней больше никогда не повториться, просто сейчас ей необходима компания Аслана. Ведь там огоньки! А он наверняка их еще не видел. И она обязана их ему показать.       Девушка крадется под окнами, слыша то громкий смех нескольких мужчин разом, то жаркие споры, словно янычары обсуждали дела государственной важности.       — Не помешало бы намекнуть дядюшке, что среди его верных подчиненных такие талантливые государственные деятели затесались… — усмехается она, лишь на минуту вглядываясь в лица спорщиков, и тут же мчит дальше.       Но Аслана нигде не видно. У костров его широких плеч и рыжих волос тоже не видно. Пусть у кого и видятся отблески рыжего на волосах, но это все не то. Не та улыбка и не тот смех.       Лале ещё раз обходит по периметру здание, старательно заглядывает в лица, пряча свое за темной тканью, но Аслана так нигде и не видно. В тот момент, когда один из ребят указывает на её фигуру пальцем, спрашивая что-то у товарища, Лале стремительно отворачивается и начинает удаляться в сторону дворца. Наверное, Аслан тренируется или уже лег спать. Она перебирает в голове все возможные варианты, но ответа, который бы удовлетворил её, так и не находит.       Девушка бредет по тропинкам, которые освещать они с девушками не стали, и думает. Вечер оказался не занят, и она размышляла, чем бы заняться в освободившиеся часы. Задумавшись, она набредает на псарню, расположенную вдали от дворца. Она, видимо, заплутала, пока торопилась скрыться от глаз любопытного солдата. Здесь содержались любимые собаки дяди, а еще где-то тут бегала престарелая собака Хасана. Девушка остановилась перед воротами, а затем решила обойти дворик, чтобы найти дверцу внутрь. Ей пришла в голову мысль навестить любимую собаку покойного брата. Последнее время она совсем забыла о ней и не навещала. Тихо обогнув главное здание, она уже было собиралась войти, как вдруг услышала знакомый голос. Сердце тут же забилось чаще, а губы растянулись в улыбке. Аслан! Ну, конечно, как она могла забыть проверить псарню. Можно было еще и на конюшню заглянуть, но она об этом не подумала. Лале на минуту остановилась, прислушиваясь к разговору. Она не хотела помешать какому-то важному диалогу любимого мужчины, поэтому замерла, обратившись в слух, а затем… услышала.       Голос Аслана говорил кому-то о чистоте души, красоте волос, бархатности, слово венецианские ткани, тела, говорил о любви. Улыбка слетела с губ Лале, как осенью первыми облетают листья тополя. Затем сердце забилось в тревоге и неверии. Этого просто не может быть. Аслан никогда бы, ни за что бы не стал говорить такие слова кому-то другому, а не ей. Ведь слова о любви такие важные и такие интимные. Их долго ждешь, но при этом счастье, когда слышишь их, нельзя описать. А тут он говорил эти слова кому-то ещё, кроме Лале. В голове юной девушки не складывалась цельная картинка.       Она испугалась, что поняла все не верно, что это чудовищная ошибка, и бросилась ко входу. От Аслана и таинственной незнакомки её отделяли всего две двери. Стук каблучков по деревянным доскам заглушил биение сердца Лале, но она должна была убедиться, что все совершенно не так, как она поняла. Первым подскочил Аслан, пряча под покрывалом чье-то лицо. Лале стояла в оцепенении. На любимом не было одежды, кроме той, что он придерживал у паха. Девушка в растерянности открыла рот, но не смогла произнести ни слова.       — Лале Хатун! Вы всё не так поняли. Это совсем не то, чем кажется.       Аслан схватил штаны и стал быстро натягивать их, всё еще пряча за своей спиной с веснушками чужое бледное тело.       — Дай мне минуту, я всё объясню. Лале Хатун, прошу вас. Девушка молчала. Она не знала, что спросить у него. И как он мог бы оправдаться.       — Аслан… Кто она?       Кто она, что покорила тебя, Аслан? Кто та девушка, что пленила тебя? Неужели дело было лишь в плотском желании? Неготовности Лале вступать в более близкую связь? Это ли стало концом?       — Лале Хатун, прошу, выйдемте.       Перед ней в рубашке и коричневых штанах встал разгоряченный Аслан. У него было всё еще такое светлое и доброе лицо, что Лале невольно сглотнула. Он не мог бы ей солгать.       — Кто она? — повторила свой вопрос девушка. — Прошу тебя. Аслан колебался, а незнакомка под покрывалом, казалось, дрожала от страха перед дочерью Султана.       — Обещаю, что не скажу дядюшке. Мне просто надо знать, кто. Она заглянула в глаза Аслана и поняла, что он не скажет.       — Прощай, — прошептала Лале одними губами и бросилась прочь.       Аслан погнался за ней, начал кричать, хватать за руки и останавливать. Тогда закричала и Лале, выплескивая всю накопившуюся за этот небольшой перфоманс боль. Заговорила о чистой любви, о свадьбе и о детях. О всех тех её девичьих мечтах, которые были бы разрушены, если бы она возлегла с ним. Непорочность невесты — главная из добродетелей, которую она не решилась разрушить. Аслан оправдывался. И в какой-то момент, снова остановив её за руку, он прокричал:       — Это ничего не значило, поверь мне. Абсолютно ничего. Это развлечение, блажь, ужасная ошибка, Лале. Я бы никогда не посмел потревожить тебя, опорочить до свадьбы, если бы она стала возможна. Никогда.       — Кто она? — задыхаясь слезами, отвечала ему Лале. — Эта девушка с тобой!       — Разве это имеет сейчас значение? Прошу тебя, давай поговорим. Дай мне шанс объясниться.       — Ты сможешь найти оправдание тому, что я видела? Как? — горечь растекалась по горлу, мешая говорить, но Лале старалась. — Ответь, кто та женщина? Наложница из гарема?       — Я был не с женщиной! — Аслан бросается с головой в пропасть, погружаясь в отчаяние. — Ни одна женщина не сравнится с тобой. Глупость, отвратительный эксперимент, простая игра — вот чему ты стала свидетелем, Лале!       Хатун замирает на долю секунды, чувствуя, как по щеке струится очередная слеза. Он был с мужчиной.       И снова бежит прочь, но теперь в ужасе. Её Аслан был с мужчиной. Насколько же она, должно быть, никчемна, раз ей предпочли юношу. В который раз за вечер у неё нет ответов, и она бежит.       Собаки, потревоженные криками, разгорячились. Они не лаяли, пока чувствовали знакомые запахи, но повышенные голоса заставили их встревожиться.       Вслед Лале летело её имя и собачий лай.       Впереди виднелись огоньки прекрасного сада. Девушке хотелось туда — и больше не сбиваться с пути, никогда! Дорожка начинала петлять, поэтому Лале, откинув мантию с головы, ринулась прямо по цветнику, не заботясь о туфельках. Ей хотелось попасть наконец в освященную часть сада, чтобы привести себя в порядок, утереть слёзы и выдохнуть. Постараться смириться и успокоиться, потому что ни одна рабыня не упустит возможности посплетничать потом о её красном заплаканном лице. А Лале совершенно не хотелось давать повод для сплетен. Последние пару метров девушка преодолела почти прыжками и выскочила прямо навстречу человеку, которого хотела видеть меньше всего.       — Шехзаде Мехмед, — вскрикнула она от неожиданности. Она была уверена, что его не было только что на этом месте.       — Лале Хатун, — мужчина склонил голову в знак приветствия, и Лале тут же присела, как требует дворцовый этикет. Она должна была первая поклониться, но Мехмед не сделал ей замечания и даже в его взгляде, когда Лале подняла глаза от земли, не было недовольства или упрека.       — Бежите от кого-то? — произнес Мехмед, смотря ей прямо в душу. Сейчас девушка чувствовала себя как никогда уязвимой, но все равно не могла оторвать взгляда от его лица.       — Да нет. Я просто гуляла и… немного заблудилась, Шехзаде. Молодой человек скептически поднял бровь, но ничего не сказал.       Просто спросил:       — Вас проводить до покоев? Вы кажетесь уставшей.       Только он мог произнести это почти оскорбление тоном очень близким к заботе.       — Нет, что вы. Не стоит беспокоиться, Шехзаде.       — Лале Хатун, я вынужден настаивать.       Девушка нахмурилась, четко осознавая, что он не отступит. Ей хотелось развернуться и просто уйти, как она поступила с Асланом. Объясняться перед наследным принцем не хотелось, поскольку слёзы выветрились еще не до конца, а боль не давала ей вдохнуть полной грудью. Лале подумала о теле молодого юноши, стыдливо прячущего лицо за простыней и чуть не всхлипнула.       — Мне совсем не хочется в покои, — выдавила она из себя. — Пожалуйста, разрешите мне уйти.       — Вас кто-то посмел обидеть, кузина?       Она бы с превеликим удовольствием сейчас замахнулась и ударила его по щеке, оставляя на скуле красный след, как напоминание о том, что не стоит лезть в чужие дела. Напыщенный, настойчивый и слишком проницательный двоюродный брат сейчас прожигал её своими яркими глазами, ожидая, видимо, ответа. Но Лале не собиралась бросаться к нему в объятия, даже если бы он предложил такую поддержку, и точно не планировала рассказывать, как самый близкий для неё человек предпочел ей мужчину.       — Прошу меня простить, — девушка присела в поклоне и стала отступать назад, желая скрыться в темноте сада.       — Лале Хатун. – звучный голос был приглушен до шепота, однако та, кому предназначались эти слова, его услышала и остановилась. – Вам стоит только сказать, и любой будет наказан. Я не потерплю больше ваших слёз, и не важно, кто или что станет их причиной. Они будут уничтожены. Одно ваше слово – и я распоряжусь соответствующим образом.       Молчание могло бы стать отказом, но Лале выпрямилась, сложила руки перед собой на уровне живота и произнесла таким тоном, словно действительно собиралась воспользоваться этим предложением:       — Благодарю вас.       Но наследник знал, что она бы никогда не пожаловалась, никогда бы не посмела натравить молчаливых палачей, что могли бы одним шелковым шнурком заставить обидчика пожалеть о проступке, никогда бы не пожелала никому зла, даже самому отъявленному бандиту. Лале была самым прекрасным цветком в гареме. И самым недосягаемым в своей прекрасности чудом света. И искренняя надежда помочь ей совершить возмездие разрушилась с этими словами. Мягкая благодарность, последняя слеза и ни одного имени. Это Лале Хатун. Ни о какой мести не могло быть и речи.       Мехмед кивнул, но не удаляющейся в глубь сада девушке, в которую с юношества был влюблен, а себе, как бы убеждая себя, что когда-нибудь она все-таки обратится к нему за помощью. Убеждал, в глубине души надеясь, что невинность её помыслов никогда не будет очернена убийством, лишь просьбой сделать для неё новое изобретение, привезти из похода знаменитые украшения королев и цариц, показать ей красоту мира за дворцом, осыпать комплиментами и сладостями, шелками и драгоценностями. Всем, чем она пожелает быть одарена. Он обладал влиянием и силой, он мог вершить правосудие настолько жестокое, что его прозвали бы Мехмедом II Ужасным, мог бы быть милостивым – стал бы Мехмедом II Справедливым, мог бы завоевывать города, вести войска хоть на сам Константинополь, быть Мехмедом II Победителем, а мог бы сосредоточиться на внутреннем развитии, стать Мехмедом II Щитом Османов. Но сейчас, стоя в сумерках, он не думал о титулах и власти. Ему просто хотелось, чтобы с губ кузины когда-нибудь слетело простое «Мехмед», и чтобы она больше никогда не плакала.