Симфония леса

Ходили слухи, что на окраине леса жил скрипач. А играл он настолько чудно и красиво, что в гости к нему захаживал волк, да завывал в такт скрипке и умелым рукам. Слухи правдивы, точны как горный хребет над деревушкой. Каждый день, на закате, верхушки деревьев качались под дуновение ветра, под музыку скрипача и вой. Ушей людей, живших в домах под горами, музыка та почти не касалась. Не потому что они ее не слышали. Они попросту не слушали. Звуки скрипки были свободны, вольны как ветер и чужды людской суете: громкой, тяжелой и совершенно скованной. У скрипача свои правила, свой инструмент, своя музыка и смысл. У скрипача была свобода. Мужчина жил один, в маленьком домике, белой вороной. И правда, ведь волосы его были белее снега, а кожа фарфоровая. Вопреки сравнению руки у него были крепкие, а пальцы мозолистые. Потому что каждый день, с приходом вечера, эти руки держали инструмент, что привлекал внимание всех здешних обитателей. Худые пальцы ловко перебирались по струнам. Смычок то плавно гладил, то резко проезжался по грифу, словно писал дивный мотив. И этой песней наслаждалась тишина леса. Казалось, весь мир вокруг замирал, впитывая в себя мелодию. Ветки деревьев колыхались на ветру, ловили ноты, да к небу возносили. Ради того, чтобы все услышали, чтобы все могли насладиться.  Лес замолкал, позволяя скрипачу делать то, что он любил, позволял ему быть свободным. Лесу по вкусу его свобода.  В окрестностях никогда не водилось больших животных. Им попросту не нужно было жить подле людей, ведь у них в распоряжении необъятные просторы лесов и гор. Мощные столбы деревьев – местные стражи, своими телами защищающие своих обитателей. Высокие горы – создающие неприступную стену для недругов. Лес умел разбираться в людях, лес не глуп: он не позволит отнимать свою свободу и свободу тех, кто нашел в нем дом. Тобираме повезло. Лес принял его, лес был рад слушать и слышать его. Скрипачу нравилось бродить в окрестностях. Поиски вдохновения не редко заводили его в самые разнообразные и живописные места. Лес никогда не повторялся. Каждое дерево и каждый куст были уникальны по-своему. Тобирама был не единственным музыкантом в этом месте. Пение птиц сопровождало его прогулки вместе с журчанием узкой речушки, из которой тот регулярно набирал воду. Шелест листвы вместе с ветром гулял между массивных столбов, нашептывал что-то и вел за собой. Вокруг были видны низкие деревья, светлые полоски света между ними и мшистые камни. Здесь никогда не было тихо. Жизнь в лесу кипела и бурлила. Играла на невидимых струнах собственного инструмента. Вольную мелодию прервал резкий, громкий стук копыт. Мимо Тобирамы пронесся, словно молния, черный мерин. Скрипач закашлялся, животное оставило после себя большой клуб пыли. Всадник дернул поводья, лошадь под ним встрепенулась, разворачиваясь мордой к музыканту. Мужчина свел брови к переносице, его явно не обрадовало появление незнакомца, что нарушил прогулку. Когда же поднятая с дороги грязь улеглась, Тобирама смог рассмотреть всадника. Ружье, что держалось на кожаном ремне, выглядывало из-за мужской спины. Острые черты лица, длинный, колючий волос, завязанный в тугой черный хвост. Большие, суровые глаза, с впадинами под нижним веком. Взгляд человека был тяжелый, в каком-то роде даже обеспокоенный. Что же такого серьезного на вид мужчину заставило явиться сюда? До города семь миль, а он на лошади, при оружии. Теперь и в красных очах музыканта мелькнула тень беспокойства. - Вы, видимо, тот самый сумасшедший скрипач – отшельник? На лице незнакомца расцвела усмешка. Колкость с его стороны не добилась отклика в Тобираме. Он уже давно был осведомлен о слухах, что про него ходят, поэтому не обращал на такие слова внимания. Да и стоило ли теперь разговаривать с этим человеком. Его невежество раздражало, а присутствие тем более. Прогулка окончена, настроение испорчено, вдохновение потеряно. Делать тут больше нечего. Поэтому музыкант разворачивается и идет в противоположном от мужчины направлении. «Бесцеремонный» пронеслось в голове, когда Тобираму догнал мерин, а его хозяин продолжил диалог. Пусть и с самим собой. - Советую перебраться ближе к городу. В окрестностях был замечен дикий волк. После этих слов, всадник исчез так же внезапно, как и появился. Оставив после себя очередной столб пыли и раздражение. Волк, как же. Один? Без стаи? В этой полосе леса давно не водилось хищников, тем более волков. Они все углубились, подальше от охотников. Да и Тобирама не видел тут никого, похожего на волка. Правда, не видел, но ведь слышал. Когда наступала пора солнцу уступать место луне. Когда горизонт горел алым, а в темнеющем небе зажигались первые звезды. Когда скрипач играл для леса, когда его слушали деревья и небосвод. Тогда, под звонкую мелодию скрипки завывал волк. Где-то далеко, но в тоже время очень близко. Тобирама мог поклясться, что в те моменты под мощными лапами сминалась трава, хрустели ветки. Зверь был совсем рядом, слушал и пел в такт. Удивительно складно попадал в ноты, точно знал, что скрипач сделает следом, куда переметнутся по грифу пальцы, как смычок пробежит по струнам. Откуда же знал. Неужели не первый раз наблюдает, неужели он был так близко все это время. И как такого не заметить. Целого волка, большого, голодного и опасного. Опасного? Но Тобирама не чувствовал липкого страха, когда зверь ему подпевал. Он его не боялся. Они друг друга не боялись. Небо раскололось на две части яркой вспышкой молнии. Набежали тучи, все погрузилось во тьму. Музыка затихла под натиском ливня. Стало зябко. Капли с силой барабанили по крыше маленького домика. В мутных окнах горел свет от камина. Деревянные ставни стонали под сильным ветром. Раскат грома. Еще один и еще. Тобирама сидел в кресле, грелся и веки его тяжелели, он был готов уснуть, как громыхнуло снова. Только грохот странным был, глухим, близким. Громыхнуло не в небе, на земле, прямо в дверь. Снаружи кто-то был и ждал, надеялся, что ему откроют. Скрипач к окну подошел, в сумерках, за стеной дождя не было видно порога и того, кто к нему в дом стучался. Волнение пробежало по спине мурашками, сменяясь смятением и легким страхом. Но Тобирама дверь открыл, а тот, кто за ней был упал прямо на пол. Мужчина, весь мокрый, совершенно голый и обессиленный. Он лежал на полу в огромной луже, которая, казалось, была сделана из несмываемого черного лака. Черноту ей придавала кровь. Тобирама протер глаза, неужели ему чудится и это просто игра теней. Но мужчина был реальным, он тяжело дышал и стонал от боли. И кровь была реальна, она с дождевой водой грязным пятном все растягивалась по полу. Что-то в лесу поменялось. Был ли тому виной тот охотник, которого скрипач повстречал несколькими днями ранее? Неужели лес испугался волка, своего обитателя, свое дитя. Или же он был недоволен всадником, который заявился к нему с оружием. Не хорошо все это. Тобирама тащит раненого мужчину в дом. Он весь грязный, мокрый и тяжелый, даже очень. Вот уж не верилось, что такие огромные люди существуют. Софа под ним протяжно скрипит, как бы не сломалась. Через открытую дверь пробегает сквозняк, принося с улицы капли дождя и холод. Незваный гость весь съеживается, от холода или же от тесноты дивана, пока не ясно. Рычит, переворачиваясь на спину ладонью зажимает бок. Его лицо все красное, речь несвязна и по-дикому странна. Мужчину колотит. Тобирама сглатывает нарастающий ком паники, а ноги несут его к шкафу, в поисках того, чем можно остановить кровь. Что же за напасть такая. Скрипач даже подумать не мог, что в разгар непогоды у него в доме окажется истекающий кровью незнакомец. У музыканта нет ни бинтов, ни других средств первой помощи. Есть только старая, белая рубаха. Главное чистая и на том спасибо. Через секунду в руках оказывается нож и от рубашки остаются только длинные лоскуты, выступающие в качестве бинта, заматываемые вокруг широкого торса. Мужчина на софе успокаивается, его перестает бить дрожь. Он проваливается в беспокойный сон. В свете камина его удается рассмотреть получше. Языки пламени обеспокоенно заколыхались, освещая вытянутое лицо. Удивительно длинные, темные волосы тонкими лентами рассыпались по полу, в свете пламени отливают золотом. Необычайно странный во всех смыслах. Необычайно красивый. В нем было что-то притягательное, отдающее жарким теплом. Его странность не отталкивала, не смущала и даже не пугала. Его появление казалось совершенно нормальным, тем, что рано или поздно должно было произойти. Сидя рядом на полу, Тобираме думалось, что он давно знает этого человека. Он точно где-то его видел, но не мог вспомнить где. С одной стороны - эти перемены пугали. Пугал переменившийся лес, пугало чувство неизбежности грядущего. А с другой – страх перекрывало присутствие незнакомца. Тобирама уверен: эти перемены пришли в лес именно с ним. Тобирама уверен: эти перемены к лучшему. На утро незнакомца и след простыл. О его пребывании здесь говорила лишь порванная, пропитанная кровью рубаха, и настежь открытая дверь. А еще с первого раза незаметные следы от когтей на той самой двери. Удивительно, следы были точно от когтей животного, глубокие и неровные. Их не человек оставил. Да и был ли тот мужчина человеком? Уж больно много к нему вопросов. Лес – место постоянства. В нем все циклично и все продуманно. Лес приспосабливается к смене времен года вместе со своими обитателями. Тобирама как вода – гибкий элемент. Вода способна адаптироваться к чему угодно и предавать себе идеальную форму, какую только захочет. Тобирама, подобно воде, адаптируется к переменам в лесу. Тобирама как живительная влага, в которой так долго нуждался лес. Тобирама проводит день в тяжелых раздумьях. Незнакомец в его доме не мог прийти из города - слишком далеко. Да и кто в здравом уме, с такими ранами потащится в лес, в поисках помощи. Значит он тоже живет тут, может быть и не так далеко и скорее всего знает, что здесь живет Тобирама, потому что нашел к нему дорогу. В голову не приходили иные объяснения тому, как этот человек мог оказаться посреди леса. А рана, откуда она? Неужели этот человек наткнулся на дикого зверя или же оступился, попав в глубокую яму. Его появление оставило не только материальные следы. Встреча с незнакомцем принесла неожиданное вдохновение. Скрипач уже давно не сочинял мелодий. В глубине леса, среди деревьев стоит маленькая избушка, неизвестно кем построенная, неизвестно сколько ей лет. На деревянных стенах пляшут огни от большого костра. Дрова трещат, разгоняя тьму сумерек. Купол света устремлен в небо, к звездам. Языки пламени танцуют, кружатся и тянутся к небесным светилам, таким же горячим, таким же ярким.  Скрипач стоит рядом, с инструментом в руках. Он играет, и музыка сгорает в шуме костра. Музыка растворяется в ночном лесу. Ему не нужно зрение, чтобы сочинять. Ему не нужны ноты, чтобы играть. Тонкая трель во власти его инструмента и рук. И песня танцует вместе с пламенем, кружится в воздухе, тянется к звездам. Ветки деревьев тоже танцуют, под тихий ветер, вместе с музыкантом. Маленький лесной оркестр наслаждается единством, покоем и свободой. Но только до того момента как во мраке сумерек блеснет свет. Чужие глаза, золотые и яркие, с узкими зрачками. В этих хищных глазах неподдельный человеческий интерес. По человеческим меркам эти глаза выглядели громадными, как у льва. Изумительно прекрасными. Человеческими. Они наблюдают из темноты, совсем близко. Разумным было бы прервать игру, забежать в дом, в конце концов. Но Тобираму не пугает неожиданный слушатель, он продолжает. Как-будто так и надо, словно он в чужих глазах читает просьбу продолжать. И он играет, даже не вздрагивая, когда глаза двигаются ближе. Когда в купол света попадает большая волчья морда. Когда густая шерсть золотом отливает в свете костра. Когда показываются мощные лапы и крупное тело. Волк большой, больше обычного. При виде него любой бросится в бегство, но Тобирама стоит, продолжая играть. Животное не источает опасности, да что же это, оно совсем как человек. Большая голова наклоняется немного вбок, уши острые и поднятые вверх. Волк слушает, вот чудо, он слушает мелодию, словно понимает, что происходит. Кто бы мог подумать, кто бы мог поверить в то, что послушать скрипача придет именно волк. Хищник держит дистанцию, аккуратно садясь на землю по ту сторону костра. Может быть он сам боится Тобирамы, либо же боится напугать его. Верно, он не хочет, чтобы скрипач останавливался. Тобирама перестал играть для леса, перестал играть для себя, теперь он играет для невероятно человечного волка. Играет для удивительного создания, что пришло к нему. В его красных глазах мелькает смесь легкого страха и удивления, когда животное движется в его сторону. Когда волк встает на все четыре лапы, когда он мягко ступает по земле, огибая костер, можно понять, насколько он большой. Волк выше Тобирамы на голову и этот хищный зверь способен проглотить его за считанные секунды. Но в золотых глазах нет жажды крови, отсутствует голод. Лишь интерес, лишь… восхищение. Как вообще можно было прочитать в глазах животного восхищение? Ущипнуть бы себя. Но волк подходит ближе, он прямо напротив, их взгляды пересекаются. Тобирама может почувствовать его дыхание, Тобирама может увидеть очертание острых клыков в пасти напротив. У волка глаза умные, а под ними черные дуги, на лбу круг с точкой в центре. Природа удивительна, она смогла подарить своему ребенку индивидуальный окрас, отличающий его от всех. Уникальность формы этих узоров на шерсти – залог их живости и яркости, бесконечной красоты. Тобирама не выдерживает, его руки трясутся и скрипка со смычком падают на землю. Он загипнотизирован золотыми волчьими глазами. Он забыл зачем он здесь, для кого и почему. Страшно, очень страшно. Страшно красиво. Страшно притягательно. И рука скрипача сама тянется к морде напротив. В голове мелькает множество исходов этого неожиданного поведения. Наихудшее: через секунду рука музыканта будет проглочена и потеряна в зубастых челюстях. Осторожно, с опаской, подушечки пальцев оглаживают мощный лоб, ниже, к щекам, прямо к шее, чтобы почесать, как собаку. Да, большую, опасную собаку. Золотые глаза смотрят с настороженностью, но доверяют, позволяя трогать. У Тобирамы сердце в пятках стучит, дыхание спирает, когда он нежно гладит. На ощупь шерсть жесткая, колючая. Это что-то невероятное, что-то за пределами человеческого понимания. От волнения коленки дрожат, ноги подгибаются, когда большая волчья морда льнет к чужим рукам. Наверное, его никогда так никто не трогал, никто никогда его так близко к себе не подпускал. В золотых глазах благодарность. И если бы это животное могло, оно бы улыбнулось, непременно. Большой и мокрый язык оглаживает ладонь скрипача. Он рад, безмерно рад и благодарен Тобираме за его смелость, за его присутствие, за его музыку. Волк уходит, напоследок кивая головой. Он вернется, он всегда будет возвращаться. Тобираме не спится. Луну медленно сменяет солнце, а сна ни в одном глазу. Неужели почудилось, все это просто полет фантазии. А на руках все еще чувствуется жесткость той шерсти, даже запах остался. Нет, не сон, не иллюзия – настоящая правда, реальность и только. Волк не от мира всего, исключительное дитя леса, особенное, неповторимое и человечное. Сама мирная попытка выразить то, что чувствовал этот волк, была похожа на мечту о рае, о свободе от жизни и забот. Он дитя свободы, он и сам – свобода во плоти. Свободный волк нашел свободного человека. На закате нового дня он вернулся. Больше не боялся, подходил смело, садился рядом, прямо под боком и внимательно слушал. Тобирама знал: волк приходил к нему каждый раз, просто не показывался. Ему естественно бояться человека, ведь не раз он получал от них лишь ужас и страх. Лишь пули свистели над его головой, когда мощные лапы несли его дальше в лес, в свой дом. И не смотря на все пережитое он продолжает доверять, не теряет надежды в людях. Ведь он так же как и все хочет жить. Пусть его понятия о хорошей жизни намного проще, чем людские заморочки, но страсть к свободе одна.  Душа его сильна и нерушима людским страхом. Примитивно, эгоистично бояться того, кто доверяет и верит больше остальных. Животное человечнее людей, подумать только. Но это правда, это животное сейчас так мирно лежит в ногах скрипача, со всем вниманием слушая его музыку. Тобирама поражен до глубины души. Дитя леса оценило его музыку, его творение. Тобирама очарован, в прямом смысле околдован этим существом и для него нет ничего правильнее сейчас, чем делиться частичкой себя с волком. Он даже не знает его имени. А есть ли у этого животного имя? Или же для него чужды людские клички, ведь они лишают свободы. Но Тобирама хотел бы знать его имя, хотел бы говорить с ним, хотел бы понять. Ведь как бы странно это не звучало: он нашел того, кто его понимает. Они вместе разделяют одни идеи. Они оба отвергнуты своим окружением, брошены на произвол судьбы. Им вдвоем не на кого положиться, кроме самих себя. Тобирама не видит в нем простое животное и не относится к нему, как к своему питомцу. Тобирама относится к нему даже лучше, чем к людям, ведь создание рядом с ним на ступень выше. И его статус определяет простота мысли. Разум волка не отравлен человеческим бытом, в его голове, в его душе лес. Волк и сам лес. А Тобирама? Тобирама – живительная влага, в которой тот нуждался так давно. Скрипач слишком хорошо понимал это животное. Ему не составило труда догадаться, что тот мужчина и этот волк – одно и тоже и разница между ними заключалась только в форме. Оборотень, прекрасный и свободный. Второй раз лицезреть того мужчину довелось такой же темной ночью. В таком же ярком свете костра. Волк престал перед ним в своей другой форме. Может быть и не родной, но более понятной для Тобирамы. Что в обличие волка, что в теле человека он был не от мира сего. Эта смуглая кожа, покрытая веснушками, это вытянутое лицо и прямой нос. Такие добрые большие глаза, такие пухлые губы. И к тому же — несомненная способность давать чувство глубокой привязанности. О, а эти волосы. На ощупь совсем мягкие, не такие как волчья шерсть. Роскошно длинные, невероятно легкие и приятные. Мужчина очаровывал лишь своим присутствием. Смотря на него думаешь, что знаешь его всю жизнь. Ты готов отдать за него все, что имеешь, лишь бы тот остался с тобой. Он располагал к себе, он умело играл на чужих чувствах, он забирался в самую душу, под ребра и оставался там навсегда. Он как лесной воздух, наполняет легкие, дарит чувство умиротворения и покоя. С ним рядом – ты на своем месте. В нем лес, в нем дом, в нем все. И вам с ним весело, уютно и хорошо. Потому что вы – одно целое. А два – это уже кое-что. «Хаширама» - первое, что услышал Тобирама, когда увидел его. А следующее, что он сам сделал, это прикоснулся. Как в первый раз, как тогда, в ту ночь, когда мужчина был в своей родной форме. И вот рука скользит по щеке, большой палец очерчивает линию губ, эта улыбка на вытянутом лице. Нет клыков, обычные человеческие зубы. Человек с волчьей душой. Волк, с душой человека. А за прикосновением следует объятие, за объятием поцелуй. Тобирама не отстраняется, растворяясь в моменте. Не боится, в его глазах доверие и покой, как и в глазах напротив. Волк прогрыз его грудную клетку, забрал сердце и спрятал глубоко в лесу, там, где оно и должно было оказаться в итоге. Его руки крепкие, объятия горячие, а шею обволакивает целая россыпь веснушек, которые отсвечивают в свете костра, как крохотные камушки. Поцелуй полон доверия, полон свободы, которую они разделяют вместе. Одна на двоих, как и должно быть. Они – одно целое, ни добавить, ни убавить. Им было суждено встретиться, им было суждено услышать друг друга, почувствовать и понять. Им было необходимо встретиться в тот самый миг, когда их сознание соприкоснется, чтобы в абсолютной тишине, нарушаемой лишь еле слышным гулом их сердец, исчезнуть в необъятной лесной чаще. И это было как взмах крыльев на фоне бесконечного неба. Ходили слухи, что на окраине леса жил скрипач. А играл он настолько чудно и красиво, что в гости к нему захаживал волк, да завывал в такт скрипке и умелым рукам. Тобирама спас Хашираму от одиночества и смерти. Хаширама подарил Тобираме покой и свою верность.