Могила

      Антон приходит сюда не в первый раз. Да и не в последний. За неделю замело страшно, он не представляет какого это — добираться до куда-либо пешком. Благодарит сам не знает кого за то, что он везунчик с бэхой. Поэтому правильнее было бы сказать не приходит, а приезжает.       Пока едет и спокойно вертит руль туда-сюда, внимательно смотря на дорогу. Он выучил этот путь наизусть. Знает, как добраться от дома, знает, как добраться от уника, знает, как добраться от ментовки.       Он знает, как добраться пешком или общественным транспортом. Думает, что знал бы и в какой точке с вертолета спрыгнуть, чтобы попасть туда, куда надо.       Антон знает все пути, если пункт назначения — семейное кладбище Душновых.       Сложно не знать, когда хотя бы раз в неделю навещаешь. Иногда больше.       Иногда были сложные недели. Старался не сойти с ума и не остаться на кладбище рядышком с Олежей навсегда. Не разрешал себе, потому что плакать по Душнову ему нельзя. Ему не полагается.       Иногда на могиле он встречает близких Олежи. Антон замечает их сразу из бокового окна машины и ни за что не выйдет, пока родственники не уйдут. Потому что ему не полагается скучать по нему рядом с ними. Потому что Антон определенно не может чувствовать ту же боль, что и… Оля, например.       Он паркуется где-то возле кладбища, ждет часок — руки морозит, музыку слушает. Потом Душновы уходят, и приходит Антон. Расчистить, убраться, поправить, поговорить в конце концов. Антон никогда не извиняется — извинения мертвецу уже не нужны. Извинения никому не помогут, поэтому он делает то, что есть в его силах.       Расчищает, убирается, поправляет, разговаривает.       Он не общается с Душновыми, он не общается с Олей. Оля никогда не смотрит ему в глаза. Оля никогда его не замечает, потому что злится. Потому что расстроена. Потому что чувствует себя преданной.       Оля знала о том, что было между ними. Она, как главная защитница старшего брата, как только узнала, сразу села перед ним и начала допрос. Как удачно, что Антон умеет разговаривать, не так ли? Как удачно, что Антон умеет убеждать. Как удачно, что Антон умеет обещать.       — Ты обещал, что никогда не сделаешь ему больно.       Антон смотрит на нее и не знает, что сказать. Он не уверен, можно ли тут вообще что-то сказать такого, чтобы все стало лучше. Обещал, да. Сделал, да. Где сейчас Олежа? Верно. Где сейчас Антон? Тоже верно.       — Ты обещал, что всегда будешь рядом с ним! — она в слезах, она в ярости, и она кричит сквозь зубы, потому что она верила Антону. Она верила Олеже, который говорил ей, что тот его никогда не обидит.       — Я был! — потому что Звездочкин не верит, что одной ошибкой можно перекрыть несколько чудесных лет.       — И тебя! Там! Не было! — Оля кричит и рыдает, и эти слова преследуют Антона каждый раз, когда он замечает Душновых.       Потому что это его вина, что Олежа сейчас под землей, а не общается со своей любимой младшей сестренкой. Это его вина, что Олежа сейчас не получает второго актерского образования. И это его вина, что Олежа сейчас не улыбается и смеется, не грустит и плачет, не хмурится и злится. И это его вина, что голубые глаза сейчас не блестят и сверкают, а закрыты навеки.       Поэтому у Антона нет права грустить и скучать. У Антона нет права разделить эту печаль с Душновыми.       Зато у Антона есть обязанность.       Расчистить, убраться, поправить, поговорить.       Он приезжает как всегда и замечает непривычную фигуру на кладбище. Он подумал, что, может быть, Душнов-старший впервые решил навестить могилу сына. Антон уже собирался разворачиваться и парковаться, потому что даже у Душнова-старшего есть больше прав на горевание, чем у Антона, но понимает, что это не он.       — Дмитрий? — неожиданно.       Побрацкий отмахивается, отшучивается, презрительно смотрит, отходит.       Антон, как всегда.       Расчищает, убирает, поправляет, разго…       «Твою мать!»       — Ну, естественно…