❝ 𝓜𝓹𝓪𝓴 ❞

Всё было предсказуемо с начала. Дарья, бывшая послушницей, забывает о церковных таинствах и паломнической жизни. Теперь она, помещица, жена Глеба Салтыкова, вовлекается в богатую жизнь восемнадцатого века, единственная проявляет хоть какое-то сочувствие ко крестьянам. Дарья ни к кому не груба — ни за что. Крестьяне уже получают жестокое отношение помещика, и Дарья в противовес ему. Крестьяне видят это и стараются угождать новой помещице. (К сожалению, жизнь помещицы почти символична крестьянской.) Дарья больше не смирена и кротка, лишь кроме подчинения мужу, который сгорает от нетерпения «взять её всю» и бешено убирает всякое одёжное покрытие с её слабого тела. Он прямо говорит ей об этом, когда безумно, по-звериному трогает её обнажённое, беспомощное в его тяжёлых руках тело, с жаром сжимая её в самых сокровенностях. Грузный, пусть и молодой, помещик зажимает её тонкие ладони и плотно вталкивается меж её ног, касаясь её тесноты, уже жадно проникая. Дарья пытается отчаянно сопротивляться, и, в необузданной ярости, он всей массивностью налегает на неё, усиленно прижимая, и вдавливает к себе её вялое тело всей тучностью так, что та не способна двигаться. Ненавистный муж резко и сразу глубоко входит в неё, без остатка вбирая её всю в себя, горяча её чувствительность. Он лихорадочно двигается в ней, вкладывая всю свою мощь в её трепетное сосредоточение, получая громаду удовольствия от делания её своей, и Дарья безмолвно плачет от собственной ничтожности. Ужасная, пронзающая боль внутри от мучительных движений в ней, уже хилой. Боль заполняет жгучий разлив густой жидкости в её уязвимости, нагружая её его семенем, и весь кошмар заканчивается удовлетворением его нужд. Его плотское разлитие перемешивается с ней, собираясь тёплыми каплями в её мягкости меж ног. Когда огонь животной похоти собирается сжечь её снова, он бездумно наваливается на неё, крепко сдавливая её всю, и раздирает одежду на ней, Дарья гневно отталкивает его и спешно отбивается. Помещик всевозможно обругивает её от такого непослушания, с кипящей ненавистью от оставшегося возбуждения. Холодная, молчаливая, Дарья ведёт помещичью жизнь, на виду всех гордая, но уничтоженная болью в душе и измученная телом, лишённая чести безвольно. Моральное разложение продолжается, когда, в один из месяцев, оказывается, что Дарья понесла растущий плод их телесного соития и обременена ношением новой жизни в себе. Но все остаются равнодушны: её живот округляется, живое существо развивается в ней, и Дарья изредка с бережностью касается живота, когда отвратительному ей мужу плевать на будущее отцовство. Он жаждет овладевания её телом, когда Дарья так немощна перед ним, жалко противится, отчего тот силой заламывает ей руки, с мерзкой страстью обхватывая всё её тело, надавливая на её хрупкость, и стремительно проникает в эту влажность, рьяно заполняя её пламенной истомой. Дарья сгорает оттого, что вся заполнена им, его частью, которая образовалась жизнью в ней. Что она носит его прямое продолжение в себе. Невыносимо, что живое существо у неё под сердцем плод лишь его удовольствия. Все страдания души и тела сливаются в удушение, которым, ей кажется, закончится жизнь. Дарья горько вопит, от его грубых, звериных толчков в ней, после того, как тот обвивает рукой её шею. Неожиданный, мощный удар и Дарья выбивается, в её руке сверкает металлическое остриё. Помещик не в силах двинуться, изумлённый до ужаса, с широко открытым ртом и распахнутыми глазами. Страшное оцепенение теперь его парализует жертвой, и он даже не поднимает руку, когда жена с жестокостью вонзает острый металл в его грудь, по самую сердцевину. Дарья приходит в себя, осознавая, что сотворила, когда смотрит на разбрызнутую кровь вокруг, бездыханное тело, позже выставив убийство мужа смертью по неясным причинам. В положенное время она приводит в этот мир сына Фёдора, быстро и облегчённо, в ликовании, которое видела в лице будущего, пока малолетнего помещика. С истинной надменностью улыбаясь, Дарья качает тихо плачущего ребёнка, довольная гордостью и пронзительностью в поведении сына, взявшего её бессердечную стойкость — в точности так, какая она теперь.