Фата-моргана

Елагина открыла дверь, бросила синий берет на тумбочку в коридоре, следом отправила тяжелую связку поржавевших ключей; на секунду замерла у зеркала, вглядываясь в последствия бессонной ночи, отразившиеся на красивом лице темными впадинами у глаз.  Ночь действительно выдалась сумасшедшей: три часа в засаде под ростовским, не по-южному холодным дождем, потом еще час задержания очередных диверсантов и перестрелка с недобитыми немцами по дороге в прокуратуру, где в неуютном кабинете её уже ждали бесконечные отчеты, протоколы и рапорты.  «Я дома!», – громко объявила она, опираясь руками о небольшой столик у зеркала. Ответа не последовало, зато через пару минут её мягко обняли со спины, укладывая голову на плечо.  – Наконец-то… Совсем не бережешь себя, Светка, – Ваня коснулся её щеки своей и провел рукой по ровной женской спине, крепко сплетая где-то внизу пальцы их рук.  Она улыбнулась отражению в зеркале, в который раз подмечая, как гармонично и правильно она выглядит в объятиях мужа.  – Я так по тебе соскучилась, – обессилено прошептала Света, зажмурив слезящиеся глаза. Проморгавшись, она вновь устремила взгляд в зеркало напротив, однако сзади никого не увидела. Рядом висела шинель с петлицами военюриста третьего ранга, а у двери стояла одна пара кирзовых сапог – её собственных.  За окном дул ветер и где-то в подвалах наверняка мерзли коты, до которых Светлане Петровне теперь не было совершенно никакого дела.  Она не смогла.  Как ни пыталась, не смогла найти мужа – десятки запросов так и остались без ответа. И даже личный визит в оккупированный Харьков не принёс результата.  Обезумев от внезапно нахлынувшего горя, не смогла сохранить, вероятно, единственную уцелевшую на этом свете часть Вани – их общего ребёнка.  Безответственно отнеслась к своему необычному положению, не смогла поставить на первое место свое здоровье, а не отчаянное желание найти, помочь, спасти, быть вместе.  Елагина механически прошла в ванную, помыла руки и умылась ледяной водой. В глазах защипало. К душевным переживаниям благодаря поездке в Харьков добавилось, кажется, еще и психическое помешательство – четыре месяца как каждую ночь ее мучают сны с примерно одинаковым сюжетом, увиденным в оккупированном городе.  Вечер. Невысокая конструкция из гнилых досок. Пьяные, с красными заплывшими лицами полицаи, ведущие к виселицам изуродованных пытками людей. Среди них особенно выделяется одна фигура – высокий мужчина с темными волосами.  Ваня.  И Света, словно парализованная, не может ни закричать, ни подбежать, ни даже закрыть глаза. Рокотов поднимается на эшафот.  Он смотрит на жену сквозь толпу, сливающуюся во что-то серое, бесформенное и без конца кричащее. Кричащее на русском, но будто совершенно непонятном и чужом языке – Елагина не может разобрать ни слова.  Она продолжает безотрывно смотреть, когда сверху на Ванину шею падает петля. В его привычно спокойных глазах она видит умиротворение и… принятие даже?  Принятие ли неизбежной смерти или факта того, что её сейчас увидит та, которой он обещал «долго, счастливо и навсегда» – Света сказать не может. Она не могла и не может сделать ни-че-го.  Почему он никогда не снится ей живым? Что это – предчувствие, дурной знак или всего навсего страх, безобразной тенью преследующей её ровно с того момента, когда Ваня отпустил её руку где-то в харьковском лесу? Чем бы это ни было, ничего хорошего оно точно не значило.  Порыв февральского ветра с силой швырнул оконную раму в стену – Света вздрогнула от неожиданности. – Вернись… – задыхаясь паникой, прошептала куда-то в пустоту.  Она все еще стояла в ванной, беспомощно вцепившись в раковину тонкими пальцами, и часто моргала, пытаясь не то наконец-то прийти в себя, не то одним взглядом сменить эту реальность на ту, в которой им было тепло, спокойно и тихо.  Зима продолжала уверенно проникать в маленькую квартиру мелкими снежинками.  – Я тоже ужасно соскучился, Светик, – по позвонкам пробежал сквозняк, – Ты ведь знаешь, я жду тебя.  Родной голос был слышен словно сквозь толщу воды.  Нет, это невозможно – чтобы самый близкий человек был рядом, касался и отвечал тебе, а потом внезапно исчезал. – Тебя нет, – с ужасом в голосе произнесла она, будто доказывая это самой себе. В заметно выцветших за последние полгода глазах застыл страх и подавляемый страхом крик. – Есть и я, и наша дочь. Ты ведь мне девочку обещала, помнишь, Светка? Коля всегда говорил, что главное дожить до весны – начнётся контрнаступление, да и вообще жить станет легче. Говорил, что Ваня, быть может, выполняет задание государственной важности, потому и не выходит на связь. Но Елагина уже лет как …дцать не маленькая девочка, готовая верить в сказки про героев-разведчиков и безоговорочно счастливый конец. Ваня погиб – пора бы уже понять и принять эту простую истину. Она, не помня себя, расстегнула ремень и рывком закинула его на дверь. В Светиных движениях не было и толики растерянности или страха – её ждали. Её ждала вся её маленькая, так и не сложившаяся семья.

Весна сорок второго начнётся без нее.

Странгуляционная асфиксия.