Миротворчество

— Папа! Папа! — Серранус немного подрос, чтобы кричать и бегать по коридорам, но Максимус не выдерживает напора: он уже больше полугода не видел сына. Он подхватывает мальчика и высоко подбрасывает его, улыбаясь от радости, которой не позволяет перерасти в смех. В дверях стоит Вибия, закутанная в халат от утренней прохлады, и глаза ее сияют. Он ставит Серрануса, и они вместе идут к ней, его рука лежит на плече сына. Ее рот сладок, ее волосы благоухают; она мягка и податлива в его объятьях. На мгновение он может закрыть глаза и почти поверить, что он дома, в Трухильо, обычный солдат, возвращающийся с войны, а поля позолачиваются под теплым испанским солнцем. Но стены здесь из белого мрамора, прохладные и имперские, а ее халат из шелка, богато расшитого золотом. Под его пальцами нити толстые и мягкие. Они идут в свои комнаты рука об руку. Служанки накрывают на стол завтрак: свежая рыба и свежеиспеченный хлеб, над всем витает насыщенный запах оливкового масла и спелых яблок. Серранус охотно рассказывает ему истории о шуточных сражениях, десятки раз бегая туда-сюда из своей спальни, чтобы принести металлические фигурки солдат, свой тренировочный меч, новую тунику, небольшой корселет из кожаных доспехов. — Они с Луцием не расстаются с утра до вечера, — говорит Вибия, когда он выходит из комнаты. — Они попадают в беду дважды в день, и мне стыдно за его грамоту. Но они так счастливо бегают, что полдня у меня не хватает духу заставить его делать уроки. — У него достаточно времени для писем, — улыбаясь, говорит Максимус. — Пусть бегает, пока есть возможность. Когда он заканчивает, она наливает ему прохладного сладкого вина и предлагает чашу, чтобы он вымыл руки. — Ты будешь ужинать с нами сегодня вечером? — неуверенно спрашивает она. Он делает большой глоток и избегает ее взгляда. — Я должен увидеть Цезаря. Я пришел к тебе первым, — добавляет он в качестве извинения, которое не может произнести. — Я еще не докладывал. — Конечно, — говорит Вибия, склоняя голову. — Возможно, завтра. # Стражники у дверей Цезаря приветствуют его и открывают дверь. Коммод встает из-за письменного стола, когда входит Максимус и обнимает его за плечи. Его глаза ловят солнечный свет, а улыбка неуверенна. — Наконец-то ты вернулся, — говорит он. — Ты видел свою жену и сына? В вопросе чувствуется настойчивая необходимость. — Да, — говорит Максимус. Его дыхание учащается. Коммод испускает маленький, быстрый вздох. — Хорошо, — говорит он и скользит руками от плеч Максимуса вверх по горлу, большими пальцами касаясь ключиц, к лицу. — Хорошо, — повторяет он. А потом резко наклоняется, раздвигает губы и подчиняет рот Максимуса, облизывая и покусывая. На Коммоде только легкая туника из тонкого льна; она сминается под руками Максимуса, а постель застелена высокими и мягкими мехами. Коммод приветствует его, приветствует его силу, побуждает его к насилию. Он кричит в экстазе при каждом толчке, и его гладкие белые плечи блестят от пота. Когда Максимус только женился, он тщательно следил за собой: раз в неделю, не чаще, даже в первый месяц, когда он хотел только одного - проводить каждую ночь в благоухающей постели Вибии, вкушая ее смуглую кожу. Он помнит это смутно; он так гордился своим контролем. Но уже нет ничего от сдержанности или контроля в том диком способе, которым он вонзается в задыхающееся, содрогающееся тело Коммода; его собственное дыхание звучит в его ушах животным звуком. После этого он ложится на спину, подложив подушки под шею, и позволяет Коммоду трахать его рот. Непристойность длинного фаллоса, проникающего в его горло, вполне сочетается с остальным, и он глотает, когда Коммод кончает. Они вместе идут в баню, прямо в кальдарий, и ложатся бок о бок на один широкий стол. Слуги натирают их, пока пот стекает с их тел. Коммод сонно утыкается носом в его плечо, попеременно растирая спину и почесывая ее. Максимус глубоко вдыхает пар; ему кажется, что он может снова стать твердым. После этого холодная вода кажется приятной, и он поднимается, дрожа и обливаясь потом. Слуги растирают его мягкой шерстью и втирают в кожу чистое ароматное масло. — Надеюсь, этой последней кампанией мы на время покорили парфян, — говорит он Коммоду, вернувшись в спальню. Они лежат на шелке, обнаженные и чистые, а слуги принесли им фрукты и прохладный шерберт. Все это похоже на сон, так далеко от пыли и жары войны, криков и крови, и даже от их недавнего секса. Коммод с грохотом отбрасывает пустую чашку в сторону и ложится на спину, слизывая шерберт с пальцев и глядя в потолок. — Да, — говорит он, мечтательно улыбаясь. — По крайней мере, на пять лет, даже если их принц не умрет. Мы устроим тебе великолепный триумф, брат, и сто дней игр. Максимус не пытается отказаться. Коммод переворачивается и снова целует его, липко-сладкий рот, и вылезает из постели к папирусу и перу. Он отправляет сообщение с помощью слуги и возвращается снова. — Серранус с каждым днем все больше похож на тебя, — говорит он, положив голову на бедро Максимуса. — Они с Луцием очень дороги друг другу. — Скоро пора начинать их обучение, — говорит Максимус. — На западе, недалеко от моего дома, есть гарнизон. Я знаю там капитана. Он хороший человек, и его не поколебать чинами. — Ммм... — Коммод поворачивается и целует его бедро. — Я полагаю, это необходимо, — говорит он с тоской. — Мне будет их не хватать; они оживляют это место. Но, по крайней мере, ты останешься с нами на некоторое время. Его глаза сверкают даже в тусклом солнечном свете; голод в них ужасает, как всегда. Рука блуждает по ноге Максимуса. Он глубоко дышит и смотрит в потолок. Год в Риме, во дворце, его апартаменты через две двери от покоев Коммода; Максимус задается вопросом, узнает ли он себя, когда все закончится. Последние десять лет, с тех пор как умер Маркус, он под любым предлогом бежал в армию. Вибия смотрит на него с тоской, когда он уходит, хотя она никогда не жалуется, ни на то, что ее выселили из Трухильо ради трона, который она никогда не хотела, ни на то, что ее бросили в Риме, пока ее муж занимается пограничными спорами, которые мог бы уладить центурион. Не о том, что ее оставили в холодной и пустой постели в полном расцвете ее красоты, в то время как ее муж покидает их комнаты и идет ко второй двери по коридору, чтобы провести ночь в постели Цезаря. Но теперь она знает Коммода. Они оба знают, какую сделку заключил Максимус, чтобы сохранить мир в Риме. — Да, — тихо произносит Максимус. — Я останусь с тобой.