***
— Для чего ещё нужна жизнь? Эх! Весёлый возглас Портоса добавил в души его друзей радости как от победы, так и от понимания того, что они живы и все вместе. — Рано праздновать, дорогой друг. Ещё не все дела завершены. — остудил пыл товарища Атос, спешившись с лошади возле трактира. — Пока не найдём госпожу Бонасье, рано. — Но согласитесь, Атос, такое вытворять не каждому под силу! — не унимался гигант, отдав вожжи мальчику, работавшему в постоялом дворе. — Тут, пожалуй, соглашусь. — всё-таки позволил себе улыбку граф де Ла Фер, но сразу же помрачнел, увидев, как Жан зажмурился, когда Портос, от переполнявших его эмоций, хлопнул товарища по плечу. Ему не понаслышке знакомо это выражение лица. Боль. Юный господин де ла Россе испытывал боль от ранения, полученного в ходе стычки с людьми кардинала на пути к королеве. Подвески беспечной королеве они вернули, но едва не заплатили за это самую высокую цену — чудом остались живы. — Прошу меня простить, дорогие друзья, но я вас покину. Устал с дороги. — выдавил из себя улыбку мушкетёр, едва Портос приметил дальний столик у стены. — Отпразднуйте за меня. — Что же Вы, сударь, обижаете нас! — тут же притворно возмутился здоровяк, но заметив несвойственную излишнюю бледность на лице юного друга, покорно остыл сам, не дожидаясь того, пока его с истинно аббатским терпением осадит, как обычно Арамис. — Ступайте и выспитесь. Господин д’Артаньян не будет столь любезен, как сейчас, если Вы опоздаете завтра к отъезду. — Я не подведу. — сдержанно, стараясь скрыть добрую усмешку, ответил Жан, с теплом наблюдая за тем, как господин дю Валлон смеётся и увлекает остальных за стол. Лишь Атос пронзительно посмотрел в глаза товарища, пытаясь в них что-то отыскать. Под таким взглядом юноша немного сжался, слегка опустив голову и плечи. Граф, поняв, что его взгляд расценили неверно, тут же поменялся в лице и едва заметно приподняв уголок губ, кивнул другу, пожелав спокойных снов. Ответив тем же и откланявшись, мушкетёр поднялся наверх, в отведённую ему хозяином трактира комнату.***
По прошествии, по ощущениям, десяти минут, Атос, вдруг, вспомнил, что у него ещё осталась та самая чудодейственная мазь, сделанная матушкой гасконца. Извинившись перед друзьями и ответив на их вопрос, граф поднялся из-за стола и прихватив с собой поясную сумку, в которой и лежал заветный свёрток, направился наверх, полагая, что времени прошло мало и Жан ещё не успел уснуть. Движимый искренним порывом помочь и хоть как-то отблагодарить юношу на дважды спасённую жизнь, мужчина просто встал в дверях, как вкопанный, когда после предупредительного стука и фразы «Это я, Атос» зашёл внутрь. На постели, в расстёгнутой, окровавленной рубахе и штанах Жана, сидела девушка. Её волосы, цвета молодого дерева, струились лёгкими волнами по плечам и груди до середины спины, закрывая большую часть тела. Глаза, отдающие в свете свечей в болотную зелень, с неподдельным страхом впились в лицо графа. Но тот быстро вернул себе самообладание и одним движением закрыв дверь, а потом и заперев её, не решился, всё же, сдвинуться с места, прожигая девушку взглядом. Сомнений не было — Жан это она. Те же черты лица, что казались ему уж больно мягкими для юноши, те же глаза, те же нос и губы. Вот только как? Как он это проморгал? Как не заметил? Или не хотел замечать? Тогда почему? Может потому, что девушка держалась слишком аккуратно и ничем себя не выдавала? Но он же видит ложь насквозь — теперь-то у него глаз намётан. Или на этих самых глазах была пелена благодарности, мешающая взглянуть на очевидные вещи трезво? Ведь графу не в чем было подозревать юного мушкетёра. Незачем было его проверять, не было повода за ним следить в попытке уличить в шпионаже. А это значит, что он, ослеплённый благодарностью за спасённую жизнь и изначально сложившимися уважительными отношениям, просто не обратил внимания. Здесь проницательность графа де Ла Фер подвела. — Прошу… — после тягостного молчания, наконец, первой заговорила девушка, прикрыв уже перевязанное плечо сорочкой. — Позвольте мне объяснить… — Зачем? — задал резонный вопрос мужчина, вопросительно изогнув бровь. — Чем Вам это поможет? Действительно, зачем ей что-то ему доказывать? Да, она обманула. Да совершила непостижимое уму действо — переоделась в мужчину и ввязалась в мужское дело! В драки, бойни! Но зачем ей перед ним объясняться, если и так понятно, что доверие между ними рухнуло? — За тем, граф, что только Вы меня поймёте. Горько усмехнувшись, мужчина, ничуть не стесняясь внешнего вида обманщицы, впрочем, как и она сама, пододвинул стул к постели и сел прямо напротив девушки. Но, тем не менее, протянул ей то, из-за чего и пришёл сюда, объяснив, что это лекарственная мазь. Виновато, но благодарно посмотрев на Оливье, юная Леди нерешительно взяла свёрток. — У меня не было выбора. — собравшись с мыслями и зажмурившись от боли, когда мазь легла на избавленную от повязки рану, заговорила девушка. — Мой муж… Оказался плохим человеком. — Вы замужем? — удивлённо вскинул уже вторую бровь Атос, невольно наткнувшись взглядом на шрамы, что усыпали всё миниатюрное, не прикрытое где-то ни сорочкой, ни рубашкой тело молодой особы. У самого от этого зрелища в груди что-то сжалось. — И да, и нет. — уклончиво ответила девушка, но когда закончила с мазью и перевязкой, тяжело вздохнула. Она прекрасно знала, что больше, чем бесчестие, Оливье ненавидит ложь, а недосказанность считает её малым ответвлением. Если и рассказывать, то ничего не тая. — Я сбежала прямо из-под венца. А потом узнала, что его казнили. Он видел, что ей тяжело давались эти воспоминания, но так же чувствовал, что юная мадмуазель не лжёт. Ей не выгодно. Она и не пыталась. Просто нужно было собраться с мыслями и граф любезно предоставил ей эту возможность, за что снова заметил в тёмно-зелёных глазах благодарность. Она поняла его. — Мой… жених оказался на поверку не самым благородным человеком. — наконец, нашла подходящие слова девушка, натягивая края рубашки и наглухо её застёгивая, но потом встрепенулась и снова виновато посмотрела на графа. — Прошу меня простить, дорогой… друг… — Запнувшись, девушка дала понять Оливье, что не знает, как он к ней относится и есть ли у неё теперь право называть его другом. Мужчина кивком головы попросил продолжать, видимо, решив потом об этом подумать. Шатенка прикусила губу, но послушно заговорила. — Моё имя Анжелика. — наконец, представилась юная особа. Граф де Ла Фер лишь снова учтиво кивнул, как обязывают манеры. Ему представляться в ответ смысла не было. — Луи не отличался честными порывами. Днём он был примерным дворянским наследником, а под покровом ночи занимался работорговлей, вместе со своими друзьями отправляя бедных и осиротевших девушек, за которыми никто не стоял, на кораблях в другие страны. Я узнала об этом совершенно случайно, когда один из друзей Луи в винном бреду завёл разговор о новой партии девушек, когда я, переодевшись в мужскую одежду решила проследить за ним до их любимой таверны. Закусив губу от весьма неприятных ощущений, когда камзол пришлось затянуть туже обычного, Анжелика села напротив графа, свесив ноги с постели, и пронзительно заглянула в его глаза. — У меня были основания подозревать его в других неблагоприятных делах, но узнала я совершенно о другом. И поспешила сообщить батюшке. — тут, девушка горько усмехнулась и опустила голову. Оливье насторожился. — На что он сказал, что я — избалованное дитя, которое не хочет принимать всё то, что для него с самыми чистыми побуждениями уготовил он. А уготовил он мне участь жены прекрасного дворянина, с хорошими положением и землями. А я лишь клевещу на него, не желая выходить замуж. Мужчина был в шоке. Девушка не лгала, в этом он был уверен. За всё их знакомство он уже успел изучить Жана, его манеру, его жесты. Навряд ли Анжелика от него сильно отличалась. И сейчас она говорила правду, отчего графу было не по себе. Но вместе с этим в его душе зарождалось презрение к отцу девушки, который не видел дальше собственного носа. Либо ничего, кроме личной выгоды. На этих мыслях Атос едва не вспыхнул праведным гневом: как же сильно нужно жаждать богатств, чтобы едва ли не продать родную дочь? Уму не постижимо! Но реалии их мира таковы — у женщин нет права голоса, за них решают мужчины, к которым они привязаны. Либо отец, либо муж. Ни с одним, ни со вторым юной мадмуазель де Ла Россе не повезло, как оказалось. Приведя рой мыслей в порядок, а разбушевавшийся пожар в груди упрятав до лучшего момента, граф тряхнул головой, убирая спавшую на глаза чёлку. На счастье юной мушкетёрши, мужчина не заметил, или сделал вид, что не заметил, как она, буквально на мгновение засмотрелась на этот жест, который наблюдала за Атосом очень часто. И всегда в её груди что-то сжималось при этом. Отмахнувшись от нежелательных мыслей, девушка невесело пожала плечами. Это незамысловатое движение вызвало в Оливье какое-то непонятное чувство. Казалось, что они были давними друзьями и сейчас изливали друг другу душу, не боясь быть непонятыми. Отчасти, так оно и было, но только душу изливала Анжелика, в попытке доказать графу, что её обман не имел под собой корыстных целей вроде шпионажа, а он пытался понять, может ли он доверять ей как и прежде. Сейчас Атос пожалел, что не успел выпить хотя бы одной кружки бургундского. — Не буду томить Вас подробностями. Скажу лишь, что после весьма… убедительных уговоров батюшки мне пришлось идти под венец. Но перед этим я успела рассказать всё нашему аббату. Повезло, что мы с ним вместе взрослели и ему я могу доверять как себе. Андрэ никогда не давал повода в себе усомниться. — на словах о друге детства на губах юной девушки расцвела тёплая, милая улыбка, заставившая сердце графа дрогнуть — ему было немного, но спокойно от того, что в жизни этой девушки был хоть кто-то, кто мог её поддержать. Одно граф де Ла Фер понял точно — рассказ несчастной ещё не закончился, но он уже оправдал её для себя. У неё просто не было выбора. Нет, выбор, конечно, был, но Оливье подспудно надеялся и верил, что на такое Анжелика не способна. Она уже показала себя как человека чести, который сразит недруга в честном поединке, лицом к лицу, а не изподтишка отравив вино. Снова тряхнув головой, Атос понял, что непроизвольно начал сравнивать Миледи и мадмуазель де Ла Россе. Возможно, в этом немалую роль сыграло то, что после истории с бывшей женой граф обозлился на всех женщин, считая их всех как одну коварными, расчётливыми и беспринципными. Обжёгшись один раз, второго не захочешь. Но Оливье старался мыслить трезво и ясно, разумно понимая, что не все женщины такие. Но ему, отчего-то, искренне хотелось верить, что именно Анжелика не такая. Что она действительно такая, какой они её знают. Что для неё превыше всего честь, достоинство и дружба. С этим, пожалуй, он разберётся потом. — И Андрэ сотворил поистине невозможное: он смог достать доказательства. Доказательства моей правоты и вины всех этих неблагочестивых господ. Их план дал осечку лишь раз, когда они забрали дочь одного знатного торговца. Мари всегда была девушкой со вздорным нравом, любила представляться обычной, так как знатные особы не знали про… те злачные места, потому что их владельцы не хотели такой славы. И Андре удалось уговорить её, обесчестенную, свидетельствовать против Луи. По привычке потянувшись правой рукой к кинжалу, что лежал на постели подле неё, юная Леди зажмурилась от боли, напрочь забыв про раненое плечо, которое на несколько мгновений, благодаря мази сердобольного Атоса, не беспокоило. Но совладав с собой, встала и взяв оружие левой, ловко приладила в ножны внутри левого ботфорта. Граф только сейчас понял, что Анжелика одевается не для того, чтобы не смущать его, а, видимо, чтобы покинуть постоялый двор. — В довершении, дабы не томить Вас, скажу, что батюшка, несмотря на такие обвинения и в одночасье свалившийся на семью моего жениха позор, всё равно решил играть свадьбу. Хотел выслужиться перед отцом Луи, расположение земель которого уж больно понравилось моему воспитателю. — закрепив на поясе ножны шпаги в цвет своего коричневого камзола, девушка стряхнула с лежащей на стуле около постели шляпы невидимую пыль. — Мне оставалось только довериться своей служанке Мишель, которая помогла мне бежать прямо перед церемонией. После неё, когда я не явилась, Луи всё равно казнили. Бедный батюшка приложил все усилия, чтобы это должно было бы произойти после свадьбы, дабы я осталась богатой вдовой, но я оказалась несносной дочерью. Грустно хмыкнув, Анжелика опустила глаза в пол, явно о чём-то задумавшись, но тут же встрепенулась и подняла взор зелёных глаз на графа. В эту секунду он мог поклясться чем и кем угодно, что его с ног до головы будто обдало ледяной водой — настолько взгляд столь юной особы был осмысленным, несколько печальным и довольно мудрым не по годам, что Атосу в один миг стало тошно от несправедливости их бренного мира. Желание спрятать её за своей широкой спиной крепло с каждой секундой. — А теперь, когда Вы всё знаете, милый Атос, прошу меня извинить. У меня есть неотложные дела. — Неужели Вы думаете, сударыня, что после таких откровений я Вас отпущу? — Да. Граф усмехнулся отнюдь не по правилам этикета, глядя на открытую, совершенно прекрасную в своей чистоте и невинности улыбку мадмуазель де Ла Россе. Эта чертовка неплохо узнала его за всё время их дружбы. Да, дружбы. Хоть в этот раз проницательность графа де Ла Фер и дала осечку, он чувствовал — ей доверять можно. Она по прежнему их хороший и верный друг и по прежнему, не колеблясь, отдаст за любого из них жизнь. Атос вновь усмехнулся. Как же иногда много можно увидеть и прочитать в чужих глазах и улыбке. — В таком случае, не смею Вас задерживать, дорогой Жан. Моя лошадь в Вашем распоряжении. Насколько я помню, — мужчина встал и склонил голову набок, намекая на всем им пятерым известный факт, что путь до Лувра Анжелика проделала в седле вместе с ним, лишившись своего коня, и с неким удовольствием наблюдал смятение и толику счастья, окрасившую лицо мушкетёрши. — Ваш скакун пал жертвой нашего опасного предприятия. Анжелика стояла и просто смотрела на Атоса во все глаза, не веря, что граф де Ла Фер просто так её опускает, ещё и доверив свою лошадь. Но он смотрел на неё в ответ без нахмуренных бровей, без тёмной частички в глазах. Он смотрел так же открыто, немного даже снисходительно, как и полагает старшему и более мудрому товарищу, и понимающе. Оливье сейчас был так спокоен, честен и добр, что Леди же Ла Россе почудилось, будто это и не он вовсе. Все они знали вечно задумчивого, порой хмурого и немногословного Атоса. Но сейчас, видимо, он уступил место чуткому и понимающему графу де Ла Фер, который решил, вопреки своим обещаниям, довериться ей — женщине. Но он назвал её «Жаном». А это давало понять, что мужчина не собирался её выдавать. А Атос всегда был человеком чести и слова. Просто так он никогда ничего не скажет, а лицемерить не будет тем паче. В тот же миг, когда Анжелика поняла это, её душа преисполнилась необъятной благодарностью и нежностью к этому необыкновенному человеку. Сдержать искренний, столь прекрасный в своей детской невинности порыв обнять графа она просто не смогла. И тот не стал препятствовать, на мгновение прикрыв глаза и вдохнув уже родной аромат с таких же тёмных, как и у него, волос, уложив широкие ладони на спину юницы. Но когда та начала целовать его руки, поспешил её остановить, взяв за плечи. — Но я отпущу Вас только тогда, когда Вы ответите на два моих вопроса. — наклонив голову и проникновенно заглянув в глаза одурманенной счастьем юной особы, Атос, тем не менее, настойчиво сжал её плечи. — Я рассчитываю на те же честность и откровенность, какими Вы руководствовались всю нашу беседу. — И в мыслях никогда не было Вас огорчать, дорогой Оливье! — тут же радостно улыбнулась мадмуазель де Ла Россе, очевидно, даже не помыслив о том, что же такого может спросить граф. Значит, ей действительно было нечего от него больше скрывать и ничего предосудительного совершать она не собиралась. Но поняв, что один раз она его всё же огорчила его сокрытием тайны своей личности, мгновенно виновато прикусила губу и потупила взор. — Вы, всё же, простите меня за этот маскарад. Простите и не гневайтесь. Большей муки, чем Ваш гнев и недовольство наших друзей, я не знаю. Оливье в который раз поразился тому, с какими нежными чувствами это создание относилось к нему и их друзьям, что, судя по затихающему шуму внизу, уже начали разбредаться по своим комнатам, так и не дождавшись его, что их непринятие было для неё худшей карой. — Большей, чем гнев короля и кардинала? — на мгновение в глазах Атоса промелькнула искорка смеха, намекающая, что страшней участи впасть в немилость короля, может быть только участь впасть в немилость Его Высокопреосвященства. На эти слова юная Леди, не задумавшись ни на секунду, слишком серьёзно и уверенно кивнула, заставив внутри Оливье что-то с надрывом снова треснуть. — Я не держу на Вас зла и обиды, Анжелика. — впервые назвав её по имени, слегка растянув его, будто пробуя на вкус, Атос отпустил хрупкие на вид плечи девушки и с каким-то неправильным удовольствием заметил вернувшиеся румянец и счастливый блеск в зелёных глазах напротив. — Первый вопрос: я ни за что не поверю, что господин де Тревиль ни о чем не догадался. Или же это не так? Леди де Ла Россе лишь вольно, совсем не по правилам этикета, но тихо рассмеялась, опустив голову. Потом подняла и кивнула. — Вы правы, Оливье. Господин де Тревиль слишком проницателен, чтобы не заметить такую вопиющую своевольность. Иначе, он не был бы капитаном Королевских мушкетёров. — успокоившись, девушка продолжила, открыто глядя в глаза своему визави, заставляя этим с каждым разом в его сердце что-то сжиматься всё больше и больше. — Мой покойный дедушка, граф дю Пон де Ла Россе, имел честь быть хорошим другом господину де Тревилю. Именно поэтому он проявил просто немыслимое милосердие и укрыл меня в рядах своих солдат. После того, конечно, как я доказала ему, что у меня есть все основания претендовать на это, а не на ношение платья подле какой-нибудь высокородной особы при дворе. — закатив глаза, Анжелика вызвала снисходительную, но понимающую улыбку у графа своим вольным жестом, намекаюшим лишний раз на то, что этой девушке больше по душе мужские костюмы, шпага и драки, чем платья, светские разговоры и соблюдение манер, будучи в услужении у кого-то из «высокородных особ». — Что ж, я понимаю. — улыбнулся краем губ Оливье. Для него не стал новостью такой рискованный и авантюрный шаг со стороны гасконца в плаще капитана Королевских мушкетёров. — И второй: куда Вы направитесь? На последнем и оказавшемся самым сложным вопросе графа улыбку с таких красивых и нежных губ юной Леди будто кто-то смахнул небрежной рукой. Она вмиг снова виновато посмотрела на него и Атос уж было решил, что она хотела просто сбежать. Но отмахнулся от этой мысли так настойчиво, что сам этому удивился. — Я ухожу, потому что заметила человека своего отца недалеко от этого постоялого двора. — закусив губу едва ли не до крови, Анжелика тут же себя отдёрнула и собравшись с мыслями, снова посмотрела в удивлённые глаза мужчины. — Меньше всего мне бы хотелось, чтобы он и те, с кем он однозначно пришёл вместе, подумали, что Вы и наши друзья покрываете меня. Я не хочу впутывать Вас в ещё одну интригу, когда мы только смогли отделаться от другой. Резко замолчав, явно что-то обдумывая, Анжелика вдруг резко снова подняла голову и не дала графу даже слово вымолвить своим решительным напором. — Я люблю Вас, мой дорогой друг, и если бы мне предоставилась возможность отдать жизнь за Вас, господ д’Артаньяна, Арамиса или Портоса, я бы не раздумывая легла грудью на шпагу недруга. Но в грязные дела своей семьи впутывать вас всех считаю верхом неуважения. Атос только и мог, что в удивлении смотреть на это чистое, мудрое, сильное духом создание. Он прекрасно знал, что её слова — не пустой звук. Она уже тысячу раз успела за их долгое знакомство это доказать. Но оглушительная верность своим друзьям и горячее желание уберечь их от лишних переживаний с треском разрушали каменную, доселе нерушимую стену недоверия к женщинам. Но перед ним сейчас была не женщина. Перед ним был ангел с грубо оторванными крыльями и поломанной судьбой, выросший в достойного человека, несмотря на подлое окружение. Сердце графа де Ла Фер, и без того израненное и еле-еле заживающее в обществе друзей, снова разорвалось на кровавые ошмётки, грозясь после таких потрясений никогда более не восстановиться. Если раньше этот мир казался ему просто несправедливым, то сейчас он предстал до жгучего теснения в груди ужасно жестоким. Теперь благородного Атоса одолевало желание спрятать отважную мушкетёршу не за спиной а в надёжном кольце своих рук, чтобы до неё не добралась ни одна шваль ни с одной стороны. И это желание не вызвало внутри графа никаких протестов. И удивления от этого тоже. Наоборот, появилось понимание того, что, возможно, этот нежный, но воинственный ангел дарован ему свыше. За все его мучения, за всё то плохое, что он пережил. Как возможность снова поверить. Снова стать кому-то нерушимой опорой и светом маяка, который укажет дорогу в безопасное место. Который укроет ото всех бед и больше никогда не позволит даже тени печали лечь на правильное, красивое лицо. И хоть в этот момент в душе Оливье разворачивалась самая настоящая буря, руша все старые, затхлые убеждения, но в отместку строя на их месте новые, свежие и до безумия притягательные, на его лице это никоим образом не отразилось. Он лишь снова снисходительно улыбнулся краешком губ и слегка отошёл в сторону, символически уходя с её пути. — В таком случае, не смею Вас больше задерживать. Анжелика в шоке уставилась на Атоса, который до сих пор смотрел на неё этим своим взглядом, наблюдая за искренними эмоциями на лице девушки. И снова не удержалась, налетев на графа с одного шага, напрочь забыв про приличия. — Благодарю Вас, Оливье. От всей души благодарю. — срывающимся голосом горячо зашептала юная мадмуазель де Ла Россе и так же быстро отстранившись от опешившего мужчины, в миг оказалась около двери, тихонько приоткрывая её и оценивая обстановку. Перед тем, как надеть тёмный плащ и скрыться в приглушённом освещении постоялого двора, девушка последний раз обернулась на Атоса и кинув одной ей понятный взгляд, коротко улыбнулась. Граф же задушил мысль о том, что она с ним попрощалась, на корню, даже не желая вскользь об этом думать. Но милая, маленькая Леди, видимо, не до конца хорошо знала своих друзей, раз решила, что они откажутся помочь друг другу. Да и к тому же, не дай Бог пропустят хорошую заварушку, как сказал бы д’Артаньян. Оставалось только уповать на то, что господа «лодыри» ещё не отошли в мир сладких снов, а гуляющего в их крови бургундского не больше, чем самой крови. А в случае с Арамисом ещё и надеяться, что он один.***
Решение отвлечь людей бесчестного батюшки от своих друзей видилось честным и единственно правильным. Но оказалось заведомо провальным и губительным, когда на подмогу одному из ночных дуэлянтов пришла, по меньшей мере, дюжина человек. — Вашу шпагу, мадмуазель. — криво, плотоядно ухмыльнувшись, произнёс господин Готье — правая рука графа де Ла Россе. — Имейте в виду, у нас был приказ доставить Вас любой ценой. Любой. Анжелика осмотрелась вокруг себя и лишний раз убедилась, что насколько бы хорошо она не владела оружием, двенадцать здоровых мужиков ей одной не одолеть. Очевидно, батюшка, наконец, оценил её умения по достоинству, раз прислал такую свору ручных псов. Но как только Леди де Ла Россе взяла свою шпагу, подаренную ей любимым дедом, ещё и за лезвие, собираясь со слезами её разломать об колено, не признавая позорного поражения, на подъезде к закоулку, в который её загнали и не позволили уйти далеко от таверны, послышался цокот копыт. Люди графа де Ла Россе тут же напряглись. А его дочь испытала одновременно и облегчение, и жуткий страх. Нет, только не они. Она же их наоборот спасти пыталась. — Господа! Разве это по-мужски: двенадцать человек напали на одну даму? — раздался громом голос усмехающегося в усы Портоса, но не настолько громко, чтобы привлечь внимание караульных. — Эта дама дерётся как сам дьявол! — выругался один из псов, кинув полный ненависти взгляд на Анжелику. — Тогда я впервые приму его сторону! — спешившись с лошади, Арамис со свойственной только ему усмешкой обвёл взглядом всех присутствующих и остановив его на девушке, подмигнул. Юная Леди подавила слёзы. Они приняли её! Они пришли ей на помощь! Они не оставили её! Но когда взгляд мушкетёрши перешёл на графа де Ла Фер, она едва удержалась от того, чтобы подпрыгнуть от радости: он был верхом на своей лошади, которую Анжелика отправила прочь из закоулка к своему хозяину, лишь бы её не убили эти подлецы. Но животное оказалось настолько умное, что привело хозяина и его друзей к своей оставшейся одной в беде временной наезднице. Девушка решила, если останется в живых, во чтобы то не стало отблагодарить кобылку сладчайшим сахаром. Взгляд же графа де Ла Фер говорил сам за себя. «Неужели Вы могли подумать, что мы Вас оставим?» — Господа! — наконец, взял слово широко улыбающийся гасконец, покинув седло. В его глазах даже в полутьме можно было отчётливо увидеть лихорадочный блеск. От вина ли это, или от предвкушения хорошей драки, девушка не знала. — Приготовьтесь — сейчас мы Вас убьём! — Отойдите от нашего друга или мы будем вынуждены атаковать вас. — твёрдо, с звенящей в голосе сталью, отчеканил Атос, слегка оттеснив лошадь назад, чтобы её не задело. Мушкетёрша даже вздрогнула от такого тона товарища, грешным делом подумав, что слава Богу он её друг, а не враг. — Вы напали на неё, тем самым, нанесли оскорбление и нам. Будьте уверены, мы обнажим шпаги. — Без неё мы отсюда не уйдём! — рыкнул господин Готье, решив первым встать в стойку, и резким движением приставил лезвие к горлу даже не шелохнувшейся де Ла Россе, слегка вспоров кожу, по которой потекла тоненькая струйка крови. В этот момент Оливье обуяла самая настоящая ярость. Захотелось сломать обидчику все конечности и перемолоть кости в труху. Но граф понимал, что с таким настроем в бой идти нельзя и пока он пытался быстро взять себя в руки, горячий нрав д’Артаньяна подстегнул его первым кинуться в атаку. Зазвенели шпаги. Портосу, как убедились остальные, помощь отнюдь не требовалась: он не столько орудовал шпагой, сколько грубой силой, с ехидными смешками расшвыривая решивших отчаянно полезть к нему по стенам. Арамис старался далеко не отходить от пылкого гасконца, своими хитрыми глазами оценивая обстановку не только вокруг себя, но и вокруг него, чтобы д’Артаньян не пропустил бесчестных, подкравшихся сзади. Анжелика же, когда почувствовала, что к её спине прижалась уже до боли родная и знакомая спина Атоса, будто бы обрела новые силы. На секунду обернувшись и кинув благодарный взгляд графу, который ответил ей азартом в своих глазах, девушка мгновенно повернулась обратно, с головой погружаясь в сражение. Через, приблизительно, четверть часа, все подосланные графом де Ла Россе люди лежали поверженные и униженные. — Дорогой Жан, Вы, несомненно, нас обидели! — вдруг раздался в, наконец, установившейся тишине подворотни, голос д’Артаньяна. Анжелика со страхом обернулась на него, отводя взгляд от дыры в груди месье Готье, которую проделала лично своей же шпагой. — Неужели Вы могли подумать, что мы отвернёмся от Вас и не поддержим в самую трудную минуту? Если бы я Вас не знал, то посчитал бы это оскорблением! Слёзы снова навернулись на глаза. Шевалье даже не подумал о том, что она может играть роль. Он искренне верил в то, что с ними Леди де Ла Россе была настоящей, о чём свидетельствовали блеск её глаз при их беседах, желание помочь и спасти. Портос только тихо засмеялся, утвердительно кивнул, и подкрутил усы. — Дорогой друг, даже в мыслях не было. — не сумев совладать с собой, девушка, всё же, не удержала слёзы, горячими ручейками устремившиеся вниз по бледному лицу. — Простите меня. Мушкетёр, вопреки своим словам, смотрел на девушку с пониманием, весельем и ещё не убежавшими искорками азарта от недавнего славного поединка. Он неожиданно распахнул свои по-гасконски широкие и тёплые объятия, в которые мадмуазель де Ла Россе залетела так, будто увидела давно потерянного брата. По очереди обняв каждого, Анжелика задержала свои руки дольше положенного лишь на спине графа де Ла Фер. — Я никогда не забуду того, что Вы для меня сделали, мой милый друг. — подняв голову, прошептала девушка у самого уха Атоса, посылая по всему сильному телу взвод мурашек. — Я ничего не сделал. — удивление, отразившееся лишь в глазах мужчины, зеленоглазка восприняла по своему, и ласково улыбнулась, разорвав такие уютные и тёплые объятия. — Сделали. — настойчиво, но ненавязчиво и мягко произнесла Анжелика, с необъяснимой нежностью глядя ему в глаза. Оливье не понимал ничего, от слова совсем, но решил не спорить.***
К тому моменту, когда граф, наконец, понял, что ему посчастливилось снова полюбить, было уже поздно. Так он успел подумать в эти несколько мучительно долгих секунд, за которые преодолел путь из комнаты наверху до лестницы, ведущей вниз, к столикам. Когда Миледи сказала, что помимо д’Артаньяна умрёт ещё и старшая и единственная дочь графа де Ла Россе, которая была виновна лишь в том, что стала дорога графу де Ла Фер, его самого захватил непередаваемый ужас. Именно он и подстегнул его несколькими днями ранее гнать лошадь галопом к подворотне. И именно он сейчас придал сил Атосу едва ли не вылететь из комнаты. Только бы успеть. Анжелика, сдавшись под напором уж больно довольного Портоса, всё же встала, очевидно, собираясь произнести тост. Господина дю Валлона, похоже, совершенно не смущал факт того, что без шляпы раскусить обман их «женоподобного друга» было бы намного легче и что лишнее внимание к ней, особенно со стороны гвардейцев Его Высокопреосвященства, привлекать не нужно. Но граф потом обвинит друзей в излишней доверчивости и доброте, что решили, будто бы гвардейцы действительно захотели преподнести им знак своего уважения в виде бутылки хорошего вина. Не раздумывая ни секунды, Атос едва успел прицелиться и тут же выстрелил, не заботясь о том, что оглушительный звон мушкета мог распространиться далеко за пределы таверны. Кружка с вином лопнула тысячей мелких осколков, разбрызгивая и их, и вино вокруг, чудом не сильно запачкав камзол Анжелики и не повредив её руку. Друзья подскочили и схватились за шпаги, но признав в стреляющем графа, недоумённо переглянулись. — В чём дело, Атос? — нервозно вопросил д’Артаньян, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. Явно что-то произошло. Их друг никогда бы просто так такое не вытворил. Оливье сошёл вниз на один пролёт, чтобы его было лучше видно, и пригнув голову под балкой, не рассчитанной под его рост, тряхнул головой, скидывая с глаз чёлку. Анжелика в который раз засмотрелась на то, с какой статью это делает этот невероятный мужчина. Но, чтобы не дай Господь, не привлечь к себе внимания, быстро взяла себя в руки и отшвырнув осколок кружки, оставшийся у неё в ладони, настороженно посмотрела прямо в глаза графу де Ла Фер. — Простите, сударь. Мне крайне не хотелось, чтобы Вы пили без меня. Это было бы не по-товарищески. — ответил мужчина и едва заметно улыбнулся уголком губ, глядя строго в глаза Леди де Ла Россе. И её пронзила ужасающая догадка. Оливье никогда бы такое просто так не вытворил. Но он вылетел из комнаты, будто ошпаренный, в которую зашёл сразу после женщины, одетой в мужской дорожный костюм. И это наталкивало на определённые мысли о том, что граф узнал от неё нечто ужасное, что заставило его не допустить того, чтобы леди сделала хотя бы глоток вина. Как выяснилось потом с помощью пьяницы, решившего более уважительно отнестись к вину, которое «они, к сожалению, не ценят», напиток оказался действительно отравлен. Атос успел вовремя. Завязалась драка, в пылу которой д’Артаньян, движимый праведным гневом, погнался за Миледи, оставив друзьям честь разобраться с гвардейцами и их крысами. — Нужно спешить. Неизвестно, как она захочет разобраться с д’Артаньяном. — голос Анжелики, седлающей своего коня, дрожал. И трое мужчин ясно понимали, что не из-за возбуждения от драки, а от страха за друга. — Д’Артаньян не поддастся на её уловки, его ослепляет ненависть и боль утраты. — прямо ответил Оливье и уговорил друзей поехать вместе с ним в Лилль. К тому моменту, когда уже четвёрка всадников скакала туда, куда, по мнению графа, могла скрыться его бывшая жена, она сама безуспешно пыталась очаровать шевалье. Но когда поняла, что это настолько же провально, насколько искать зимой цветы, то ударила его и побежала к выходу из домика, но наткнулась на появившуюся в дверях фигуру бывшего мужа. Момент казни и отпущения ими всех прегрешений Миледи, коих было не сосчитать, Анжелика не запомнила. Но то мгновение, когда граф не скинул её руку со своего широкого плеча, а сжал в благодарность своей, она запомнила очень чётко. Оливье правильно расценил знак поддержки, даже не подумав о том, что это могло его унизить как мужчину. Такой цели этот ангел никогда не преследовал. А значит, можно было без опасений ответно сжать её обманчиво хрупкую ладонь, которая показалась графу слишком правильно лежащей на его плече. Будто так и должно быть. От этих мыслей Атос уже не стал отмахиваться. Путь до палаток близ боевых действий они проделали в молчании.***
Несмотря на то, что свистели выстрелы и оглушительно грохотали пушки, друзья ничуть не боясь, улеглись на одном из холмиков прямо на траву. Бой с гугенотами проходил чуть дальше и слудующей атаки не предвещалось, как минимум, день, а здесь они могли не бояться, что их заденет. Но всё настроение, только-только пришедшее в норму после казни, испортили гвардейцы, решившие поддеть отсутствующих во время осады Ла-Рошели мушкетёров. Когда недостойные благочестивых мужчин слова лились в сторону Арамиса и Портоса, Анжелика только скрипела зубами и побелевшими под перчатками пальцами показательно сжимала эфес своей шпаги. Сдерживали её пыл лишь собственное самообладание и рука Арамиса, не причиняющий боль, но твёрдой хваткой вцепившаяся в локоть Леди де Ла Россе. Да и к тому же, сами мушкетёры тоже не спешили отвечать на нападки. Лишь д’Артаньян вертел головой, смотря то на одного друга, то на другого, ожидая одного ему ведомого знака, что негодяев уже можно проучить. Мушкетёры же только лениво и будто бы свысока смотрели на гвардейцев и их жалкие попытки вывести их на эмоции. Но когда эти мерзавцы, потерявшие всякое благоразумие, перешли на Атоса, тут девушку не смог удержать даже Арамис, из хватки которого она вырвалась с поразительной лёгкостью. Следом за ней со шпагами наизготовке вскочили как один и остальные, заставив не ожидавших этого красноплащников испуганно отбежать. — Право, мой дорогой друг. Не стоило. — всячески скрывая улыбку, покачал головой Атос, когда Анжелика повернулась к нему с горящими от ярости глазами. — Ещё как стоило! — пылко возразила девушка, вызвав своей горячностью смех у Портоса и снисходительную, но понимающую улыбку у Арамиса. — И стоило бы им ещё и языки отрезать! В груди графа разлилось необъяснимое тепло, отзывающееся на искренний, но безрассудный порыв Анжелики защитить их честь. Его честь. Да, эта юная девушка была под стать им — такая же справедливая, временами безрассудная и горящая верностью своим друзьям и своему делу. Но полная противоположность ему, графу де Ла Фер, нелюдимому, мрачному Атосу, который позволял себе улыбнуться только в компании друзей. С тех пор, как он понял, что вновь сумел полюбить, вновь смог впустить женщину в своё истерзанное сердце, Оливье стал частенько мучить один, весьма ожидаемый вопрос: а смогла бы она ответить на его чувства? Что-то подсказывало графу, что да. Ведь как ещё объяснить её отношение, которое было чуть теплее к нему, чем к другим из четвёрки мушкетёров. Её ярое желание защитить его от чего бы то ни было. В конце концов, её взгляд. Так на Атоса не смотрела ни одна женщина. Даже Миледи. Но этот взгляд чарующих зелёных глаз что-то переворачивал внутри него, рушил возведённые бастионы, просачивался в самые тёмные уголки, согревал и возвращал тепло в промозглую серость его души. Невооружённым глазом было видно, что господин де Ла Фер значит для юной госпожи де Ла Россе что-то большее, чем друг. Но видно это было лишь тем, кто хорошо их знал и разбирался в терзаниях любовных. А это Арамис и д’Артаньян. Но они благоразумно молчали, за что Оливье был им благодарен. Но после этого, возникал другой вопрос: не угаснет ли она рядом с ним? Не задавит ли её вся та тень, весь тот мрак, что уже давно жил внутри графа? Вынесет ли она это? А если этот мрак убьёт всё то светлое и невинное, что осталось в душе Анжелики, вынесет ли это Атос? Сможет ли он собственноручно сломать её, пусть и ненамеренно? Нет. И именно из-за этого и речи не могло идти о признании. Анжелика не заслужила этого. Она и так настрадалась в этой жизни. Не за чем ей ещё и в тёмных уголках души графа де Ла Фер потеряться. Но больше всего Оливье боялся, что она не выживет в каком-то из их предприятий. Он и так не одобрял того, что юная Леди участвовала в военных действиях наравне с ними. Но мужчина так же понимал, что так или иначе, но этот маленький чертёнок всё равно найдёт способ оказаться рядом с ними и, в случае чего, помочь. Так уж лучше пусть она будет рядом, под самым носом, хоть как к балласту к ней никто никогда не относился — она могла дать фору многим гвардейцам и даже мушкетёрам. Да и к тому же, для всех она — Королевский мушкетёр. Мужчина. А если «Жана» не окажется на поле брани, его посчитают дезертиром и казнят. Со всех сторон Атоса прижало и ему пришлось смириться. И когда он озвучил свою идею с завтраком под пулями в бастионе Сен-Жерве, какая-то часть его вопила о том, чтобы связать, заковать, да хоть за ноги подвесить, но не пустить её туда с ними на верную смерть. Но ведь это Анжелика. Анжелика, явно поцелованная как ангелом, так и бесом, де Ла Россе. И граф не посмел возразить на её настойчивый взгляд, говоривший о том, что в бастионе они будут, как и всегда, впятером. Не иначе как чудом продержавшись положенный час и не умерев, вмиг ставшая легендой, пятёрка мушкетёров отступила к своим войскам, где их встретили овациями, которые, казалось, заглушали даже шум пушек и ружей. — Я, честно признаться, думал, что мы не вернёмся. — с прежней бодростью и весёлостью, но некой задумчивостью, хохотнул д’Артаньян, складывая шляпу на стол обеденной палатки мушкетёров. В другой руке он задумчиво мял пальцами — Я Вас не узнаю, сударь! — в удивлении округлил глаза Портос, даже забыв донести до рта кубок с вином. — Где Ваш прежний настрой, которым можно было проламывать стены?! — Уверяю Вас, Портос, он ждёт следующей атаки. — заговорщически улыбнулся шевалье, совсем по-гасконски горячо взмахнув рукой. Господину дю Валлону этого оказалось достаточно и он со спокойной душой и смехом занял место на скамье рядом с другом. — Милый друг, могу я Вас кое о чём попросить? — вдруг раздался тихий голос Анжелики слева от графа, когда она заняла единственное свободное место рядом с ним. Шляпу, невзирая на правила столового этикета, она решила не снимать, так как сидевшие недалеко от них другие мушкетёры, хоть и не стали бы за это осуждать, но точно могли что-то заметить. Атос повернул к ней только голову, догадываясь, что пониженным тоном она дала ему понять, что разговор, какой бы не была крепкой их дружба с остальными господами, касается только их двоих. В глазах Леди де Ла Россе читалось волнение и граф слегка встревожился. Что могло её взволновать? – О чём угодно, сударыня. – так же тихо произнёс Оливье, слегка приподняв уголок губ, показывая, что она может не переживать и довериться ему полностью. – Вас что-то тревожит? Или Вам нужен секундант? Анжелика попыталась скрыть смех за кубком и неслышным, деликатным покашливанием, показавшимся графу до безобразия милым. Но лишь отрицательно помотала головой. – Мне нужно с Вами поговорить. – вмиг посерьёзнев, юная особа пронзительно заглянула своими зелёными глазами в его карие, заставляя что-то внутри Атоса в который раз всколыхнуться. – Наедине. Нет, эта девчонка просто невозможная! Но Оливье быстро взял себя в руки, внешне никак не выдав того, что с ним происходило. Ответив согласием и условившись встретиться под покровом ночи в ближайшей таверне, с которой и поставлялась еда для солдат Короля и Кардинала, недалеко от военного лагеря, они направили всё внимание на разговоры товарищей. Но Атос до сих пор перебирал в памяти всё: её взгляд, её жесты, её слова. Что могло встревожить милую Анжелику, что ей понадобилась личная встреча наедине? И хоть она говорила, что поговорить они могут и в палатке, предоставленной им пятерым, когда там никого не будет, граф настоял на том, чтобы покинуть лагерь и встретиться, так сказать, на нейтральной территории. Меньше лишних мушкетёрских и гвардейских ушей. Но Атос с необьяснимым трепетом и тёплой усмешкой вспоминал то, каким хитрым и смеющимся взглядом ему ответил этот маленький чертёнок с душой ангела на вопрос о карауле. В назначенное время, в комнату на втором этаже таверны под покровом ночи незаметно пробралась девушка в простеньким, но добротном платье и дорожном плаще. На удивлённый взгляд графа, Анжелика ответила тем, что опасалась за его репутацию. Что могли подумать о двух Королевских мушкетёрах, которые покинули ночью военный лагерь и закрылись в одной из дальних комнат таверны? Как минимум любовные интриги, как максимум заговоры. А вот к мушкетёру, захотевшему после жаркого сражения выпустить пар и провести ночь с женщиной, никаких вопросов не возникнет. Оливье только усмехнулся и тепло посмотрел на снимающую свой плащ Анжелику. Она была так искренна, так непоколебима и так прекрасна в своём стремлении защитить его даже от пересудов, что у графа вновь и вновь сжималось сердце. Пригласив девушку присесть рядом с ним на постель, так как в этой комнате не оказалось даже стульев, мужчина внимательно посмотрел на неё, ожидая, что она начнёт. Несколько мгновений юная особа пыталась собраться с мыслями, заламывала пальцы и кусала губы, чего за ней за достаточно долгий период дружбы Атос не замечал. Наконец, она подняла на него взгляд. В её глазах была вина. – Я должна покинуть Вас и наших друзей после осады. Что? Наверняка он ослышался. Но нет, Анжелика говорила достаточно громко, чтобы он её расслышал, но не на столько, чтобы услышал кто-то из ночных сплетников, захотевших малодушно подслушать парочку. Что могло её напугать? Что могло её заставить покинуть их? Отец? Он нашёл её и начал давить на дочь по-другому, поняв, что силой не выйдет? Если ей нужна помощь, ни о каком прощании и речи быть не может! – Анжелика, что Вас так встревожило? Если Ваш батюшка давит на Вас, клянусь, я вызову этого бесчестного человека на дуэль. Наши друзья меня в этом поддержат. – мадмуазель де Ла Россе в шоке округлила глаза, но тут же потупила взор, а её лицо вспыхнуло краской. Атос поумерил свой пыл, который, как ему казалось, в нём давно потух. – Почему Вы хотите так поступить с нами? Видимо, граф выбирал правильные слова, ударяя по больному месту этой смелой, но такой нежной внутри девушки – её чести и верности друзьям. Но лишь так он мог добиться от неё полного ответа, а не ужимок, которые могли бы отбить у него желание помогать ей и, тем самым, позволив ей спасти его от её же проблем. Леди де Ла Россе мгновенно вспыхнула, но тут же взяла себя в руки и зажмурившись, глубоко вздохнула, решив оставить уловку Атоса без внимания. Но она придала ей нужной уже ему решимости. – Потому что я люблю Вас, Оливье. Граф де Ла Фер так и застыл, с удивлением глядя в горящие решимостью, но неким страхом родные, зелёные глаза. Но что больше всего удивило мужчину, так это его собственная мысль, проскочившая так быстро, что едва осталась замеченной. «Только и всего?» Он уже успел смириться с тем, что его каменное сердце вновь начало что-то чувствовать. Успел смириться с тем, что снова смог полюбить одно из исчадий ада, коими считал женщин. Успел принять тот факт, что юная Анжелика де Ла Россе стала ему небезразлична. Но известный факт того, что и она тоже питает к нему нежные чувства, не удивил графа. Его больше обидело и задело то, что именно из-за этого она и хотела уйти. Неужели ей настолько противно осознание того, что её чувства обращены именно к нему? Видимо, граф впервые не смог совладать с эмоциями и всё, о чём он успел подумать, отразилось на его лице. Поэтому Анжелика поспешила оправдаться. – Мой милый друг, не поймите неправильно! – тут же схватила его за ладонь обеими руками девушка и прижала к своей груди, будто просила прощения у святого отца. – Я не хотела, чтобы Вас это к чему-то обязывало. И уж тем более не хотела рушить ту чудесную дружбу, о которой я могла раньше только мечтать! Но я так же хорошо помню Ваше отношение к женщинам и любви... Так вот оно что. Граф незаметно, но облегчённо выдохнул, едва уловимо на мгновение прикрыв глаза. Она боялась его непринятия. Очевидно, что она боялась этого и раньше, будучи наслышаной от, однажды, подвыпившего Арамиса о тяжкой судьбе графа де Ла Фер. Но одно дело дружба, а другое дело – любовь, о которую милый граф и обжёгся один раз. Она боялась, что когда он сам обо всём узнает, то не захочет иметь с ней никаких дел, именно поэтому решилась сама всё ему рассказать и предотвратить ухудшение отношений своим отъездом. Как же он сам об этом не догадался. А ведь что ещё она могла подумать, если он пришёл к принятию своих чувств не так давно, но показывал их ровно настолько, чтобы нельзя было заметить вообще ничего? Бедная девочка. И только сейчас граф задумался о том, что она действительно для него девочка. Ей же всего девятнадцать лет, в то время как ему наступал на пятки четвёртый десяток. И хоть она считалась по их меркам довольно взрослой особой, но в сравнении с ним была ребёнком. Ребёнком, в котором жила душа взрослой, потрёпанной жизнью, мудрой и смелой женщины. Атос снова почувствовал жгучее, колющее где-то под рёбрами желание укрыть её в своих объятиях. Более сильное, чем раньше. И не смог в этот раз себя остановить. Леди де Ла Россе даже пикнуть не успела, когда граф в один момент подсел к ней ближе и буквально впечатал в свою крепкую грудь, прижимая к ней девушку с силой, но осторожностью, надёжно обхватывая длинными, аристократичными пальцами её плечо и талию. – Даже не смейте думать, что теперь я отпущу Вас. – прошептал Оливье, с замиранием вдыхая аромат с волос юницы и со счастливой улыбкой подумав о том, что он, наконец, может так сделать. – Вы напрасно боялись того, что я отвернусь от Вас из-за любви, которую Вы ко мне питаете. Отнюдь, сударыня, Вы только официально дали мне разрешение привязать Вас к себе. Девушка резко отстранилась, с надеждой и удивлением смотря во впервые искрящиеся счастьем глаза графа, на его спокойную, умиротворённую улыбку, на непослушную чёлку, что снова спала на его красивое лицо. Неужели её чувства не безответны? Неужели Атос тоже что-то чувствует к ней? Но это же невозможно! Но ведь граф никогда бы не позволил себе играть с ней. Никогда бы не позволил себе ложь и насмешку. Он выше всего этого. Он же благородный граф, Оливье де Ла Фер. Её Оливье. – Я люблю Вас, Анжелика, и не дам Вам убежать от меня из-за предрассудков. Не выдержав той бури чувств, что за секунды развернули в ней слова и действия Атоса, девушка кинулась к нему, горячо, самозабвенно целуя опешившего от такого напора графа. Но он быстро сориентировался, перехватывая инициативу. И только когда девушка, не выдержав напора, повалилась на спину на кровать, Оливье смог оторваться от неё. – Нет... Остановите меня, моя милая... Иначе я сам уже не смогу... – задыхаясь от долгожданного поцелуя, Атос упёрся ладонями в постель, по сторонам от головы раскрасневшейся мадмуазель де Ла Россе, нависнув над ней. Девушка, стараясь не прятать смущённый взгляд, соблазнительно закусила губу и привстав на локте одной руки, ладонью другой с нажимом провела по ткани камзола на спине мужчины, заставляя наклониться к ней чуть ниже. Тот повиновался и снова не смог ничего предпринять, с замиранием сердца чувствуя более нежный, новый поцелуй. – Я никогда Вас не останавливала, мой дорогой граф, и не собираюсь начинать. – прошептала Анжелика прямо ему в губы и застенчиво их поджав, утянула совершенно не сопротивляющегося мушкетёра за собой, на ложе. В эту ночь они смогли прикоснуться к любви, искупаться в ней, заново поверить в неё. В эту ночь граф де Ла Фер забрал у юной Леди невинность, отдавая взамен всё своё тепло, всю ласку, на которую был способен. В эту ночь Леди де Ла Россе превратилась из девушки в женщину, забрав взамен у графа все его страхи, всё то тёмное, что в нём жило раньше, оставляя светлую частичку, разрастающуюся всё больше с каждым её поцелуем, с каждым словом, с каждым обещанием и мольбой, освещая все уголки его души. Утро они предусмотрительно встретили уже в палатке вместе со своими товарищами.***
После окончания осады Ла-Рошели, мушкетёры, как и хотели, ушли со службы. Все, кроме д'Артаньяна. Анжелике ничего не оставалось, как поддаться немой просьбе Атоса, которая отражалась в его глазах волнением и надеждой. Он не хотел заставлять её, не хотел уподобляться её отцу, но и оставить одну не мог. Девушка же решила последовать за возлюбленным, повесив мундир мушкетёра на гвоздь, поменяв его на платье и обручальное кольцо. Графу отнюдь не казалось, что он опережает события. Напротив, сейчас, когда всё стало ясно, как божий день, он сокрушался, что обручились они даже поздно. Ведь они столько всего прошли вместе, спина к спине, шпага к шпаге. Но сейчас, когда по прошествии разлуки с друзьями и их скромной свадьбы прошло без малого несколько месяцев, граф де Ла Фер всерьёз задумался над тем, чтобы что-то решить с отцом своей жены. Псы графа де Ла Россе уже добрались и до владений Оливье, в которые он вернулся с лёгким сердцем и в которых ничего не проходило мимо него. Молодая графиня, в силу своей подготовки и недавнего образа жизни, тоже заметила неладное, хотя и до последнего надеялась, что соседствующие едва ли не в притирку с землями отца владения мужа никто шерстить не догадается. Как говорится, хочешь спрятать – держи под носом. Не получилось. Но Атос никак не ожидал, что отец будет оскорблять свою родную дочь, упрекая её в том, что она лишила его прекрасной возможности выйти в свет. И хоть господин Филипп и был в состоянии алкогольного опьянения, ему это не давало никакой поблажки. Так считал злой как тысяча чертей Атос, приставляя к горлу отца своей благоверной остриё шпаги. – Не смейте выражаться так в адрес моей супруги, сударь, иначе я буду вынужден скрестить с Вами шпагу, чего мне, поверьте, очень хочется! Конечно же, даже будучи под действием вина, господин де Ла Россе понял, кто стоит перед ним – с такого ракурса ему очень чётко в глаза бросался герб семьи де Ла Фер на эфесе шпаги этого мужчины. Хочешь не хочешь, а мигом протрезвеешь. Всё таки, графство Оливье было выше, чем у Филиппа, хоть первый был и моложе. Будучи человеком трусливым и обходящим стороной всякие конфликты, отец молодой графини де Ла Фер не пожелал идти против воли её супруга и злить его ещё больше. Именно поэтому не стал никак реагировать, по крайней мере показательно, на бумагу, заверенную королевской печатью, свидетельствовавшую о том, что владения графа де Ла Россе полностью переходят под главенство графа де Ла Фер. Что-что, а это королева-матушка могла себе позволить нашептать своему мужу, благодаря таким образом отважного мушкетёра за несчастные подвески. Король и сам был доволен смелостью и храбростью пятерых своих солдат, проявленным на осаде Ла-Рошели, и особо задумываться не стал, передав право управления землями отца госпожи де Ла Фер её мужу. Особенно после того, как Атос собрал все доказательства и даже нашёл свидетелей того, что Филипп распоряжался своим имуществом неразумно, ещё и подло поступил по отношению к своей дочери. Да, Оливье основательно подошёл к вопросу о мести за свою женщину. Та хоть и не одобряла методов благоверного, препятствовать ему, как и обещала, не стала, лишь кротко и тихонько радуясь тому, что её муж – самый справедливый, надёжный и просто лучший мужчина на всём белом свете. А ещё Атос заметил, что с приходом в его дом Анжелики, это неживое, давно умершее место вновь ожило, почти как при его почивших родителях. Штат слуг просто души не чаял в своей хозяйке – юная графиня была настолько же добра, насколько мудра и отзывчива. Она никогда не относилась к ним как к черни, считая их такими же людьми, как и самих господ мира сего. Безумно, слишком наивно, но явно подкупающе. Даже настолько, что иной раз граф де Ла Фер в удивлении обнаруживал в коридорах скучковавшихся служанок, которые тихо, но настойчиво спорили между собой, чем же им сегодня порадовать её Сиятельство на обед. Делая вид, что не услышал их занимательных разговоров, граф, скрывая улыбку, удалялся, чтобы испуганную его неожиданным и тихим появлением прислугу не хватил сердечный удар. Анжелика смогла наполнить поместье де Ла Фер уютом, любовью и теплом, которых ему так отчаянно не хватало. Как и его хозяину. Но сейчас, застав жену за совершенно вопиющем с точки зрения этикета, но таким трогательным с человеческой, занятием, Атос понимал – он, наконец-то, счастлив. До невозможности счастлив, глядя на то, как его милая, маленькая Анжелика помогала по-отечески улыбающемуся ей садовнику и заливисто смеялась с историй о его бурной молодости в один момент, и внимательно, с интересом слушала рассказы о тех или иных растениях в их саду в другой, стараясь всё запомнить. Когда юная графиня заметила присутствие своего мужа, он слегка растерялся, боясь того, что девушка обидится на его маленький шпионаж. Но она лишь счастливо улыбнулась ему и попросив садовника её извинить, отряхнула руки от земли и что-то аккуратно схватив ведёрко с неплохим черенком, подскочила к графу с такой лёгкостью, что, казалось, вообще не чувствовала всех слоёв юбок. – Оливье, посмотрите! Я нашла недалеко от Ла-Рошели ивовые заросли и после того, как осада закончилась, смогла прорастить ивовую ветвь! – девушка, с искрящимися глазами поднесла на уровень груди ведёрко с землёй и черенком в длину, где-то, в половину туаза. Но вдруг, Анжелика потупила свои прелестные зелёные глаза и едва ли не стыдливо засмущалась, подняв взгляд на графа снова. – Я всегда мечтала об иве. И хотела бы, чтобы мы с Вами посадили её вместе. Удивление Атоса было недолгим. Его супруга была так искренна, так прекрасна и чиста в своём по-детски милом порыве сделать что-то вместе с ним, что он даже не смог ничего сказать. Лишь тепло улыбнуться и мягко, едва касаясь, провести огрубевшими, но такими нежными сейчас, пальцами по её щеке. – Как я могу Вам отказать, душа моя? Глаза юной графини вновь заискрились счастьем, но граф отчётливо видел в них ещё кое-что – безграничную любовь к нему. Как она смогла увидеть в нём что-то, ещё и настолько полюбить – загадка для него. Но он знал одно – его любовь к этому ангелу была не менее горяча и огромна. Позволив супруге самой выбрать место, коим оказался внутренний двор замка, Атос, ничуть не колеблясь, погрузил руки в землю, поддерживая ладони супруги, сжавшие пока неокрепшие корни будущего дерева. Садовник уже подготовил ямку, украдкой вытирая слёзы манжетами, пытаясь наглядеться на такого непривычно умиротворённого и счастливого хозяина. Когда с посадкой и приведением внешнего вида в порядок было закончено, граф только в тот момент смог понять, что же на самом деле хотела сделать Анжелика. Представив, как они вместе доживут до глубокой старости, будут сидеть в саду и любоваться выросшим в красивую иву деревцем, Атос понял, что своими «плакучими» ветвями ива закроет больше половины пруда с лилиями. В удивлении посмотрев на жену, Оливье увидел в её глазах вину, страх из-за его возможного гнева и, на удивление, понимание. Она знала, что поступила очень своевольно, но он понял почему. Анжелика хотела, чтобы вся его боль, все плохие воспоминания скрылись вместе с этим прудом и лилиями за ивовыми ветвями. Чтобы ему как можно меньше что-то напоминало о его терзаниях. И он прижал её к себе так резко и так крепко, что выбил весь воздух из девичьей груди. Юная графиня сначала неверяще, но потом так же крепко обняла возлюбленного в ответ, с наслаждением пряча лицо в грубой ткани его камзола на широкой груди. – Пообещайте мне кое-что, моя милая. – прошептал Атос, с упоением вдыхая родной аромат волос жены, пальцами сжимая ткань платья на её талии и плече. – Всё, что угодно, Оливье. – слегка отстранившись, чтобы она могла заглянуть в его глаза, так же прошептала девушка. Граф не удержался и мягко провёл кончиками пальцев по щеке супруги, склонившись к ней ещё чуть ближе. Анжелика заставила его сердце замереть в сладостной истоме, когда обхватила его ладонь своей и прижала к губам, нежно и трепетно целуя руку мужа. – Вы всегда будете прямо мне говорить о своих желаниях и идеях. Я никогда и ни в чём Вам не откажу, так как твёрдо уверен в Ваших мудрости и благоразумии, но ради всего святого, не утаивайте от меня ничего, даже если Вами будет руководить желание спасти меня от самого себя. На эту просьбу и завуалированную благодарность девушка ответила скромной улыбкой и нежно проведя кончиками пальцев по лицу любимого, заставляя его на мгновение прикрыть глаза от щемящей его сердце нежности к супруге, прикоснулась губами к его щеке. – На самом деле, мой милый граф, я действительно мечтала об иве. – вдруг, со слегка хитрой, но ласковой улыбкой проговорила девушка, взявшись за протянутый локоть. Поблагодарив садовника, юная мадам де Ла Фер последовала за мужем по саду. – И я правда нашла ивовые заросли. Хотела преподнести подарок, выращенный своими руками, господину Портосу, дабы украсить его поместье и оставить частичку своей дружбы, раз уж у себя не получится. Но, случились Вы. – на упоминании о том, как Атос не отпустил её и не дал уехать неизвестно куда, девушка тепло улыбнулась и крепче прижалась к уже полностью выздоровевшему плечу супруга, на что он оставил целомудренный поцелуй на её макушке. – И я посчитала уместным, если мы вместе посадим дерево на территории дома, в котором Вы сделали меня хозяйкой. О том, что это дерево может послужить таким же щитом от плохих воспоминаний, каким служила я Вам от вражеской шпаги, я подумала уже чуть позже. Вдруг, остановившись, графиня повернулась к мужу и уложив ладони на его сильные плечи, самозабвенно провела по ним вниз, обхватывая пальцами локти Атоса. Тот, не задумываясь, умостил ладони на талии супруги, намеренно сократив между ними расстояние. – Не сочтите это дерзостью, своеволием или желанием вытеснить воспоминания о Вашей бывшей супруге. – запнувшись, Анжелика пыталась подобрать правильные слова, стараясь при этом не обидеть графа и не задеть слишком сильно старую рану. Оливье, поняв это, слегка погладил пальцами её спину, оказывая немую поддержку и призывая продолжить. Зеленоглазка глубоко вздохнула. – Эти воспоминания навсегда останутся с Вами, потому что они сделали Вас сильнее. Сделали Вас тем, кого мы все знаем. Но в моих силах было сделать так, чтобы они, при взгляде на поместье и сад, не были столь резкими. Атос уже понял, что это невероятное, чистое существо было способно заставлять его сердце вновь чувствовать, вновь биться от любви и сжиматься от переполнявших душу эмоций и чувств. Но она с каждым разом всё больше удивляла своим стремлением защитить его практически ото всего – будь то шпага неприятеля или душевные муки. Графу де Ла Фер казалось, что полюбить ещё больше и сильнее свою супругу он не сможет. Выяснилось, он был не прав. – Вы – мой ангел-хранитель. – наклонившись и прижавшись своим лбом к её, прошептал Атос, осмелившись теперь прижать жену к себе вплотную. Анжелика ничего на это не ответила. Лишь подарила возлюбленному сначала счастливую улыбку, а после, до безумия нежный и полный ответной любви поцелуй.