Бесконечно больше небо

— Князь Андрей Болконский, — в знак знакомства лишь киваю. Оглядываю собственный кабинет. На стене в золотой раме изображение генеалогического дерева нашей семьи. Высшая знать, как-никак. В зеркале на соседней стене рассматриваю собственное отражение. Тёмные волосы, безразличное сухое лицо, небольшой рост и белоснежный мундир. В помещении полно людей, серых пустышек. Под их монотонные разговоры погружаюсь в собственные мысли.       Вспоминаю Лизу, мою жену, и остывшие к ней чувства. Она уже не волнует, не будоражит. Её компания теперь мне скучна. Потому что она такая же, как они: поверхностная, неискренняя, пустая. И ужасней всего то, что она в них нуждается до дрожи, до изнеможения. Нуждается в их внимании и одобрении. Быть частью их общества, его главным украшением — вот её недалёкая цель. Но она всё ещё моя жена. Мой долг, обязанность, моя тяжкая ноша. Она моя величайшая ошибка. «Но свяжи себя с женщиной — и, как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И все, что есть в тебе надежд и сил, все только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество — вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти». — проносится в мыслях.       И я вспоминаю Наташу, ту, что оживила меня. Только с ней беседы и танцы, глупые званые вечера наполнялись красками. Она не имела отпечаток светского клейма. Её удивление, неловкость, радость, открывались мне чем-то нежным и близким. Она пробуждает забытые чувства, волнует. Я не думал о ней, я только воображал её себе, и вся жизнь представлялась в новом свете. Наташа мучила меня. Но нет, не она. Мои чувства к ней, её образ в мыслях, легкая улыбка, звонкий смех — эти самые прекрасные мучения. И я живу, но не могу жить без неё. Потому она всегда со мной. Такая близка, но такая далёкая. И я готов признать, что не испытывал подобного ни к кому другому.       Этим потоком мыслей я поделился только с Пьером, моим близким другом. Он слушал и кивал, как делал это всегда. С ним можно быть честным и открытым, быть настоящим, каким был и сам Пьер. Он был готов поддержать, не смотря не на что. Он был тем самым живым просветом в густом лицемерии светского общества.       Я устало прикрываю глаза. И вижу до боли родное лицо сестры.«Я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать… Обещаешь?». В голове закручиваются мысли. Мерзкое, лицемерное общество. Пустые разговоры, пустые люди. Они резко сменяются презрением. Крик. Все лица в голове искажает гримаса боли. Шум, гул в ушах и резкая тишина. Только душащая боль ранения, наполняющая каждую клеточку тела. Я открываю глаза. Дышать тяжело. Оглядываюсь. Я истекаю кровью. Рядом безжизненные тела товарищей. И тут мгновение замирает. Нет боли, нет радости, нет сожалений. Пропал весь пыл и задор молодости. И прошлое уже не имеет значения. Не светская жизнь, не война, не люди. Только небо. Бесконечно большое, глубокое, спокойное небо. Свободное небо.