thorns of white roses.

— доброе утро. бормочил себе под нос Комякин, лениво открывая слипающиеся сонные глаза. и вправду, наступило утро, а белокурый так и не заснул. какая жалость. его настроение, когда он вспоминал те двух челов из своего подсознания, сразу портилось. — Слуга и Изуру.. вот пидорасы, блять. че они вообще показались мне, если по их правилам там ебанным нельзя показываться? —раздраженно хватаясь за голову, Комякин другой же бледной и худощавой рукой потянулся к телефону под подушкой, чтобы посмотреть время. было еще рано, отличное время чтобы прогуляться по городу, который все еще спал. Ваньку Никита всегда вспоминал, он вспоминал, как они весело проводили вместе, пока этот ебалай не попал под машину. вот пидорас.. а ведь бледнолицый все еще не рассказал ему о своих чувствах к нему. бля, ну, че уже поделаешь? приводить себя в порядок не было смысла, Комякин ложился в своей одежде, в которой он ходил, буквально, каждый день. голова жутко болела, скорее всего, от недосыпа. бессонница - это то, что мешало ему спокойно и мирно спать. она беспокоила его каждый божий день, но Комякин продолжал надеяться, что со временем эта бессонница покинет его, разрешив ему спокойно спать по ночам. под глазами были заметные мешки, от них белокурый не собирался избавляться. уж привык видеть свое ебало с синяками под глазами. рука резко вздрогнула ощутив под собой что-то настолько теплое. обладатель серо-зеленых глаз видит своего кота, Сыра, которого однажды спас(?), забрав к себе в квартиру, но не осознавая, что ему нужно покупать всякие фигнюшки для комфорта кота. Никиту настигала безбрежная и вечная грусть от осознания того, что у него почти не оставалось знакомых. только Саша с Костей, да Фел. можно ли было назвать Сыра своим знакомым? скорее, только милым домашним питомцем. — сыр.. ты че. —наблюдая за тем, как на его грудь стал залезать кот, Комякин не смог сдержаться и стал осторожно приглаживать шерсть котика, стараясь не навредить ему. —эх, ты. … через час, полтора, бледный, словно труп, юноша, стоял возле своего подъезда, доставая из кармана неопрятной зеленой куртки пачку сигарет, Комякин начинает снова рыться в своих карманах, пытаясь найти что-то наиболее важное. это ,,важное" - было зажигалкой. покурить без зажигалки.. ну.. это полный пиздец. нихуя не выйдет. оказалось, что парниша не взял зажигалку, топнув ногой и сбив со своего места какой-то небольшой и легкий камень, белобрысый закинул пачку сигарет обратно в карман и, смотря по сторонам, поплелся не пойми куда, забыв обо всем на свете. Комякин пришел на ужасно знакомое место, где они обычно веселились с Химинцем, но это было слишком давно. быстролетное желание вновь взглянуть в глаза своего друга было слишком сильным, с каждым разом оно становилось только больше, блять. исполниться ли это желание одинокого парня? *глаза устало смыкались, но бледнолицый парень старался не засыпать на месте. кое что заставило его широко раскрыть глаза, хлопая ресницами.. — че?, — не веря своим глазам, Никита стал следить из-за деревьев за слишком знакомым силуэтом, что не давал ему покоя. Пов: Ваня. —,,мне пиздецки кажется, что кто-то пялиться на меня. че за даун? бомж какой-то, че ли?) — Ваня не собирался по началу осматриваться, поддаваясь слежкам какого-то чела за ним. интересно, он вообще соображал, что Ваня, как бы, чувствовал, что кто-то пялиться на него? ну и долбоеб. пов: Никита. —,,бля, это че, рил Ванька? охуеть, ну нет, это не может быть он. он же сдох, пидорас?.." — Никита явно занервничал, хотелось выйти изо дерева и подойти к юноше, схватив его за плечо, которое было все же таким мягким, как и раньше. — Ваня.. Вань! — окликнув старого друга, Комякин помчался к стоящему шатену, чтобы прижаться к нему и не отпускать его, Никита больше не даст Ваньке умереть. Химинец в то же время удивленно и ошеломлено оборачивается на бежавшего к нему.. знакомого? —чикин?! —так же ошеломлено глядя на своего друга, Химинец уставившись вперед и не двигаясь, неподвижно стал стоять на месте. — Ваня… я люблю тебя. — заключив шатена в свои крепкие объятия, из которых он никогда не вырвется, смущенно замялся Комякин. — я тебя тоже, друг!