Звёзды

      В небе, таком далёком и тёмном, осторожно мерцают бледные, как мир, точки. Он, касаясь головой покалывающей травы, медленно расползается в восхищённой улыбке. – Чара... – шепчет его подрагивающий голос. – Чара, – вновь зовёт он меня, задыхаясь от порывов буйных эмоций. Слабость накатывает на тело, и я опускаюсь на холодную природную подстилку рядом с его немеющим телом. Глаза так и норовят сомкнуться, но зрачки с медленным забвением прокатывают взгляд от одного "маленького светлячка" до другого – побольше.       Я никогда не любила звёзды, никогда не изучала созвездия, но моя душа вторит тихим счастливым всхлипам его души, чувствуя, как важен и неповторим именно этот момент. Он никогда не видел реальных звёзд. Каждый раз, сидя в Водопадье, я шептала ему истории о том, как выглядит настоящее небо, как выглядят настоящие белые точки в ночных просторах. Ещё тогда он, маленький несмышлённый козлёнок, задался необыкновенной мечтой. – Ах, Чара, неужели это и есть то, что вы, люди, называете... звёздами? – он неестественно тянет последнее слово, будто пробуя его, такое, казалось бы, знакомое и привычное, на вкус, но оно вдруг предстаёт совершенно другим – новым, необъяснимым, холодным и тёплым, сладким, но притом с такой лёгкой мятной горчинкой внутри, красивым и устрашающим своей неизведанностью. Звёзды. Его тон действительно придаёт слову какую-то загадочную ауру, думаю я, кладя бледноватую человеческую ладонь на его – мягкую и тёплую, "монстрячую". Слабость прокатывается по моему измотанному телу холодноватой струйкой, и я двигаюсь ближе к Азриэлю – высокому, горячему. Слушаю, как стуки его сердца нарушают тишину моего разума.       Он сжимает мою ладонь, цепляясь за неё, как за последний сучок в бурной реке жизни. Он слаб. Слаб и плаксив. Но необычайно чувствителен. Азриэль больше ничего не произносит. Он лишь с детским заворожением вглядывается в простирающееся над нами небо и, изредка восхищённо вздыхая, всё больше сжимает мою ладонь. – Азриэль... Это обычные звёзды, – с усмешкой говорю я ему. Он не отвечает, лишь вновь проводит своим округлённым коготком по внутренней стороне моей ладони и осторожно, будто боясь разбить, кладёт её себе на грудь. Я зарываюсь рукой в зелёных ростках, вырвавшихся из его грудной клетки, забираюсь пальцами в золотые лютики и в голове глухим ударом прокатывается солёное отчаяние – это конец. – Звёзды... – вновь тянет он, в слове слышен неестественный хрип. – Как я мечтал лишь мельком увидеть огромные небесные просторы, увидеть звёзды... Я ухмыляюсь, не в силах понять его тирад об этом космическом мусоре. Вытаскиваю руку из его цветочной груди и, присаживаясь, кладу её на его ещё нетронутую щёку, на чёрную всё больше бледнеющую полоску его силы. Моё сердце замирает, когда к большому пальцу подбирается тёплая солёная слезинка. – Ты такой плакса... Азриэль, – говорю я, нисколько не жалея о произошедшем. Он расстроенно ластится к моей ладони, вытягивая шею, как израненный котёнок. – Прости... – в последний раз Азриэль мягко улыбается мне, закрывая ещё уцелевший от ростков глаз, – прости меня, я действительно... плакса

×××

      Чара стояла перед небольшой горсткой праха, проносящегося с потоками буйного ветра под утренней зарёй, она почти ни о чём не жалела.