Плод любви твоей — горький плод

Стелла помнит лишь мелодию её имени. Буквы — партитура, голос произносящий — песня. Имярек — замирание. Имярек — проклятие. Никаких молитв, здешние боги их не слышат. Не мучай. Дай спокойно жить. Сама говоришь прошлое оставить позади, жить так, чтобы не жалеть. Стелла между двумя огнями мечется, и не найти покоя. И какая ты Кафка. Ты бессовестный Фауст, а Мефистофель твой — зол и мрачен, наточенный клинок, что к тебе не пускает, ей-Богу, дворовый пёс. Говорят, они отличаются преданностью. Его тоже предашь? Взглядом манишь да пули наготове. Стелла вспоминает, что Вельт рассказывал о болезни, от которой когда-то страдало человечество. Он назвал её «болезнью верных и любящий». Люди исступлённо ухаживали за умирающими родными, сами заражались и умирали. Было что-то про мокроту и кровь, но Стелла не дослушала. Кафка, тебя ведь тоже касается. Идеалы твои — ширма, что скрывает сердечный порок, самый гнусный: неумение быть искренней. Избегаешь. Отталкиваешь. Падаешь в пропасть, зовёшь своего цепного, насмешливое «Блейди», тягучее и обжигающее, точно дешёвый коньяк, льётся в горло и телом не принимается. Из-за тебя всё замарала. Ты ведь не такая, Кафка. Руки греют через перчатки, поддерживаешь и шепчешь напутствия — первое воспоминание возрождённой, ценное и родное. Ты ведь тогда не сразу бросила. Считаешь, что отпустила, но завладела сердцем и душой. Мучайся теперь. — Опять звёзды считаешь? — Март 7 плюхается рядом. — Ты так внимательно смотрела в окно, что мне начало казаться, что ты дырку в нём прожжёшь. А запасное где прикажешь брать? — и неожиданно серьёзно, — о чём думала? Можешь не отвечать, если не хочешь! Стелла думает. Март 7 сама как солнце, стоит появиться, как тьма отступает. Совсем на Кафку не похожа. Стелла замечает, как повсюду ищет её черты, чтобы не забыть. — Март, — Стелла разворачивается, смотрит в глаза, — ты не жалеешь, что не помнишь своего прошлого? Март 7 удивлённо моргает, задумывается на пару секунд и возмущённо выдаёт: — Конечно, жалею немного. Как о таком не жалеть. Но, знаешь, как говорят? Если звёзды зажигают, значит, это кому-то нужно. И если что-то потеряно, то, может, так и надо. Если я ничего не вспомню, то точно не забуду настоящее. И тебе советую. Март 7 поджимает губы, считая, что сказала лишнего, тему быстро меняет: — Совсем забыла, Асте что-то срочно от тебя нужно. Ты её не задерживай! — Сама же не спешила её поручение передать. — Не важно! Март 7 тоже верная. Кафка эфемерна. Кафка — пуля, летящая со скоростью четыреста метров в секунду. Значит, к чёрту её, ускользнула так ускользнула, а если попадёт… Март 7 тянет Стеллу к Асте, бежит во весь опор, чтобы не получить нагоняй. Образ, боль приносящий, стирается. Они ведь похожи. Никто не признается, что больно, даже если остриём меча рисовать по коже полосы, даже если лицом в грязь. Даже если любая мелочь — о друг друге. Стелле часто снятся страшные сны, где ты, Кафка, вновь её бросаешь. Кошмары никогда её не пугали до этого момента. Кажется, что стоит закрыть глаза, как возникнет её лицо. Нет, наваждение. Они с ней порознь. Нет, Стелла не страдалица, и плакать не будет. У неё под боком бита, Март 7 подаренная. Стелла дышит рвано и горячо, просыпается, жмурится и снова погружается во тьму, что постепенно развеивается от света включённого монитора. В этот раз она спит у Дань Хэна. Тот заполняет Архивы. Делает вид, что не заметил. Кошмары ему знакомы, ещё лучше он понимает стыд от того, что подобная глупость способна выбить из колеи. У него ведь от них тоже губы дрожат. Дань Хэн молча протягивает стакан воды. Стелла выпивает залпом. — Всё добавляешь материалы о Лофу Сяньчжоу? — она нервно стучит пальцами по стакану. — Да. — И как продвигается работа? — Потихоньку. — О. Они молчат какое-то время, но неловкости никто не чувствует. — Хочешь об этом поговорить? Голос Дань Хэна заботливый, на грани шёпота, Стелла от него почти вздрагивает, ощущение, будто погладили по голове. Дань Хэн нетактильный. Он сидит рядом, уступив футон ей, Стелла кивает и вновь погружается в воспоминания. Вокруг темнота. Лишь знакомый голос, тянущий за собой, как поводок упрямого пса. — Здравствуй, дорогая. Рука в перчатке прикасается к щеке обманчиво нежно. Стелла, ты ведь сильная. Не подчиняться, не вестись на сладкие слова. Стелла хмурится и отталкивает руку. Кафка на это смеётся. — О, у тебя появился характер? Очень хорошо. Жгучее тепло разливается по лицу от похвалы и радостной улыбки, Стелла злится сильнее от неуместной нелепой благодарности. Со стороны она наверняка жалкая. У неё ведь нет гордости, стоит позвать — прибежит. Вспышка. Высверк клинка. Ах да, Блэйд, твой вечный паспарту. Во всех кошмарах ведь есть чудовище — пусть оно сыграет свою роль (хорошо справляется). Вновь удар, на этот раз точный. Обжигающая боль, исполосованное ровными линиями тело, разрезы набухают и сочатся алым. Стелла падает, кровь из ран превращается в странные красные цветы, похожие на пауков, от них будто идёт свет, освещая всё вокруг. Кафка стоит в отдалении. Отворачивается, уходит в темноту, прочь от алого поля. Она уходит. Стелла смотрит на Дань Хэна. Тот ведь только кажется камнем. Он утешает взглядом, кладёт ладонь на плечо и вздыхает, силясь показать, что ему не всё равно. — Извини, это звучит глупо, да? — Стелла накрывает его ладонь своей. — Вовсе нет. Стелла бурчит что-то себе под нос, опускается на футон, кутается в одеяло и понимает — стало легче. Дань Хэн задумчиво подпирает рукой голову и спрашивает: — Я могу что-нибудь сделать для тебя? Он хороший слушатель. И рассказчик тоже. — Почитай мне что-нибудь про Лофу Сяньчжоу, — говорит Стелла. Дань Хэн краток, но голос его успокаивает. Стелла закрывает глаза и старается уснуть. Дань Хэн не стал говорить, что цветы, которые она видела, это ликорисы. Символ расставания. Непроизвольно вспомнилась легенда о двух возлюбленных, что ослушались богиню, от чего та их разлучила. И что даже перерождение не смогло их воссоединить. Иногда лучше оставить при себе. Дань Хэн это отлично знает. А Кафка молчит и смотрит на звёздное небо. Их блеск фальшивый и неживой, точно насмешка Ахи. Рядом Сильвер играет в очередную игру, но звуки эти столь привычны, что не отвлекают от раздумий. Кафка чувствует себя… непривычно. Она ещё ни разу не сомневалась в словах Элио, ведь он никогда не ошибается. Если Элио сказал оставить Сосуд на борту Звёздного экспресса, значит, это правильно. Так почему… Нет, Кафка не признает, что скучает. Как и Стелла. Пусть разлука — зверь беспощадный, прогрызает себе путь в самое нутро и пожирает изнутри. Всякого зверя можно приручить, задобрить. Вот она пытается примириться. С глаз долой — из сердца вон. Так ведь говорят?

***

Пом-Пом снова что-то беспокоит. Она ходит за Стеллой по всему вагону, скрывается по углам, прячется за ногами Химеко. Господин Вельт смотрит на это удивлённо, порой поправляя очки — него всегда глаза усталые и грустные. — Что-то случилось, Пом-Пом? — Стелла наконец к ней подошла. — Может, да, а может, нет, какое тебе дело? — возмущённо отвечает Пом-Пом, быстро перебирая лапами, Стелла без труда идёт с ней вровень. — Ты явно весь день хочешь мне что-то сказать. Пом-Пом мнётся. Хочет скрыться, да Стелла быстрее, садится перед ней на корточки и смотрит своими туманными глазами, чувство такое, будто на тебя дворовый пёс смотрит. Беспризорный такой, весь в репее. Пом-Пом тяготит молчание, и она говорит: — Я боюсь… что ты покинешь Звёздный экспресс. — Я? — Стелла не сразу поняла сказанное. — Но почему ты так решила? — Во вселенной столько планет, вдруг какая-нибудь тебе очень понравится… Стелла не любит задуматься о будущем. Всю свою непродолжительную жизнь она плывёт по течению, действует по обстоятельствам. За план отвечают другие. Нет, у неё ни разу не возникало желания остаться на какой-нибудь планете, что они посетили. Или же… Стелла снова вспоминает Кафку. Это ведь так соблазнительно, быть с ней рядом, не прятать восхищённого взгляда, не стесняться её лукавой улыбки. Когда Кафка улыбается, она забавно жмурится, у неё появляются ямочки на щеках. Стелле стыдно признать, но она скучает по этой улыбке. Если бы она была одной из них, одной из Охотников за Стеллароном… Ах, Кафка. Ты искусно играешь с людьми, с детским восторгом наслаждаешься этим, верно? Это и есть вся твоя капля искренности? Стелла хмурится. Нет, никогда она не станет такой, как Кафка, не место ей среди Охотников за Стеллароном. Она не острая, как Блэйд, не расчётливая, как Сильвер. И уж точно не жестокая, как Кафка. Наверное, Элио действительно прав. Звёздный экспресс её судьба. То, куда можно вернуться. Стелла улыбается Пом-Пом, берёт её руки в свои и говорит: — Пом-Пом, я от тебя никуда не уйду. Ты слишком хороший звёздный проводник, а этот экспресс — лучшее место в галактике. Пом-Пом смотрит на Стеллу радостно и что-то бормочет, смущённо пряча взгляд. — Хорошо, я тебе поверю, но не вздумай обмануть! Стелла тихо смеётся. Она сама не заметила, как это место стало ей домом.

***

Неощутима модальность незримого. Звезда моя, помнящая и непомнящая одновременно, ты не гасни. Стеллой наречённая, такой оставайся. Хмурость на лице показная. Кафка смотрит на неё из окна местного отеля. Как та в спешке поднимается по каменной лестнице, осторожно оглядываясь, подвоха боясь. Ещё шаг и исчезла из поля зрения. Через какое-то время Кафка слышит знакомые шаги за дверью. Она открывает дверь и даёт Стелле войти. — О, вот и ты. Давно мы с тобой не виделись, да? Стелла то ли трепет чувствует, то ли злость. Глупо всё сложилось. — И зачем ты позвала меня? Снова… — Стелла хмурится и глядит будто раздражённо. — С Блэйдом что-то случилось или?.. — Нет. На этот раз я здесь, чтобы предупредить. То, во что вы ввязались на этой планете слишком опасно. Ты должна убедить своих друзей сбавить обороты. Вам ещё не видна общая картина. — Элио тебе так сказал? Кафка улыбается и кивает. Стелла фыркает вовсе не зло, скорее нервно. От Кафки не дождёшься чего-то конкретного, одни туманные намёки, в которые верить стоит ли? Обман или нет? — С Блэйдом хоть всё хорошо? — С Блэйди априори не может быть «всё хорошо», но он относительно в порядке, — Кафка задумывается. — А ты выглядишь уставшей. Твоё тело намного сильнее человеческого, но это не значит, что ты можешь работать на износ. Говорит и подходит ближе, руки уже у Стеллы на плечах, хватка Кафки крепкая, точно тиски паучьей вдовы, на ладонях проступают тонкие сухожилия, сегодня она без перчаток. Прикосновения требовательные, но мягкие, начала массировать плечи, расслабляя уставшие мышцы, Стелла прикрыла глаза. Кафка поцеловала её в макушку. — У тебя ужасные синяки под глазами, и сама ты сонная, точно муха в холод. Держу пари, ты не спала нормально с прибытия на эту планету. Не отпущу тебя, пока ты не вздремнёшь. — Кафка… — Ложись в постель, — приказывает Кафка, голос сладкий, ослушаться не хочется. Стелла подошла к кровати и неуверенно снимает обувь, садится на край, смотря на Кафку. — Не бойся, я не причиню тебе вреда. — Я и не думала, просто… — Разбужу через полчаса. Обещаю. Они друг другу улыбаются. Стелла впервые чувствует от неё заботу, впервые с их первой встречи, когда… Не стоит вспоминать. Стелла легла на кровать, а Кафка укрыла её одеялом, садясь рядом. — Не усну, пока ты так смотришь, — говорит Стелла, не открывая глаз. — Как «так»? — По-кафкиански. Кафка смеётся и ложиться рядом, вытянувшись во весь рост, а руки на животе сцеплены в замок. Стелла же свернулась в позе эмбриона, прикасаясь спиной к руке Кафки. И удобно ведь. Стелле страшно довериться. Она не думает, что Кафка причинит ей вред, не в её манере действовать столь агрессивно и прямо, когда есть возможность разыграть целый спектакль. Стелла перед ней уязвимая. Сонная до ужаса. Стелла зевает, но сжимает кулаки. Всегда так. Хочет, чтобы Кафка на неё смотрела, но… внутри что-то отзывается до боли. Но их встречи слишком редки, чтобы поддаваться боли. Лучше стерпеть. Стелла проваливается в сон, и всё затихает.

***

— Неужели было так сложно не лезть, куда не стоит? Кафка смотрит на Март 7 спокойно, на губах сдержанная улыбка. В воздухе пахнет гарью. За их спинами белокаменный храм, древний как само время, неразрушимый до сегодняшнего дня. — Где она, дорогая? Стеллу нелегко убить, но у Кафки внутри всё сжимается от мысли, от глупой и необоснованной, ведь их история лишь началась. Это и есть страх?.. Нет. Лишь отголосок. — Стелла осталась внутри, — быстро отвечает Март 7, сжимая губы, болезненный румянец на естественной бледности. — Мы думали, она бежала за нами, мы… Ужасные друзья. Март 7 не ехидничает, не препирается. На её плечо облокотился Дань Хэн, раненый и усталый, лицо безлунная ночь с высверками звёзд, глядит на Кафку пристально, просит… о помощи? Они сейчас точно промокшие котята. Они ведь не просто не уберегли, они не заметили, что Стелла отстала, когда убегали от завала. Если бы они были сильнее, если б не пеклись так о собственной жизни… Ох, дорогие, прошу, оставьте психологические эксцессы и самобичевания. Этим не помочь. Март 7 кивает и хмурится, будто мысли читает. По глазам Кафки всё видно. Она осматривается внимательно, пытаясь зацепиться за что-то. — Какая жалость, — тянет она будто лениво, — главный вход заложило. Значит, стоит поискать другой. — Крыша, — хрипит Дань Хэн. — Стеклянный потолок точно не выдержал, всё поддерживают лишь каменные своды. Они провожают Кафку взглядом. Та с быстротой пули оказывается на крыше и проникает внутрь храма. Повсюду обломки камня и ещё неосевшая пыль. Стук тяжёлых сапогов раздается по всему залу, вокруг молчание, не считая её и капельного отбивания ритма в отдалённом углу, где вода падает на пол, образовав лужу. Следы недавнего дождя. Кафка проходит дальше. — Стелла? — зовёт. — Стелла, где ты? Ответа нет, Кафка разбирает руины, методично поднимая камни, постепенно ускоряясь. Рука соскальзывает, режется об острый угол. Она не обращает внимания на кровь, хватается на выступающую из-под завала статую, чудом уцелевшую, облокачивается на неё всем телом, чтобы сдвинуть и будто рычагом убрать обвалившиеся обломки. Тяжёлый вздох и грохот. Смогла. Ещё пару камней, ещё много ударов пропустило сердце прежде чем найти её. Стелла лежит неподвижно, грудь беспокойно вздымается. Кафка гладит её по голове целой рукой, мягко трясёт. — Звезда моя, ну же, просыпайся. Нужно уходить. — Галлюцинация?.. — Стелла с трудом открывает глаза, моргает медленно, привыкая к свету. Кафка даёт ей смачный щелбан, та хмурится и недовольно бурчит. — Достаточно телесно для галлюцинации, дорогая? Стелла смотрит мутно, некоторое время молчит. Не верит. — Что ты здесь делаешь? Кафка выразительно глядит на Стеллу. — То есть, понятно, что ты меня спасаешь, но… у вас ведь своя миссия, да? Так почему ты?.. Вот же… совсем не понимаю, что у тебя в голове. Будто бы она сама знает. Кафка улыбается глупо, помада давно стёрлась. Кафка Стеллу поддерживает, помогая выбраться из завала, что стоило сделать давно, но разве упустишь шанс поговорить. Точно они встретились в совершенно обычной обстановке. А не… а где они вообще? Кафка редко уточняет у Элио детали. — У тебя кровь. — Стелла идёт нетвёрдо. — И такое бывает. Стелла грязная и помятая, но на ней ни царапинки. И с каждым шагом походка её становится твёрже. Кафку всегда восхищает её гранитная устойчивость, сколько не бей — поднимется. — Держись, хорошо? — Кафка улыбается, кладёт ладонь Стелле на талию. — Придётся идти напролом. Ты, дорогая, вполне можешь разрушить ещё и стену. — Всё было бы проще, если бы ты рассказала про древнего могущественного рободракона. — Я буквально сказала тебе не лезть! И это механоид. Он дремал довольно мирно уже лет тысячу, так почему вы решили, что стоит что-то менять? — Но тот человек… — Тот человек солгал вам. Вы слишком падки на тайны, верно? Стоит пообещать вам занятное приключение, как вы сразу же бежите, сломя голову, в неизвестность. Ты ничему не учишься. Ох? Не смотри так на меня. Я имею право тебя ругать. Я… Не договорила. Одна из особо крупной кучи камнем поднимается, обнажая металлическую плоть. — Это плохо, — спокойно говорит Кафка. — Ты уже отдохнула? Потому что сейчас самое время разрушить стену. Кафка прижимает Стеллу ближе, не переставая улыбаться. Стелла же напряглась вовсе не от внушительного вида механического чудища, что стоит в нескольких метрах, регулируя сбившийся от недолгой отключки прицел. — Звезда. Веришь? — Да. Дракон ревёт, а Стелла хватается за меч. Секунда — удар и солнечный свет — и всё начинается. Движения Кафки небрежные и лёгкие. Она бесстрашно наступает на дракона, на механического и изначально неживого, на железочешуйного, от которого пули её рикошетно отскакивают со свистом. Кафка ненормальная. Такая же, как Блэйд и Сильвер. Ей страх неведом. Стелла прикрывает её от драконьих ракет, от осколков камней. Они отвлекают, пока Март 7 с Дань Хэном готовятся. Как-то почти без слов они поняли роли друг друга — Март, глаз. Дань Хэн хмурый, подзывает её. — Видишь выпуклую линзу, где у него лицо? Целься туда. Март 7 поднимает лук и с трудом натягивает тетиву, наполняя магией собственное тело. Руки дрожат, руки опускаются. Не смогу. Сил не хватает. Она держится на ногах едва ли, ещё миг — и упадёт. Ещё миг — и Дань Хэн помогает ей натянуть тетиву. Сможешь. Вера крепка, точно твой дух. Дань Хэн тяжело дышит в макушку, ладони его тёплые, хватка сильная, драконьи когти не впиваются в кожу. Он осторожен, но в тоже время твёрд. Магия серебряной струйкой перетекает из пальцев в наконечник стрелы. — Сосредоточься, — шёпот его в груди отзывается решимостью. — Шанс один, Март, ты… ты умница. Мышцы напрягаются, и Март 7 отпускает тетиву. Искры и металлический визг, дракон грузно оседает на на правую ногу, тогда Стелла и делает удар — последний и решающий. Дальше — тишина. Они тяжело дышать, все, кроме Кафки, для которой, кажется, столкновение только десятиминутная прогулка. Она обходит тело дракона, уже точно мёртвого, напевая навязчивую песенку из рекламы, что засела в голове. — Кафка, — Март 7 хромает на одну ногу, —не хочешь вступить в ряды Звёздного экспресса? У тебя неплохо получается. Там, гляди, человеком порядочным станешь. — Ну уж нет, вы, ребята, скучные. Ску-у-учные, — повторяет и тянет до бесячего долго. — А? Как грубо. Я вообще-то жизнь тебе спасла. — Ой ли? Если бы не я, это металлическое чудовище раздавило бы вас, как котят. Просто «Бам!» И смеётся. — Дура. Ну, Дань Хэн, ну, скажи что-нибудь, она же издевается! Март 7 снова развеселилась, держит Дань Хэна за руку крепко, чтобы дрожи в ладонях было не видно. Стелла молчит, наблюдает, как Кафка махнула ей рукой, скрываясь в неизвестном направлении. Стелла поворачивается к своим друзьям, вовсе не ужасным, вздыхает и ждёт от Дань Хэна заключений и указаний. Он ведь всему голова. И горечь в сладость переросла.