«Хан Джисон».
Пол под ногами поплыл и сердце, ушедшее в пятки, направилось вслед за ним. Гул из сотен вопросов разрывал голову, грудь сдавило, словно тисками. Как такое возможно? Может, он видит дурной сон после падения? Или его кто-то разыгрывает? Объяснения и оправдания находились сами собой, но, где-то в глубине души, Джисон верил во все происходящее. Верил и, к своему ужасу, принимал. – Она нас не видит? – Не видит. – И до этого не видела? – с надеждой спросил Хан, вспоминая поведение медсестры. – И до этого, – отрезал Минхо. – Не смотри так, говорила она сама с собой, а рукой махнула от усталости. Знал бы – понял сразу, не надумывай. – А как же… – Абсолютно все – игра твоего воображения. Мне жаль. До ужаса смешно все получилось. Полдня вспоминал свою жизнь, изливая душу незнакомцу, а она, в то же самое время, медленно, но верно подходила к концу. Такая теплая и светлая, такая счастливая в своем несчастье... ...такая короткая. Его жизнь. И не будет больше ни концертов, ни ссор с боссом, ни даже чизкейка по воскресеньям. Не будет шуток брата, свиданий, рассветов и закатов, шуточных гонок на байках и совсем не шуточных жизненных. Гонок с самим собой и миром. «Я столько всего не успел». – Выходит, ты и правда жнец? – неожиданно спросил он. – Никогда не верил в мифологию… Минхо лишь приподнял бровь, с сочувствием глядя на собеседника. Вряд ли у кого-то вроде него найдутся слова поддержки. Вряд ли они должны у него быть. – Я умираю? – Ты в искусственной коме. И, нет, я не знаю, когда ты умрешь. – Думал, раз ты за мной пришел, то все знаешь. – Это так не работает, Джисон. Тем не менее, я подожду вместе с тобой. – Я рад. Правда рад, – парень снова тараторил. – Спасибо. Мне часто страшно одному в новых местах. – Не надо, Джисон. – Расскажешь мне все, да? Последние…эм…мгновения(?) будут не такими уж и плохими… – Не храбрись. Тебе нужно поскорбеть. – Мне нужно на работу, сдавать отчет. Нужно починить байк, нужно напомнить брату купить билеты. Мне нужно помочь друзьям с переездом, нужно сходить на концерт, нужно вернуться к тренировкам, мне нужно…жить, Минхо! Я должен пожить еще! С каждый новым словом, голос Джисона становился более сиплым. Ком в горле не давал говорить и дышать, слезы застилали глаза. Прохрипев последние слова, парень упал на колени и, задыхаясь, что было сил, сжал на груди окровавленную футболку. Одиночество, которое принесла с собой смерть, душило. Хан вдруг оказался на дне пустого колодца, до которого едва доставал солнечный свет, и хотя сам он знал, как близок к нему привычный мир, для этого самого мира он просто… …перестал существовать. Слезы, бегущие сквозь пальцы, капали на пол, колени начинали неметь, а всхлипы стали почти беззвучными. Медсестра, присевшая на стул, возле кровати, чуть слышно напевала какую-то песню, и волосы на затылке Джисона начали шевелиться. Хотелось подбежать к себе, такому пугающему и незнакомому, и встряхнуть. «Вставай, Джисон, не время умирать». Но все, что он мог сделать, обхватить себя руками. Страх сковывал, вызывал глупое детское желание забраться под одеяло с головой, чтобы почувствовать себя в безопасности, чтобы быть в неведении. «Будто это поможет». Теплые руки сомкнулись на спине, оборачивая Джисона, словно в кокон. В нос ударил парфюм, терпкий, солоноватый, смешанный с запахом лекарств, а футболка, к которой он прижимался лицом, вмиг стала мокрой. «Да, поможет». Минхо молчал, все крепче прижимая его к себе, делясь теплом и спокойствием, которое Джисон жадно хватал, пытаясь заменить им чудовищный страх, завладевший его сердцем. Удар за ударом. Вдох за вдохом. – Ты – неправильный жнец. – Ты в них даже не верил, откуда тебе знать какой правильный. Джисон отстранился от Минхо, на ходу вытирая покрасневшие глаза, и, заглянув ему в лицо, улыбнулся. – Теперь, похоже, придется поверить. – У тебя нет выбора. Кивнув, Хан поднялся с места и медленно подошел к человеку на больничной койке. Не знай он имени, никогда бы не подумал, что это он сам. Пухлые щеки впали, веки и губы, наоборот, отекли, вместо волос – белоснежные бинты, а душа, вот она, отдельно от тела. Видеть все это было невыносимо. Осознавать – сложно. Оплакивать – невозможно. – Пойдем-ка отсюда. Мы ему никак не поможем. – Тебе. Мы тебе никак не поможем. Но ты хотел кофе, так что… – Минхо уже выходил из палаты. – Ты же сказал, я не могу выйти! – крикнул Джисон ему вслед. – Только первое время. Душа нестабильна, когда покидает тело. – Ты – лжец, Ли Минхо. – Умолчал, а не соврал. И к тому же, далеко тебе и правда не уйти, но до первого этажа, где стоит автомат, прогуляться можно. Минхо скрылся в дверном проеме. Его голос растворился в гуле коридорных звуков, а Джисон заворожено смотрел туда, где только что, на одно короткое мгновение, мелькнула улыбка этого необычного человека. «Необычного не человека». Он медленно обернулся на того себя, кто оставался позади. Все еще неузнаваемый, беззащитный и одинокий. Джисон никак не мог уменьшить свои собственные страдания, не мог ничего изменить. Все, что ему оставалось – идти вперед, поэтому он, бросив на себя последний взгляд, побежал вслед за Минхо. «Борись, Хан Джисон, выживи, а я буду здесь, когда ты вернешься». Он нагнал Ли у лифта и, по-свойски схватив его за рукав, влетел за ним в кабину. Парни переглянулись, едва подавив обоюдные смешки, а уже через пару мгновений Джисон, точно также, пытался подавить желание убить нового знакомого. – Ты просто чудовище. Настоящее. Чудовище. – Неправда! – возмущенно воскликнул Минхо и его высокий голос сорвался на хрип. – Как нет? Это просто…я не знаю! Ты – лжец. Ты – монстр! – Да почему? Я же не говорил, что мы идем пить кофе. Лишь вспомнил, что ты хотел… – Хотел! Хотел держать в руках, пить, а не нюхать чужой. – Но ты ведь не можешь пить, – удивился Минхо. – А мне об этом откуда было знать? – Хан взвыл. Смех Минхо, заставивший Джисона вздрогнуть, заполнил все пространство этажа. Высокий и заливистый, он отражался от стен, возвращаясь обратно к Хану, как бумеранг. Произошедшее настолько смешило Ли, что он начал вытирать слезы, а спустя еще пару секунд закашлялся, как на смертном одре. – Ну, не так уж и смешно, – обиженно пробормотал Джисон. – Если тебе интересно. – Ааа, извини, – Минхо начал приходить в себя. – Представляешь, я совсем забыл, что кофе можно пить. Это же надо… Джисон сглотнул ком, подступивший к горлу. Сейчас он впервые отчетливо осознал, что между ними есть различия, что он живет и думает совершенно иначе, что сам он другой, непохожий на Хана или всех тех людей, что наполняли его жизнь. – Минхо, каково это – быть тобой? – А каково быть тобой? – Быть мной просто, ну, знаешь, я жил и теперь умираю, а ты…люди ведь не встречают вас при жизни. – Мне нечего тебе рассказать. Я – это просто я. Делаю свое дело и потом берусь за другое. Больше узнаешь, когда умрешь. – У тебя есть семья? – Есть. – Ты таким родился? – Нет. – Почему ты такой зануда? – Я могу с тобой и не общаться. Просто сяду возле твоего тѐльца и буду ждать. – Ладно, все. Не хочешь – не рассказывай, – Джисон вскинул руки, сдаваясь. Какое-то время они слонялись по больнице и даже встретили нескольких умирающих, которые, занятые своими страданиями, не обратили на них никакого внимания. Минхо с видом большого знатока, показал Хану морг и операционные, столовую, из которой Джисон, сгорая от зависти, вылетел стрелой, и другие отделения больницы. Наконец, прошмыгнув мимо охранника и воровато оглядываясь по сторонам, Минхо нырнул за входную дверь и, убедившись, что все идет по плану, махнул рукой новому другу. Джисон сделал широкий шаг и оказался за пределами больничного корпуса, клетки, в которой он так неожиданно оказался. Солнечный свет больше не воспринимался как данность. Теперь он, проходящий сквозь тело, был чем-то совершенно иным и Джисон вытянул руку, в надежде потрогать сверкающий луч. Ладонь засветилась, стоило только свету коснуться смуглой кожи. Эти невероятные ощущения, когда солнце задерживается внутри тебя, наполняя все существо неописуемой силой и энергией, превращали Хана в восторженного ребенка. Такое не почувствовать, будучи живым. Или, может, он просто не обращал внимания?.. – Минхо, это просто…просто охрененно! Как такое вообще возможно? – Джисон хватал ртом воздух, не в силах справиться с впечатлениями. Ли стоял чуть поодаль, в теньке, и улыбался. Его красивое лицо больше не казалось Хану безэмоциональным. Избавившись от оков больницы, Минхо тоже будто ожил, но, в отличие от самого Джисона, купающего в солнечных лучах, Ли был полупрозрачным и грустным. Нечеловечески прекрасным, да, но таким печальным, что хотелось плакать. – Ты не можешь покидать больницу, да? У вас есть – как бы сказать – место работы? – Почему ты спрашиваешь? – Мне показалось, ты загрустил. Минхо снисходительно улыбнулся, устраиваясь на скамье под деревом, и глубоко вздохнул. – Я просто…мне больно видеть, как кто-то настолько энергичный и жизнелюбивый прощается с жизнью. Жаль, что ты проходишь через это сейчас, а не когда тебе будет 90. Не я решаю, кому жить, а кому умереть, но если бы решал я, тебя бы тут не было. Такая простая и трогательная реплика болью отозвалась в месте, где было сердце Хан Джисона. Осознание того, что Минхо – не просто новый знакомый, а даже не человек – оказался настолько внимательным к его рассказам, и настолько чутким к его переживаниям, выворачивало наизнанку. – И все же, ты неправильный жнец, Ли Минхо. – Мне просто есть с чем сравнить, – Минхо снисходительно улыбнулся. – И, да, я и правда не могу покинуть это место. Иначе меня бы тут не было. – А где бы ты был? – Джисон удивился собственной смелости. – Если это ты рассказать можешь. – Тут, совсем недалеко, есть парк. Между больницей и набережной. – О, я, кажется, понял. Маленький, на востоке? Мне нравится кимпаб, который там продают… – Вот как, – рассеянно проговорил Минхо. – Хорошее все-таки место. Мой младший брат иногда рисовал там, а мне нравилось читать, пока я его ждал. Вернуться туда – моя маленькая мечта. – Ты такой важный, ведаешь людскими смертями, а мечтаешь почитать в парке. Жизнь – удивительная штука, – Джисон прикусил губу. – Но погоди, как понять «вернуться»? Ты… – Не могу рассказать. – Опять! – Снова. Скосив взгляд в сторону собеседника, Джисон ухмыльнулся. Несмотря на всю эту загадочность Минхо и недосказанность, которая должна была разделить их, словно стена, у Хана было такое чувство, что они знакомы всю жизнь. Как старые друзья, встретившиеся спустя долгие годы. Как родственные души. Может, они были знакомы в прошлой жизни? Хан снова посмотрел на Ли, будто пытаясь вспомнить их прошлую жизнь, но тут же отвернулся, наткнувшись на внимательный взгляд собеседника. Искренний и сопереживающий Минхо завораживал. На него хотелось смотреть, его хотелось слушать и узнавать. Может, всему виной было то, что он являлся единственной ниточкой, соединяющей Хана с миром, единственным доказательством того, что он был жив. «Все еще жив». Но как ни посмотри, Минхо был его подарком в конце пути. Таким долгожданным подарком, тем, чего Хану не хватало всю его жизнь. Подарком, который не суждено раскрыть человеку, лежащему в темной палате несколькими этажами выше, но сидящий здесь Хан Джисон, Хан Джисон, состоящий из света и пыли, и черт знает чего еще, может хотя бы побыть рядом с ним. Хотя бы знает о том, что получил его. – Слушай, а прошлые жизни…реальность или вымысел? – Хочешь узнать, не были ли мы в них знакомы? Парни синхронно рассмеялись, поймав друг друга с поличным. Джисон, покраснев, опустил голову, а задумчивый Минхо, напротив, поднял взгляд, пробегаясь глазами по больничным окнам. Хан, с головой погрузившийся в размышления, не заметил, когда именно исчезло тепло от солнечного света, а цвета вокруг поблекли. Не заметил он и того момента, когда на скамье возле входа в больницу их оказалось трое. – Салют, Минхо, – негромко поздоровался парень в черном костюме. Ли дернулся, бросив испуганный взгляд на Хана, и вздохнул, переводя взгляд на незнакомца. – Феликс. Давно тебя не было. – А ты все еще не… – Заткнись, ради бога, – перебил Минхо. – По чью душу? – Язык бы тебе вырвать, наглец, – Феликс беззлобно улыбнулся. – Так… Забираю женщину после аварии, но денек такой, что наверняка приду еще. – Ждать не будем. – А ты, – Феликс вдруг обратился к Хану, – похоже, не собираешься сегодня умирать. Чего ждете – не понятно… – У моря погоды, – закатил глаза Минхо, махнув рукой на прощание. Также неожиданно как появился, Феликс исчез, оставив после себя лишь ветер и душераздирающую скорбь. Цвета постепенно возвращались, солнце снова мягко грело ноги. Хан несколько раз моргнул, пытаясь избавиться от пелены перед глазами, и пара слезинок скатилась по его щекам. – Эй, что с тобой? – Минхо наклонил голову набок. – Не знаю, стало вдруг невыносимо пусто. И грустно. Да и вообще… – Ааа…он ведь жнец. Так бывает. – Ужасно неприятно. С тобой совсем не так. – Не так. Джисон смотрел на Минхо долго и испытующе. За время, что они были вместе, он ни разу всерьез не подумал о том, что это могут быть последние минуты его жизни. Жизни, хозяином которой был он. Той жизни, в которую так легко вписался Ли, собирающийся ее отнять. Будто могло быть какое-то продолжение. Будто это не конец. Уходя из больничной палаты, Хан думал, что принял все очень легко, смирился и даже попрощался с собой, но на деле продолжал надеяться на то, что это приключение – сон. Что Ли Минхо – его чудесное сновидение, плод воображения, а он сам, проснувшись, посмеется над собой и непременно расстроится, что это оказалось выдумкой, но сейчас… …сейчас он точно знал, что все это – правда. Правда, к которой нельзя было подготовиться, и которую придется принять, уже не прячась в чужих объятиях. Принять в гордом одиночестве, стоя на руинах жизни. – Почему все еще светло? – Время здесь течет иначе. С момента нашей встречи мог пройти час, день и даже месяц. Этого ты знать не можешь, но, – Минхо поджал губы, – ты все еще жив. Продолжаешь бороться. – Но зачем? Почему? – Потому что любишь свою жизнь? – Нет, я... – Джисон поежился от собственных мыслей, – …просто слишком сильно боюсь. Я, наконец, могу признаться себе в том, что скорее чертовски сильно боюсь умереть, чем люблю жизнь. Минхо вздохнул глубоко и обреченно. Хан думал, что, подняв взгляд, увидит его полные грусти глаза, но Ли улыбался. Ветер трепал его волосы, пробираясь за ворот рубашки, дыхание терялось в гуле больничной суеты, а лицо парня оставалось безмятежным, сохраняя теплоту улыбки. – Зачем бояться того, что и так произойдет, Джисон? – И все же мне страшно, – глаза Хана защипало. – Я встану за твоей спиной, и бояться будет нечего. – Обещаешь? – Обещаю.«Встань за моей спиной, Ли Минхо».
Как же странно все устроено в этом мире. За нашу жизнь – короткую или не очень – мы встречаем так много людей, что всех и не вспомнить. Друзья могут оказаться врагами, враги – друзьями, возлюбленные предателями, а предатели… Черт с ними, с предателями. Джисон думал о встрече с Минхо – такой нужной и важной, но не произошедшей в той, настоящей жизни, но случившейся теперь, после нее. Это смешно или грустно? Может, и то, и другое. Они сидели на крыше и разговорившийся вдруг Минхо увлеченно пересказывал какое-то незнакомое Джисону произведение. Произведение, которое он уже никогда не прочтет. – Послушай, – перебил Хан, – я хочу сказать тебе, что благодарен жизни за нашу встречу. – Она произошла уже после нее, и ты это знаешь. – И тем не менее – Джисон вскинул брови. – У меня такое чувство, что вся эта жизнь, которую ты, по иронии судьбы, заберешь, тянулась ради одной этой встречи. – Так не бывает. Джисон улыбнулся категоричности, которую Минхо вложил в свою реплику. Холодный снаружи и такой теплый там, внутри, в месте, где у людей теплится надежда и живет вера… «В сердце». Хан поднял руку, не в силах справиться с порывом прикоснуться к серьезному лицу своего собеседника, но, ошарашенный, замер, остановившись в паре сантиметров от фарфоровой щеки. Полупрозрачные, будто стертые ластиком, пальцы слегка покалывало. Паника ледяной волной ударила в голову. – Ты…чего? – Минхо, только теперь понявший намерения Хана, слегка покраснел. – Я умираю, Минхо, смотри, я умираю…боже…только не сейчас. Ли, моментально побледневший, проследил за взглядом Джисона и охнул. – Наоборот! – он вскочил с места. – Ты будешь жить, ты просыпаешься! Сердце, будто оно все еще билось в груди, замерло и начало пульсировать где-то в пятках. Принять свою смерть, смириться с окончанием жизни, чтобы теперь получить ее вот так обратно и прямо в руки. Вновь этот детский восторг, будто на кону не жизнь, а игрушка из тира. Будто речь не о смерти, а о лотерее. Будто он не стоял одной ногой в могиле. Будто он не терял… …стоп. Кровь отлила от лица. Джисон поднял на Минхо обеспокоенный взгляд. Тот, совершенно обескураженный, смотрел на него с радостью и нежностью. – Минхо, я… – Ты не представляешь, как я счастлив. Даже и не думал, что испытаю подобные чувства. – Но я не хочу. Я больше не хочу. – Не неси чушь! – Там не будет тебя… – дыхание Джисона участилось. – Там же не будет тебя! Минхо грубо схватил его за плечи, заглядывая в глаза. Краем глаза, Хан видел, как медленно тает его собственное тело, но продолжал затравленно смотреть на человека, что до боли сжимал растворяющиеся в воздухе руки. – Ладно, послушай, – в голосе Ли слышалась дрожь. – Ты должен жить, Джисон. Иди и ни о чем не жалей. И если вспомнишь меня… «Если вспомню?..». – Если вспомнишь меня, знай, что я – лжец. Понял? Боже, поверить не могу, что все так получилось. «Лжец?». – Я не должен был так делать, прости. Какой же я дурак… – Минхо… – Молчи, – простонал он. – Спасибо за то, что появился. Я буду помнить тебя столько, сколько мне уготовано. Ли рывком притянул Хана к себе. Его холодные губы накрыли другие, прозрачные и онемевшие. Торопливый прощальный поцелуй. Соленый от слез и горький от отчаяния. Пальцы на щеках, ресницы, что щекочут лицо… Время должно остановиться. Раз и навсегда. «Вот бы можно было обменять это на жизнь». Лицо Минхо начало расплываться перед глазами, руки окончательно потеряли чувствительность, мысли путались. Хану казалось, что он летит в пропасть. Кто он? Что происходит? Соленый вкус на губах. Крик Минхо вдалеке.«Я всегда буду за твоей спиной, так что проживи эту жизнь за нас обоих».
* * *
Темная палата встретила Хан Джисона навязчивым писком оборудования и эхом голосов из коридора. Боль пронзала все его тело, голова горела, а плечи будто были в тисках. Нестерпимо сильно болело в груди. Он помнил все произошедшее с ним: нелепую аварию тем странным утром, споры в неотложке и то, как потерял сознание, едва въехав в больницу. Потом была темнота. Совсем не пугающая и вовсе не пустая, даже наоборот, доверху заполненная спокойствием и чем-то неподдающимся описанию. Теплом или комфортом? Неважно. Чем-то приятным. Это разительно отличалось от того, что он испытал придя в себя. Ему было больно, неприятно и как-то пусто, будто сама жизнь не рада его возвращению. «В отличие от смерти?». Поначалу, Джисон думал, что его организм так отреагировал на стресс. Как ни крути, авария и тяжелые травмы – тот еще удар по психике, но ни спустя час, ни спустя день ситуация не изменилась. Не помогли и посетители с бесконечными пожеланиями выздоровления, цветы, сообщения... За те девять дней, что Джисон провел в коме, что-то внутри него умерло. Он кивал на все вопросы врачей о самочувствии, отказывался от седации и обезболивающих в надежде, что боль заставит его очнуться и почувствовать себя живым, но… …ничего не менялось. Хан Джисон, жизнерадостный парень на байке, бесследно исчез, забрав вместе с собой желание жить и, похоже, саму душу. Спустя неделю бесплодных поисков самого себя, парень принял единственно верное решение – рассказать обо всем лечащему врачу и начать борьбу с очевидной депрессией. В конце концов, есть люди, которые после комы забывают кто они, а ему досталась простенькая депрессия. За эти семь дней он узнал многое об отделении, в котором лежал, и тех бедолагах, кто мог передвигаться по нему на своих двоих. Одна из медсестер частенько напевала себе под нос, а их администратора никогда не было на месте. У кого-то тут был приятный парфюм, но Джисон так и не вычислил у кого именно (эту задачу ему нужно будет разгадать до выписки). Сам он вдруг перестал мечтать о чашечке кофе и теперь предпочитал просто слушать его аромат возле автомата. А еще, все здесь сторонились его, как одного из тех немногих выживших в то страшное утро. Повезло, да уж. Хан посмотрел на часы – прошло ровно десять минут с тех пор, как медсестра пообещала привести его к лечащему врачу. Время в палате текло невероятно медленно, поэтому Джисон вышел в коридор, в надежде на то, что суматоха съест осточертевшие ему минуты ожидания. Бесконечные голоса и шаги рождали настоящий белый шум, создавая отличную почву его размышлениям о потере собственной души. «Надо было остаться в палате». – Так вот ты куда делся, – раздалось откуда-то сверху. Джисон, разглядывающий посеревшие носки своих кед, поднял голову, и встретился взглядом с пожилым мужчиной в больничной одежде. – Вы это мне? – Кого-то еще тут видишь? «Вот же мудила». – Вы меня с кем-то спутали. – Спутаешь тебя с кем-то. Больше недели мне нервы трепали на пару. – Говорю же: вы меня спутали с кем-то, – Джисон закатил глаза. – Я в коме был, из палаты второй раз вышел. – А я о чем? Хорошо хоть теперь он мне не досаждает, а то до тебя этот невоспитанный мальчишка был невыносимым. Хан посмотрел по сторонам, ища глазами сопровождающего этого чокнутого старика, но, не найдя никого подходящего, лишь вздохнул. – Теперь-то молчит. И ты молчишь. А мне уже не надо, – продолжал мужчина. – Грешным делом думал, что ты помер, а этот снова остался один, смилуйся над ним бог, чего только и ждет. – У моря погоды, – промямлил Джисон, удивляясь собственным словам. – Нахватался, – цокнул старик. – Ну, ничего, придет и его время. Коршун, что над ним вьется, добьется своего. – Да над кем? – не выдержал Хан. – Над Ли, не над тобой же, везунчиком. Джисон задумался. Какой-то смысл в словах этого сумасшедшего определенно был. «Ну, я – Ли Минхо. Будем знакомы». Сердце застучало быстрее, откликаясь на звучащий в голове голос. Кто такой этот «Ли Минхо» и почему кто-то думает, что они с ним знакомы, и почему сам он знает, как звучит голос этого незнакомого человека… – Кто такой Ли Минхо? – растерянно спросил Хан, но, подняв голову, увидел лишь медсестру удивленно вскинувшую брови. – Знаешь его? Были друзьями? – Нет. То есть да. Вы что, тоже его знаете? – Как не знать, он тут дольше, чем я, – хмыкнула женщина. – Хочешь навестить? Надо было сразу сказать, к нему теперь почти и не ходит никто… Бодро вышагивая за медсестрой, Джисон хмурился каждому новому слову о парне, что полтора года держится за свою жизнь. О парне, красота и воля которого стали легендой этой больницы. О парне, неминуемая смерть которого станет настоящей трагедией и, вместе с тем, истиной радостью для каждого, кто волей судьбы стал свидетелем этой чудовищной борьбы за жизнь. О Ли Минхо, который велел Джисону идти вперед и жить за двоих. О Ли Минхо, который обещал помнить столько, сколько уготовано. О Ли Минхо, что должен был встать за спиной Джисона.О лжеце Ли Минхо, которого Хан так не хотел забывать.
Игнорируя ободряющие слова медсестры и собственные слезы, Джисон вошел в светлую палату. На больничной койке лежал бледный, совсем непохожий на себя, Минхо. Фарфоровая кожа, впитывая в себя солнечный свет, слегка светилась. Темные круги под глазами придавали красивому лицу изможденный вид, а направленные вниз уголки пухлых губ – делали его меланхоличным. Джисон подошел к кровати и наклонился к знакомому лицу. Слезы, катящиеся по его щекам, крупными каплями падали на веки Минхо, скатываясь к вискам. Солеными губами Хан прислонился к холодному лбу. – Не бойся проснуться, Минхо, ведь теперь я стою за твоей спиной.