Breathe, Kaeya

«Предатель!» — кричит яростный голос. Именно тогда появляется первый шрам от их уз. Кэйа совсем не замечает этого, — он слишком сосредоточен на отражении атаки огненного клеймора. Внутренняя боль перекрывает любую внешнюю. Возможно, потому что даже зная степень своей лжи, он наивно надеялся на прощение или, хотя бы, на понимание. Глупо. Потом с надрывом произносится: «Шпион», проносится вторым шрамом где-то по спине, и он, наконец, обращает на это внимание. Он не совсем понимает происходящее, пока очередное: «Ненавижу!» не оставляет ещё одну царапину. Соулмейты. Альберих едва сдерживает смех, рвущийся наружу. Тот сейчас совсем неуместен и вызвал бы лишь очередную вспышку гнева. Они соулмейты. Он спотыкается, пропускает атаку, и чужой меч пронзает его правый глаз. Больно, невыносимо и обжигающе, и он не может удержаться от вскрика. Рана невыразимо жжет, он чувствует хлынувшую из неё кровь, и все мысли пропадают. Потом мир взрывается потоком льда, мягко успокаивающего травму и холодящего пальцы. Кэйа смотрит на Дилюка, а Дилюк смотрит на него. «Он не знает» — первая мысль Альбериха. Но это даже хорошо. Это не имеет сейчас значения. И вряд ли теперь будет иметь когда-либо. Потом Кэйа узнает, что это был последний разделенный ими взгляд за последующие три года. Джинн любезно принимает его к себе и даже не требует каких-то объяснений. Возможно, она всё поняла по его ожогам и потухшим глазам. Она обеспокоенно предоставляет помощь в дезинфекции раны, предлагает сходить с ним в собор. Кэйа просит возможности побыть немного одному и идёт в ванную. Только там его энергия окончательно иссякает, он ломается, падает на колени и смотрит отрешенно в стену. Он едва понимает, что произошло. Проскакивает отдаленная мысль, что надо проверить шрамы на теле. И это бьёт снова, словно настоящий митачурл своим щитом. Дилюк — его соулмейт. Он не думал, что у него остались слёзы, но по щекам катится влага, а в горле будто что-то застревает, мешая дышать. Где-то в гостиной Джинн лежит крио глаз бога. Он не желает видеть его. Тогда у него так и не находится сил, чтобы осмотреть отметины от слов Дилюка. Слишком свежо, слишком больно, слишком много всего. Трудно осознать, что только утром всё было нормально. Только утром его семья — бывшая семья — была целой. Проходит несколько дней, прежде чем он набирается сил нормально разглядеть шрамы. Он стоит перед зеркалом и видит одну царапину, пересекающую левое плечо, ещё одну — на животе, рядом с восьмым ребром. Он оборачивается и находит последнюю — на правой лопатке. Итого три. Кэйа усмехается. Ещё в детстве он посчитал глупой систему родственных душ. Разве не абсурдно то, что ты понимаешь, что вы предназначены друг для друга судьбой только когда выпускаете свою ненависть? Почему необходимо ненавидеть, чтобы найти свою любовь? Зачем это нужно вообще, если на тебе остаются резаные шрамы? Аделинда тогда лишь мягко улыбнулась и пожала плечами. Она тоже не знала. Он был практически рад, что у него нет и не будет соулмейта. Откуда у выродка из Каэнри'ах дарованная Архонтами нить судьбы с другим человеком? Это было бы абсурдно. Оказалось, этот мир действительно абсурден. На самом деле они просто никогда не ссорились серьезно с Дилюком. Конечно, были детские споры и обиды, иногда даже доходило до криков, но в этом никогда не было ненависти и ядовитой злости. Никогда не было такого стремления задеть, стремления... «Ненавижу!» — отдаётся в голове чужим голосом, и Альберих вздрагивает. Он обхватывает себя руками и прислоняется спиной к стене, слегка стукнувшись затылком. Он совершенно без понятия, что делать. Гуннхильдр он не говорит об этом. У нее и без него много проблем, она и так сильно ему помогла. Больше, чем стоило. На следующий день он решает переехать в Ордо Фавониус, — к счастью, Варка без вопросов предоставляет ему комнату. — Не хочу тревожить тебя, — он неловко улыбается хмурящейся Джинн и отводит взгляд. Она поначалу настаивает, что он совсем не мешает и, наоборот, его компания ей по нраву. Кэйе приходится проглотить комментарий о том, что он не заслуживает её доброты, и лишь усмехнуться. Гуннхильдр аккуратно и медленно берет его руку в свою, давая время уйти от касания. Он не возражает. Девушка слегка усиливает хватку. — Ты всегда можешь обратиться ко мне. Не важно, зачем, — затем она слегка улыбается. — Уже завтра мы встретимся в Ордо, хорошо? Он кивает, и вскоре они расходятся. Тело и сердце все ещё болят, невероятно болят, но уже чуть меньше. Кэйа лишь надеется, что со временем эта боль притупится. Она не уйдет полностью, он знает, чувствует это, но, может быть, этого будет достаточно, чтобы спокойно жить. В каком-то смысле, всё действительно неплохо. Он налаживает свою жизнь, выслеживает улики против Эроха и, в итоге, сажает его в тюрьму. «Дилюк был бы доволен», — посещает его мысль и сразу же уходит. Вряд ли Рагнвиндр был бы доволен хоть чем-то, связанным с Кэйей. Он продвигается вверх по карьерной лестнице и, в конце концов, становится капитаном кавалерии и правой рукой Джинн, что стала действующим магистром. Мысли о Дилюке посещают всё реже и реже, и мир становится более устойчивым на какое-то время. А потом по Мондштадту разносится новость: Дилюк Рагнвиндр вернулся. И всё вновь становится неуправляемым. В их первую встречу он получает четвертый шрам. — Не ожидал вас тут увидеть, сэр Кэйа. Дилюк не говорит ничего ужасного, и в обращении нет чего-то неожиданного, однако в словах больше яда, чем Кэйа слышал от Дилюка за всю жизнь. Не считая той ночи, конечно. Он сразу чувствует острый порез где-то на левом бедре и подавляет вздрагивание. Сердце больно ухает вниз, и Кэйа сглатывает образовавшийся в горле ком. — Могу сказать то же самое, мастер Дилюк. Он говорит спокойно и без злости, даже даёт нотке тепла появиться в словах. Он не хочет, чтобы на Дилюке оставались новые раны, не хочет, чтобы тот узнал и эту правду. К тому же, он действительно не злится. Он всё это заслужил. Рагнвиндр смотрит на него ровным взглядом, недовольно фыркает и уходит, не оборачиваясь. Кэйа засматривается на его спину и вздыхает. Архонты, он скучал по нему. Больше, чем готов признаться. Потом было много таких же встреч, в которых не было ни капли былой дружбы — лишь холод и отстранённость. У него появилось семь новых шрамов. «Пьяница», «Капитан кавалерии», «Пошёл к черту», «Бездарь», «Вам тут не место»; «Лжец», остро резанувший по шее и старое знакомое: «Предатель» — по груди. Немного в другом смысле и значении, но какая разница? Кэйа предпочитает не смотреть на них так же, как предпочитает не снимать повязку. Он не нуждается в напоминании. В конце концов, его работа тоже оставляет шрамы, — одним больше, одним меньше, какая разница? Спустя полгода происходит инцидент с Коллеи, и они впервые сотрудничают после их конфликта. Всё проходит не так гладко, как хотелось бы, но, в итоге, хвала Архонтам, всё налаживается. Когда всё приходит в норму, он наконец забирает у Джинн забытый всеми Пиро глаз бога и отдает его владельцу. Не напрямую, конечно, а через подаренную вазу взамен разбитой. Кэйа уверен, что Дилюк первым делом избавится от вычурной вещицы, но, тем не менее, тут важнее то, что внутри, а не снаружи. Происходят перемены. У Кэйи появляется свой дом, на город начинает нападки Ужас Бури, в Тейват приходит неизвестный путешественник. Что-то меняется и в Дилюке. Может, в его манере говорить, может, в его голосе, может, в нем самом. Но раны перестают появляться. Это происходит через год после возвращения Рагнвиндра, и Кэйа хотел бы надеяться, что дело в том, что тот стал терпимее, стал меньше ненавидеть. Но эти мысли слишком обнадеживающие. Однако это все равно... Интересно. И требует более тщательной проверки. Первую попытку он делает однажды в Доле Ангелов, когда почти все посетители разошлись и остались лишь они, да парочка спящих пьяных мужчин. Идеально. Он отодвигает от себя пустой стакан из-под «полуденной смерти». Он даже практически не пьян. Кэйа подпирает рукой голову и улыбается. — Мастер Дилюк, вы, случаем, ничего не слышали о Полуночном Герое? Ему отвечают равнодушным взглядом. — Мои источники говорят, что его часто можно заметить в этом районе, — продолжает он, сильнее опираясь на стойку. Эта тема остра для Дилюка, Кэйа знает это. Она идеальна для провокации и, даже если это нечестный прием, он воспользуется им. Он видит, как напряжение сковывает чужие плечи, и не знает, радоваться или нет. Потому что Рагнвиндр хмурится, и сейчас он... — К сожалению, мне ничего не известно. Укола нет. Альберих удивлённо моргает и на приподнимание одной красной брови нервно усмехается. — Совсем ничего? — Совсем, — кисло заканчивает Дилюк. — А теперь, извините, мне нужно готовиться к закрытию. И просто отворачивается, отводя внимание и так идеально чистым стаканам. Что ж. Возможно, у Рагнвиндра нет настроения даже на перебранки. Он решает повысить ставки. Но провокация с проданным поместьем Рагнвиндров не срабатывает так же, как и замечания по поводу качества вина. Это настораживает. Когда они находятся на Архипелаге Золотого Яблока, они проводят много времени вместе, пускай и в присутствии других людей. Ни разу, ни на какой комментарий Кэйи, Дилюк не отвечает чересчур резко. Чаще всего в его словах либо вовсе нет эмоций, либо присутствует небольшое раздражение. Он не хочет признавать, но это даже немного пугает. Возможно, дело в том, что Рагнвиндр в принципе потерял к нему всякий интерес. Злоба прошла, осталось лишь безразличие, а места чему-то другому нет. На самом деле, эта мысль пугает его даже больше мыслей о чужой ненависти. Когда они остаются наедине, он делает ещё одну попытку. — Дилюк, у тебя на всё найдётся собственное мнение, — он радостно отмечает, что внимание другого обращено на него. — Скажи, вот сейчас лучше пойти поохотиться на морских птиц или пойти собирать ракушки? Несколько секунд царит тишина. Затем слышится усталый вздох. — Что ты хочешь этим сказать? Кэйа практически искренне улыбается. — Ой, нельзя ли поласковее? Неужто тебе охота сидеть без дела? Мы могли бы заняться чем-то интересным. Я подумал, было бы славно пособирать ракушки. Он вновь видит и чувствует, как Дилюку становится некомфортно. Губы того сжимаются в тонкую линию, а руки складываются на груди. Альберих сглатывает и продолжает. — Последний раз мы с тобой этим занимались, когда были детьми, — он ощущает, как его улыбка сама собой становится более грустной. А затем происходит что-то странное. Он с удивлением смотрит, как поза Рагнвиндра становится совсем чуть-чуть, но более свободной. — Не думал, что ты ещё помнишь о тех временах... — Дилюк хмыкает, и Кэйа забывает, как дышать, когда губы того слегка приподнимаются. Этот мир сошел с ума. В итоге они не собирают ракушки. Но в памяти Кэйи надолго остаётся образ мягкой полуулыбки. Он не думал, что когда-либо ещё увидит её, по крайней мере, вызванную им. И тем не менее. Возможно это заставляет давно забытую им надежду проснуться и осторожно затрепетать. У него не хватает сил подавить её. После Архипелага они какое-то время практически не видятся. Кэйе нужно привести мысли в порядок. Он специально часто отказывается от похода в Долю Ангелов, думает о своих следующих действиях и их последствиях. Ко всему прочему, Орден Бездны в последнее время начинает активизироваться, а хиличурлы — подходить всё ближе к стенам города. У капитана кавалерии много дел. Он как раз занимается чтением отчёта у себя дома, когда в дверь стучат. Альберих напрягается и кидает взгляд на часы, затем на окно. Глубокая ночь. Он сомневается, что дело в Ордене. Значит, либо что-то срочное, либо злоумышленник, либо... Он встаёт, берет с собой меч и аккуратно идёт к двери. Резко открывает и... — Дилюк?! Напротив него мужчина обессилено прислоняется к дверному косяку и одной рукой сжимает бок. Из-за плохого освещения не особо выходит разобрать, но на лбу отчётливо блестит пот, а в алых глазах — невероятная усталость. По телу пробегают холодной волной мурашки, и Кэйа уже знает, что под чужой ладонью. — Привет, — хрипло отвечают ему. Кэйа стискивает зубы и проглатывает любые комментарии и проклятия. Судя по всему, это может подождать. Он отходит в сторону, давая больше пространства для Дилюка. Тот спотыкается о порог и Альберих, хмурясь, понимает, что дело плохо. Он подхватывает другого под руку и понемногу помогает идти. Он нервно выдыхает. Странное ощущение в груди нарастает, будто всё там заледенело, и он подавляет желание потереть это место рукой. Не сейчас. — И где тебя угораздило? — Митачурл. Был в сотне метров от города. Кэйа отмахивается от своего волнения. С этим они разберутся позже. Сейчас есть более насущные дела. — Плохо. Дилюк согласно мычит. Кэйа старается не удивляться. Они добираются до кресла, на которое он аккуратно сажает Рагнвиндра. Вероятно, останутся пятна крови, но сейчас это последнее, что волнует. Дилюк убирает ладонь с раны, и Кэйа бледнеет. — Дилюк, с этим надо в собор. Чем быстрее, тем лучше. — Ты сам знаешь, что не могу. Они смотрят друг на друга, и Альберих вздыхает. У них нет времени. Все так, как он и подумал: кожа Дилюка, и так бледная, стала ещё белее, он выглядел до смерти уставшим и помятым. Конечно, Рагнвиндр невероятно упрямый, и Кэйа знает, что если тот решил не идти к целителю, значит, пытаться переубедить его — дело проигрышное. Кэйа мог бы насильно попытаться его отвести. Но Дилюк пришел к нему. Он доверился ему. И сейчас смотрит этими красивыми проницательными глазами, а Альберих не может отказать. На секунду вновь поднимается паника и беспокойство, но он их подавляет. Он не знает, почему Дилюк не выбрал кого-то другого, более профессионального, более близкого, но это сейчас, как и многие другие вопросы, не важно. Он сжимает губы, кивает и идёт за аптечкой, которая припасена на непредвиденные случаи. Совсем как этот. — Я не профессиональный целитель, — предупреждает он, подходя со всем необходимым. — Тебя более, чем достаточно. Несмотря на всю ситуацию, это вызывает тепло в груди. Это занимает немало времени, прежде чем рану аккуратно покрывают бинты и Кэйа, сидя на полу, устало откидывается назад. Это было трудно. Конечно, будучи рыцарем, он изучал, как предоставлять срочную медицинскую помощь, но никогда не использовал на деле — не с такими серьёзными ранами. Он просто надеется, что сделал всё правильно. Он с отвращением понимает, что его руки трясутся, а в сердце возвращается паника. Адреналин прошел, и не осталось ничего, кроме волнения о Дилюке. Кэйа судорожно выдыхает. Это было близко. Ещё немного — и рана была бы серьёзней, или Дилюк мог не дойти, или Кэйи не было бы дома и... И Кэйа был близок к тому, чтобы потерять его. — Черт бы тебя побрал, Дилюк. — Если было так сложно, мог не помогать, — несмотря на слова, Рагнвиндр смущённо опускает голову. Кэйа замирает. Какое-то мгновение в мыслях полная тишина. А потом что-то, что удерживало его, обрывается. — Сложно? Ты что, черт возьми, издеваешься?! Как будто дело в этом! Дилюк удивленно хлопает глазами на вспышку и хмурится, но молчит. «Хорошо», — думает Кэйа. Он ещё не закончил. — Постоянно ведёшь себя так, будто только рад смерти будешь! Да я бы с удовольствием игнорировал твои похождения, да только мне не плевать. Неужели так трудно понять, что о тебе заботятся, грёбаный ты идиот?! Дилюк вздрагивает и, кажется, даже не осознавая того, тянется к предплечью. Кэйа уже знает, что он там найдет. Он замолкает. — Кэйа? — как-то совсем уж растерянно глядит на него Дилюк, и у Альбериха сжимается сердце. О, черт возьми. Он всё испортил. Сорвался, хотя обещал себе этого не делать; оставил след, хотя клялся не показывать этой правды. Прошлой было более, чем достаточно. — Сколько? — чужой голос тихий и неуверенный. Кэйа берется трясущимися руками за аптечку, начинает складывать всё обратно, едва не роняя некоторые предметы. Он слышит стук сердца в ушах, дыхание учащается, и он бросает попытки аккуратно сложить бутылочки. Откидывает чемоданчик, обхватывает колени руками и прижимается к ним лбом. — Черт... Он слышит шуршание, и рядом с ним присаживается другое тело. Он хочет сказать, что так Дилюк только испортит его труды, и швы разойдутся, но дыхание перехватывает, и все, что ему остаётся — пытаться дышать. — Кэйа. Он приподнимается и смотрит в чужие глаза. Испуганные и беспокойные. — Одиннадцать, — хрипит он. Рагнвиндр резко вздыхает, и Кэйе кажется, что он видит блеск слёз. Это неправильно. Но у него внезапно нет сил об этом сказать. — Прости... — Не нужно. Одиннадцать — это не так уж и много. Альберих думал, что будет намного больше. Ему не нужны извинения, потому что он заслужил все эти отметки. Все слова, брошенные ему в порыве ярости, были заслуженными. Дилюку не нужно чувствовать себя виноватым, а в извинениях из жалости Кэйа не нуждается. — Нет, нужно, Кэйа. Я не должен был... — Пожалуйста, Дилюк... — отчаянно шепчет Альберих, и тот замолкает. Долгие секунды между ними стоит тишина, и он надеется, что эта тема брошена. Даже если понимает, что так просто никогда не бывает. — Можно я прикоснусь к тебе? Кэйа не сдерживается и фыркает, насмешливо приподнимая бровь, но в ответ видит тот же серьезный взгляд, что и раньше. Он сдувается и вновь утыкается лбом в колени. — Конечно, — бормочет он. Сначала его плеча еле-еле касается теплая рука, и Кэйа против своей воли льнет к ней. На ней всё ещё есть следы крови, но какая разница, если на самом Альберихе они остались. Потом она становится немного увереннее, слегка сжимает и мягко поглаживает. Кэйа выдыхает, — каким-то образом это совсем чуть-чуть, но расслабляет и заставляет панику отступить. Дилюк идёт дальше и проводит ладонью к следующему плечу, как бы приобнимая. Кэйа вновь делает судорожный вдох. — Архонты, Кэйа... Дилюк прислоняется лбом к его плечу, где совсем недавно была рука. Альберих едва дышит, боится спугнуть и испортить момент, боится, что это всё какая-то дурацкая шутка. Но он знает, что это никогда не было стилем Дилюка. — Мне так, так жаль, — тихо говорит Рагнвиндр ему в рубашку. — Всё... Всё нормально, Люк. Детское прозвище вырывается само собой, и Кэйа напрягается, затаив дыхание, ожидая вспышки гнева, недовольства, разочарования — чего угодно. Но этого не происходит. Вместо этого теплая рука продолжает поглаживать его плечо, аккуратно, кругами проводя по одежде. Дилюк поднимает голову, смотрит прямо в глаза, и взгляд более оттаявший, чем Кэйа видел от него за весь последний год. — Дыши, Кэйа. И Кэйа делает вдох.