Самый лучший друг

- У меня к тебе дело. Срочное! Раздавшийся с порога знакомый голос с терпким южным акцентом прокатился по сознанию Луиджи, как волна прибоя, вырывая из попыток составить хоть сколько-нибудь приличное письмо в канцелярию La Serenissima, объясняя вкратце, почему он такой выскочка, невыносимый наглец, еретик и... что там ещё было? Следом пришёл запах: чего-то лёгкого, почти неуловимо горьковатого, отдающего пионами и лимоном. Луиджи улыбнулся, не открывая глаз, спустил со стола длинные худые ноги и оправил рукав тяжёлого, шитого золотом домашнего халата. - Насколько срочное? Я в кабинете! - Я знаю. На пятьдесят тысяч. Луиджи аж присвистнул, не удержавшись. Сумма немалая. А учитывая, что корона перед ним в долгах была по самую маковку, уточнение - едкое, язвительное - просто рвалось с языка. Не сдержавшись, Луиджи всё-таки приподнял бровь, глядя на друга, скрестившего руки на груди и изящно подпиравшего дверной косяк. Впрочем, Теодор почти всё делал изящно (когда хотел!). - Тебе напомнишь, сколько твой... сколько корона мне задолжала? - Тебе напомнить, что я два часа выслушивал жалобы Галиани на то, что ты опять лишил Геную посла? - Это его проблемы. - Отпирался Луиджи больше для проформы. На самом деле ему было просто чертовски любопытно. И нравилось смотреть на ухмыляющегося приятеля, который мало того что не поленился появиться в их глуши до обеда, так и явно был настроен держать интригу. - Могу я узнать, - как бы совершенно между делом, словно и вовсе не интересуясь, уточнил Луиджи, открыв крышечку дорогой чернильницы, - что ты ответил Генуе? - Как всегда, ничего. - Теодор снял с левой руки перстень-печатку и положил на стол рядом с нагревающимся сургучом. Устроился на большом сундуке, заменявшем Луиджи второй стул, поджал под себя одну ногу и пожал плечами как бы говоря: «А чего ещё ты ждал?» Луиджи промолчал, но как-то очень благодарно. На самом деле, он был крайне рад, что Галиани с его вечными истериками свалился не на его, Луиджи, голову и за это был готов отдать не то что пятьдесят, а все семьдесят тысяч. А ещё неплохо было бы, чтобы генуэзцев не пускали дальше фарватера и досматривали аж тремя командами на корабль. Но, как говорил один герой бессмертной багдадской сказки: «Бедняк меряет свое богатство дурацкими мечтами». - Семьдесят. - Луиджи налил сургуча на расписку, притиснул кольцо визиря и скрепил своей размашистой подписью. - И про существование Винченцо Галиани я забываю на месяц. А лучше - два. - Это шантаж, мессер Гритти. - Теодор прижмурился, словно кот на солнце, и тяжко вздохнул. - Шантаж подлый, неприкрытый и грязный. - Именно он и есть. И радуйся, что я ещё не попросил тебя поднять им пошлины. - А вот это уже просто незаконно, и ты это прекрасно знаешь. - Знаю, поэтому и не прошу. - Луиджи пожал плечами, отдал подсохшую бумагу и вздохнул. – Может, теперь расскажешь? - Не могу. - Теодор на несколько мгновений прижал пальцы к переносице, крепко зажмурился и коротко мотнул головой. - Даже мне? - Особенно тебе. Прости. Луиджи поднялся, прошел к камину и поворошил угли, стараясь прогнать не ушедшую еще с ночи сырость. - Я сейчас скажу сварить тебе кофе. Я все понимаю, но то, что ты мучаешься мигренью, меня не устраивает. И знаешь, что-то мне кажется, что кому-то стоило сегодня остаться дома. Приоткрыв дверь, Луиджи даже не позвал слугу - щелкнул пальцами, так громко и звонко, что Теодор снова чуть поморщился. Гасан - верный, молчаливый и понимающий - появился у дверей почти из ниоткуда, выслушал негромкий приказ хозяина, кивнул, и так же бесшумно исчез. - Гроза идет. - Луиджи поморщился, потер ноющее на погоду колено. - Так что это очень рискованно, можешь сегодня обратно и не вернуться. Теодор не ответил, лишь пожал плечами, стягивая сапоги. На его лице можно было прочесть что-то похожее на «может, оно и к лучшему». Устроившись прямо на плотном ярком иранском ковре, он уставился на прыгающие по уголькам искры и осторожно повел плечами. - Может, я и не собирался возвращаться сегодня? Ты вроде как говорил, что твой дом - мой в любое время. - Говорил. И говорю. - Луиджи подождал, пока расторопные и в должной мере нелюбопытные слуги внесут в кабинет низкий столик и широкий серебряный поднос, на котором красовались расписной медный кувшинчик, две тонкие чашечки из диковинного азиатского фарфора и тарелочка с орешками в меду, десертами, локмой и прочим, без чего сам Гритти просто не мог существовать. - Знаешь, какой вопрос меня занимает порой? - не глядя, сгреб себе горсть миндаля Луиджи и вздохнул. - Чем этот твой турок заслужил такую преданность, что ты даже мне, даже здесь не можешь сказать, что собираешься в очередной поход? Явно не ожидавший таких вывертов Теодор аж задохнулся. - Визе!... Впрочем, глупо спрашивать, откуда ты знаешь, да? Луиджи кивнул, подвинув по столу одну из чашечек. - Пей, а то повязкой с уксусом дело не ограничится... На самом деле все гораздо проще, чем ты думаешь. Достаточно посмотреть на то, как ведут себя братья Барбаросса. И то, что вы закупаете наши пушки - не спорю, в обмен на зерно. Но подобное неслыханно еще со времен султана Баязида, а это может означать только одно: готовится что-то настолько крупное, что своих вам не хватает и вы готовы поступиться и нарушить собственные вековые законы. Я сомневался несколько дней, походил по базару, и - на удивление! - тишина. Никаких слухов, даже никаких перевернутых котелков в корпусе! Но пушки-то есть. - Луиджи отпил из своей чашки, прикрыл глаза и блаженно вздохнул. - Надо протопить покрепче. Паршивая в этом году весна. - Угу. Дальше? - А что дальше? Дальше все просто. Если корона не заметила смерти генуэзца, значит сейчас короне это на руку. Если ты так легко согласился избавить меня от Галиани, значит предполагаешь, что скоро этот вопрос и вовсе не будет иметь значения. Деньги немалые, хватит на то, чтобы перестроить флот. А учитывая то, что Сулейман явно мнит себя новым Фатихом, только без Константинополя, вывод очевиден - Родос. - Я тебя иногда ненавижу. - Теодор улыбнулся одними глазами. Искренне, тепло, явно радуясь тому, что ему не придется ни лгать другу, ни предавать султана. Луиджи, умница, смекалистый и толковый Луиджи, снова избавил их обоих от ненужных расспросов и неловкостей. - Как твоя нога? Луиджи слегка нервным жестом потер колено, на котором все никак не заживал шрам - подарок страшной болезни, - и пожал плечами. - Как-то. Жить буду - Ты обижен? - Теодор сделал пару глотков, поморщился от горечи и тут же набросился на локму. Что ж, во всяком случае, он не отбивался от разумных доводов друга, что говорило о том, что, во-первых, он действительно не планировал возвращаться в город сегодня, а во-вторых, голова у него и впрямь болела. - Я ревную, - отшутился Луиджи, но взгляд у него оставался серьезным. - На самом деле, ты ставишь и меня, и себя в весьма затруднительное положение. Венеция называет тебя другом, а ты потворствуешь ммм... вещам, которые несколько противоречат католической морали. Луиджи, как мог, старался подобрать более приемлемую формулировку, но получилось неважно. Однако поправляться он не стал - Теодор и так явно понимал, что ему хотели сказать. - Мое влияние на Сулеймана несколько преувеличено в народной молве, - так же обтекаемо ответил он. Луиджи замолчал, одной рукой продолжая потирать колено и явно о чем-то размышляя. За окном громыхнуло, ветер швырнул в крышу ветку. - Я собирался писать домой, но, как ты понимаешь, от меня потребуют объяснений. И я не очень знаю, как их предоставить, не навредив тебе. – «Не навредив Сулейману» не подразумевалось даже близко. Теодор не стал поправлять приятеля - к чему? По сути, Луиджи был прав, если чьей-либо репутации и наносила вред предстоящая кампания, то именно его. - Я могу сделать вид, что ничего не знаю, - продолжил Гритти, поставив чашечку на стол и устроившись головой на коленях Теодора. Тот кивнул, почти машинально перебирая чуть рыжеватые мягкие подвитые прядки. - Но рано или поздно это всплывет. И от меня потребуют объяснений. И реакций. Ненавижу это. - Ты сам в это влез, - резонно напомнил Теодор. - Мог бы оставаться простым купцом, и ничего бы с тобой не было. - Не мог. Я для этого слишком тщеславен. - Луиджи улыбнулся, устроился поудобнее. - Ладно, я что-нибудь придумаю, не бери в голову. - Сколько раз я тебе говорил, что ты факир? - Бледные от мигрени губы Тео тронула легкая улыбка. - Много, но это факт очевидный, так что можешь повторить еще раз. Как аксиому. Ветер снаружи разыгрался не на шутку, завывая, гуляя в трубе, хлопая ставней на втором этаже. Гроза шла с пролива, накрывая черным крылом всю итальянскую сторону, постепенно входя в силу. Луиджи даже показалось, что он сквозь ветер расслышал, как в стену бьют градины - редкость для этих мест. Обычно не суеверный, Луиджи перекрестился, качнув головой в ответ на какие-то свои мысли. И вдруг решился. - Я еду с тобой. - Это еще зачем? Куда? - Туда. Просто еду. Я обещал тебе найти решение, я его нашел. Как я буду воплощать свою магию в жизнь - мое дело, хорошо? Молния сверкнула прямо над домом, оглушительно затрещало, Теодор поморщился от неожиданности. Искаженное болью почти иконописное лицо, бледное, со сведенными к переносице бровями, заставило Луиджи рывком сесть, а потом и подняться. - Ты чего? - Сейчас. - Подойдя к столу и достав из неприметного с виду ящичка небольшой ключ, Луиджи опустил руку под крышку стола, пошуршал там чем-то, пока не раздался негромкий щелчок. Видимо, там располагался тайник, в котором Луиджи хранил наиболее значимые вещи. Что-то достав оттуда, он вернулся к камину, сел на прежнее свое место и вложил в ладонь с удивлением и любопытством глядящего на все эти манипуляции и движения Тео небольшой деревянный крест. Некрупный, почти неприметный, с серебряным распятием по центру, которое не позволяло дереву трескаться, на простой крученой бечевке. - Возьми. - Зачем? Что это? - Это крест моей матери. Просто возьми. Мне так будет спокойнее. - Визе. - Бери, черт бы тебя побрал! Я поседею с тобой раньше срока или сдохну от разрыва сердца от выходок твоего турка! - Луиджи не выдержал, вспылил. Объяснять свои предчувствия ему не хотелось, но, видимо, та незримая, установившаяся между ними связь, подсказала Теодору, что лучше не спорить. - Спасибо. - Визирь помолчал. - Может, поохотимся завтра? - Да, с радостью, - Луиджи легко подхватил смену темы, похоже, стесняясь своей эмоциональной вспышки. - А сейчас я буду очень вдохновенно врать. - Кому? - Теодор оглянулся, подтащил к себе пару подушек и устроился, чтобы не тревожить начавшую наконец стихать голову. - Совету дожей, - тяжко, так, словно врать ему предстояло собственному исповеднику, вздохнул Гритти, и вернулся к столу. Если бы Теодор прислушался, то за очередным раскатом грома сумел бы расслышать: «Я не дам тебе там помереть, мать твою!» - Очень прошу тебя только - сходи распорядись об обеде, будь добр. - Конечно. - Прекрасно понимая, что таким образом его попросили уйти из кабинета, визирь поднялся, оставив на столе драгоценную чашечку, коротко глянул в окно, за которым не на шутку разбушевалась буря, и на миг коротко прижался щекой к пахнущей морской солью макушке. - Луиджи... - Я знаю, - тихонько и благодарно хмыкнул Гритти. Хотя ему именно сейчас хотелось услышать что-то большее, чем «ты мой самый близкий друг».