***
Молодежь, патрулировавшая морские просторы, во всю скорость вернулась к рифам, чтобы сообщить удивительную новость. Оказывается, в грандиозном штормовом побоище не всех двуногих прикончили бравые морские воины. Некоторую часть выживших с шлюпками и крупными обломками унесло сильным течением к границам территории. Водный народ немедленно снарядил отряд с миссией догнать и добить. Поэтому когда встревоженная Клэр появилась в пещерах, то волей-неволей вынуждена была отправиться с еще более пакостными вестями к оставшемуся вне охоты Касу. Тот чистил ножом рыбу для беззубых стариков, раненных бойцов и неумелых мальков, выглядел погруженным в мирный транс бытовых действий. Однако, стоило только падчерице вполголоса поведать о находке, как тот немедленно бросил свое занятие. — Никому не говори о найденном. Я разберусь, — велел он и сразу отправился в путь. Девушка вызнала, что одного из моряков странными веяниями штормовых настроений выбросило на пляж небольшого острова, зеленевшего к югу от обитаемых рифов. Остров служил пристанищем для птиц да рептилий и местом развлечения малочисленных представителей морского народа, которые не брезговали валяться в песочке. Хоть и мало кого интересовала суша, но убрать оттуда чужака требовал сам здравый смысл. Оранжевое послеобеденное солнце бликовало о мерную волну, когда Кас выглянул из воды. Песчаный желто-серый пляж окружали щербатые скалы, выступавшие в море и образовавшие подобие бухты. В одну сторону к ним вывалило на песок немало мусора — обломков кораблекрушения. Из кучи сырой древесины, перепутанной снастями и водорослями, тянулась цепочка следов, показавшаяся морскому охотнику шаткой и неуверенной. Впрочем, не много он в земных следах понимал. А выше по берегу, на границе пляжа и жидкой травки, стоял человек, мужчина. Для начала Кастиэль увидел его зад, потому что человек склонился и выкапывал из песка камушки покрупнее. Недосуг было думать, зачем они потребовались, но Кас и начать-то думать не успел, ведь моряк вдруг выпрямился во весь рост и оглянулся, сложно почуял своим задом чужое присутствие да надеялся удостовериться, что мерещится. Он не понравился Кастиэлю — весь какой-то черный, словно выпущенная каракатицей чернильная туча. В черной рубахе по бедра, в черных штанах и, что чуднó, в черных высоких сапогах. Обычные матросы, попадавшие на нож морского народа, отличались босотой, а здесь, похоже, некая знать всплыла. Яркими пятнами на этой всплывшей сущности краснели плетеный пояс, перехватывающий рубашку на животе, да загривок, торчавший из ворота. С липкой от соли одежды не спешил осыпаться песок, а темные волосы человека были взъерошены, так что весь он напоминал ошалевшую крысу, сбежавшую с корабля и с трудом переплывшую большие воды, чтобы из последних сил уползти поглубже в береговые кусты. — Ты кто?.. — хрипло выдохнул мужчина, сжимая в пальцах камень поудобнее. Глаза человека цепко скользили по лицу Каса, и тот был уверен, что моряк пытается опознать в нем босяка из корабельной команды. От взгляда стало неуютно, поэтому морской воин решил прекратить творящееся и свершить то, зачем явился. Увидев расчерченное жаберными щелями горло поднимающегося из воды незнакомца, моряк ахнул, отступив на полшага. — Мермэн! Свистнувший камень с плеском вошел в воду, потому что Кастиэль едва успел развернуть корпус и уберечь плечо. В следующий миг уворачиваться пришлось уже отскочившему еще дальше на берег мужчине, ведь в паре дюймов от его головы в пальму впился брошенный нож. Кораблекрушенец кинул наземь оставшиеся камни и скрылся среди густеющих деревьев, метнувшись зигзагом, словно пуганая сардина. На тот, наверно, случай, если у водяного пришельца окажутся с собой еще ножички. Но нет, лезвие имелось всего одно, и сейчас Кастиэль пробирался за ним, чувствуя себя опозорившимся малолеткой. Нужно было сделать по уму — дождаться ночи и прокрасться к ничего не подозревающему спящему, дабы без проблем перерезать ему горло. Не пришлось бы теперь ползти на брюхе аж до самых деревьев и потом, цепляясь за кору, приподниматься на гибком хвосте, чтобы выдернуть оружие. Чешуя, полированная о песочек, конечно, заблестела подобно перламутру, но это слабое утешение. А еще Кастиэль не знал, что недалеко убежавший моряк наблюдает за ним сквозь стволы деревьев. Он не был таким уж трусом, чтобы носиться без памяти из-за встречи с нелюдем. Моряк осторожно вытащил из-за пояса прятавшийся в складках ткани пистолет и взял рыболюда на прицел. Дуло разразилось тонкой водяной струйкой, закапавшей на лесную подстилку. Мужчина шипяще чертыхнулся и опустил бесполезное оружие, промокшее так же, как и всё остальное убранство. Шестое чувство подсказывало, что водяной надолго станет единственным «собеседником» моряка, застрявшего в неизвестности.***
Когда-то никому не известный Фергюс Р. МакЛауд, но вот уже много лет как гремевший по морям и побережьям под вселяющим опаску именем «Кроули» — а также «Кровавый Кроули», за ту совершенно безбожную резню в краях и на суднах, куда совершала налеты его пиратская ватага, — после сокрушительного поражения и в одиночестве не казался сколько-то устрашающим. Развесивший сапоги на ветках и разложивший составляющие пистолета по теплым камням сохнуть, мужчина несколько часов бродил по острову, оценивая «земли», которые ему достались. Примерно в полумиле виднелся второй остров, еще меньше того, на который Судьба выплеснула Кроули, но соваться в воду из надежды, что на втором пупе суши лучше, человек и не подумал. Акулы — не самое страшное, что могло поджидать за полосой прибоя. Клятый мермэн неотрывно следовал параллельно моряку, стоило тому выбраться из зарослей на открытое место. Вот ведь прицепился! Уничтожение агрессивных русалок не входило в список приоритетов даже британского военного флота, не то что пиратского, охочего лишь до богатств. Рыболюдей убивали только при прямом столкновении. Даже рыбаки знали, что дурнее нравом твари нет: русалки оставались слишком хитрыми, чтобы попадаться в расставленные на них ловушки, но слишком упертыми, чтобы игнорировать мореходов. Ничья в таких стычках случалась, только если умирали все до единого противники. Будь Кроули менее ушибленный кораблекрушением, он бы еще взялся побороться с рыболюдом, тем более, что тот его пас явно в одну харю. Но последние сутки выдались ужасными, в сотрясенной черепушке пирата до сих пор гудели отголоски стычки с вражескими кораблями. Самое интересное: на битве мужчина побывать не успел. Первое же ядро перебило среднюю мачту и, кренясь, реей та хлестанула по мостику. Вышибленный с него помощник капитана улетел в воду — так Кроули и оказался в другом потоке, отличном от всех, потому и вынесли его волны на остров, а не к кровожадным русалкам в руки. Сейчас головная боль смешивалась с болью в синяках и ссадинах от столкновения с корабельными обломками. В горле саднило так, словно с того пляжа, где Кроули очнулся, он слопал не менее чашки песка. Но на острове не нашлось источника пресной воды — только лишь невысохшие дождевые лужицы, собравшиеся на листьях глубоко в лесу, куда почти не пробивался солнечный свет. Их мужчина уже выпил, сколько нашел. И теперь стояла задача раздобыть огонь, ибо ничто так не отпугивало русалок, как хороший факел в морду. Поскольку порох не спешил просыхать, то мужчине пришлось воспользоваться старой-доброй надеждой на сухое дерево и силу трения. Собрав целый ворох сушняка из прожженной солнцем полосы, Кроули заготовил в земле ямку и тщательно подобрал ветки да обломки для своей затеи. Он сделал подобие лука из крепкой сырой палки и шнура от собственных штанов, очень надеясь, что рыбине не взбредет прямо сейчас атаковать. Удирать, ловя брюки, пирату не хотелось. Тем более, что он уже выгрызал сухими зубами колышек и мысленно сетовал — зря тогда испугался мермэна, оставшегося безоружным на целую минуту. У Кроули был отличный шанс завладеть его ножом! Второго не представится. Перекрученный тетивой колышек мужчина прижимал камнем к крупной щепе и быстро водил луком взад и вперед, молясь, чтобы натертая древесина подарила кокосовой шерсти искру. К слову, о кокосах — их вокруг было немало, но Кроули пока еще не чувствовал голода и сил воевать со скорлупой. Только банальное желание отбить себе немного безопасного пространства. — Так-то! — торжествующе хохотнул моряк, очень бережно перенося тлеющий комок в заготовленное кострище и следя за тем, чтобы растопка приняла слабое пламя. — Слышишь этот треск, водяной баран? Это костер, самый настоящий! Держи свой аппетитный хвост подальше от меня! — а данный крик адресовался, конечно же, продолжавшему нежиться в теплом вечернем прибое мермэну. Надо сказать, что Кастиэль только делал вид, будто возня человека его не беспокоила, но на самом деле дымный сквозняк, потянувшийся из лесу, тритона напряг. Сила морского народа — в воде, а не в огне. Кроме того, темной ночью отблески костра могли приманить кого угодно из глубины: от других тритонов до, море упаси, чудовищ. Но пират… уже воздвигал какие-то ширмы и перегородки из ветвей и листьев, пытаясь остаться с костром один на один. Кажется, человек тоже осознавал, что лишние гости ему ни к чему. Совпадение точек зрения с этим двуногим неожиданно вызвало в Кастиэле проблеск странного чувства, которое он не смог толком опознать. Кажется, тритон умудрился перегреться на солнце, карауля чужака весь день. Чтобы остыть, он немедленно ушел под воду бесшумной тенью, оставив свою добычу ждать нападения.***
Кто из них добыча, а кто охотник, сказать было сложно, учитывая, что караулили друг друга совершенно одинаково. Из различий только сущие мелочи: Кастиэль находился у себя дома, в своих водах, и маялся от безделья; Кроули бы с радостью поменял необитаемый остров на прибрежную рыбацкую деревушку, где есть люди и нет нужды до мозолей сбивать руки и ноги в непривычной физической нагрузке. Буквально, ведь его ладони за годы путешествий в статусе помощника капитана полировались чаще всего рукоятками оружия, да штурвальных спиц. Даже на ванты никогда не лазил — грузноват, и по статусу не положено, ведь прыжки по веревкам предназначались для черни… Но голодовка и суровая перемена жизни уже начали обгладывать мужчине бока. Штаны без завязок соскальзывали, пришлось мудрить с узорчатым, поеденным солью пояском. Хвала всем вышесущим, что на этом острове имелись камни, целое множество камней — без них война с кокосами стала бы подобна аду. Кокосовое молоко мужчина не любил, но между смертью от жажды и стрянущей в горле жидкостью он выбирал зажмуриться и проглотить. Тем более, что полдня обдирал оболочку да сверлил скорлупу! Работа шла в тени деревьев, но жара и духота измучили мужчину настолько, что мысль о спуске к морю уже не казалась абсурдной. Подумаешь, рыболюд. Да хоть сам морской дьявол! Бывалому мореходу очень многое говорила сама природа, он умел читать знаки и понимал — скоро намёрзнется всласть. Изменение ветра и облаков, особый шум прибоя и духота ясно говорили, что не далее как ночью нагрянет буря. Чтобы не пасть ее жертвой, остаток дня мужчина потратил на переезд вместе с костром вглубь острова и сооружение чего-то похожего на хижину, привязанную к крепким деревьям. Ради сбора материалов Кроули немало полазил среди гор берегового мусора, еще не слизанного волнами, где обзавелся обрывками веревок и сетей. Но самой полезной находкой стал, пожалуй, целёхонький деревянный бочонок, в который мужчина надеялся наловить дождевой воды… Упертости его «спутнику» было не занимать, потому что мермэн продолжал крутиться в зоне видимости, уповая на психологическое давление. Глазами, не затуманенными страхом, Кроули мог теперь рассмотреть нелюдя получше. Тот отличался медным отливом загара, проступавшим местами и под светлыми полосами чешуи, однако темная его чешуя переливалась отчетливой синевой. Плавники по хвосту выглядели небольшими и аккуратными, сам хвост длиной в полтора человеческих роста оканчивался плавником, на двузубую вилку походившим. На горле предкрышки кожистые, но вот жаберные крышки уже выглядели плотными и крепкими, шевелились в такт спокойному дыханию. Зато самые невероятные плавники притаились на спине. Кроули даже назвал бы это гребнями, затянутыми полупрозрачной искрящейся перепонкой. Ну чисто летучая рыба с крыльями! Под людским разглядыванием мермэн заметно беспокоился, отчего его плавники топорщились и блестели в солнечном свете, а весь решительный вид говорил «оступись — умрешь». На человека эта русалка походила слабо, разве что верхней половиной, да спереди, да если хорошенько выпить. На лицо смазливый, как и большинство русалок. Был бы сухопутным парнем — смолоду угодил бы в лакеи дорогих домов. В личные слуги, из тех, что больше по спальням, чем по поручениям. Нда… Помощник капитана не был последним лицом в знатных кругах и кое-чего у богатых людей насмотрелся. Извращения его не смущали, но вот сейчас Кроули вспомнил, как однажды гостил у некоего господина, мнившего себя ученым. Подвал того господина содержался в холоде, но все равно провонял тошнотворно мертвечиной, потому что господину было угодно изучать природные чудеса путем их вскрытия. Ради морехода господин расщедрился и велел слугам вынуть из закромов чучело русалки: «В вашем-де ремесле полезно будет, а и мне приятно за внимание», — и давай потрошеную ссохшуюся рыболюдку показывать пирату со всех сторон, крича что-то о ихтиосапиансах. Кроули, увы, тогда был молод и в некотором роде сильно пьян, а потому запомнил мало, разве как тот факт, что русалки тоже кормят новорожденных молоком, да еще что волосы у них растут лишь на головах, для защиты черепа от солнца. Так или иначе, а покуда плавун помалкивал, то Кроули не мог знать, обладает ли он речью. — Я, конечно, кусок лакомый, мясцо хоть куда, но можешь и не мечтать, — о людоедстве русалок ходили мифы, однако в это мужчина не верил, отлично зная, что человечество больно паранойей насчет того, будто всё на свете хочет его сожрать. Тем не менее, в качестве завуалированного оскорбления заявление отлично подходило. На морде морского охотника мелькнуло брезгливое недоумение, сменившееся хмуростью, и Кроули сделал вывод — еще одной байке конец. Сам же он задумчиво облизнул уголок рта, чувствуя крепчавшие позывы голода и стоны даже не желудка, а сразу воображения. Разговоры о питании не шли на пользу, неровный обожженный кол в руке вдумчиво качнулся. На это мермэн ответил появлением ножа в кулаке. Пират раздосадованно вбил копье в спешащего к древесным обломкам краба, пронзая твердый панцирь. Оценил добычу, после чего бросил многозначительный взгляд на русалку, как бы приглашая провести параллели. Вот только не встретил понимания подтекстов, хмыкнул: — Отчего бы тебе не попробовать привлечь меня к прибою свежим уловом? Как знать, вдруг я сам напрыгнул бы на твой клинок, помани ты меня белой помфрет? — в порыве вдохновения пират даже подбоченился, упершись рукой в бедро. — Неужели ты настолько плохой людолов, что не умеешь дергать на живца? ~ Хоть Кастиэль и слышал издевательские нотки в голосе, но старательно не реагировал на них. У морехода все еще в руках имелся кол, и по тому, как мужчина непринужденно держал его — легко, будто копьецо вот-вот начнет порхать в пальцах, — тритон уже понимал, что этот кусок древесины с надетым крабом может неслабо покалечить. Кастиэль… отступил, поймав напоследок удивление в темных глазах пирата и скрывшись бесшумно в воде.***
Ночная буря, как и ожидалось, разразилась на славу. Наскоро укрепленный шалаш Кроули покосился одним боком, почти провалившись, и большая часть листьев с его крыши улетела прочь. Ливень ручьями хлестал по травяной подстилке — можно пить, не вставая с кровати! Кроули так и делал некоторое время, отпиваясь за двое мучительных суток жажды. Но он замерз, чертовски замерз, ведь закрытые пирамидкой из обмазанных глиною камней угли пригасли в окружающей сырости и почти не давали тепла, а ветер сквозил со всех сторон. Установленный в ямке найденный бочонок с камнями на дне для устойчивости ловил воду воронкой из пальмового листа и пока что являлся самым стабильным объектом в «пиратской резиденции». Громовые раскаты, казалось, сотрясали остров, а молнии отвесно хлестали по морю в непосредственной близости от берега. Кроули не мог знать, что в такую погоду русалки начинали светиться непроизвольно, словно небесный огонь заражал их. И хорошо, что не знал. Остров трясся, его единственный житель тоже трясся, и даже на рассвете это не прекратилось, разве что хижина окончательно скособочилась, а мужчина выбрался наружу, чтобы разогнать кровь и согреться хотя бы движением. Поливаемый дождями пират рычал, ругался и отплевывался от воды, покуда выравнивал жилище, спасая от потопа печушку с углями. А потом мужчина и вовсе разделся, побросал на ветви отяжелевшую робу, позволяя дождю полоскать ее. Соваться в голом виде на пляж, пожалуй, не стоило — мало ли как мермэн, если того вдруг принесет прямо в штормовые волны, отреагирует на чужие «прелести». К тому же, хоть Кроули и осмотрел берег весьма дотошно, он все-таки мог упустить какие-нибудь норы, укрытия, в которых вдруг бы и притаился опасный рыболюд… Дождь кончился, а ветер не спешил стихать и гнал по небу рваные зеленые тучи, похожие на парусную ветошь с кладбища кораблей. Кстати, о кладбищах: прошлый мусор с берега смыло, зато теперь набросало нового, разве что к противоположным скалам бухточки. Пробравшись туда с заросшей пальмами стороны, Кроули убедился, что никакими русалками и не пахнет среди долбящих берег саженных волн, и уж тем более усыпанной кокосами верхней пляжной полосы, поэтому принялся скорее изучать свеженький мусор, рассчитывая добыть что-либо полезное. Трехногий массивный табурет, обитую медными полосками крышку от сундука и такелажный блок с крюком отправились под деревья, дожидаться хорошей погоды, чтобы обсохнуть. А еще Кроули нашел обломок мачты со всаженным в него куском лезвия от палаша. Начавший ржаветь осколок железа длиной меньше пяди все еще полезен в хозяйстве, где человек был вынужден пользоваться зубами и камнями, словно только что шагнул из пещеры на белый свет. Выпрямившись, чтобы перевести дух, мореход вдруг мельком заметил далеко на горизонте темную точку, которой точно раньше там не было. Сколько бы Кроули усиленно ни щурился, но больше увидеть чудо не получалось. И все же мужчина был уверен — там показался корабль. Скорее всего, дрейфующий с плавучим якорем в ожидании доброго ветра. Кто же шел на нем: случайные торговцы, собратья по плачущей виселице или слуги закона?.. Если последние, то пират предпочел бы остаться на острове — перспектива жить под боком агрессивных русалок поприятнее, чем угроза болтать ножками на персональной веревке, да еще с какой-нибудь устрашающе-торжествующей табличкой на груди, вроде «Такова участь Кровавого Кроули» в назидание остальным. Так что… Кроули и не подумал сигналить кораблю, а даже спрятал свое белокожее тело подальше в лес. Нет уж, если и превращаться в маяк, то лишь тогда, когда самому это будет удобно. Поймать судно, а не оказаться пойманным.***
Море сделало еще один подарок пару дней спустя. Как раз набрав с камней цепких ракушек в подол рубахи, шнурком подвязанный к шее, словно сумка, Кроули обходил остров кругом с проверкой — он стал так делать после того, как увидел судно, чтобы не оказаться застуканным врасплох. И поэтому крикливое облако толкущихся чаек не миновало взора мужчины. Птицы воевали за нечто, застрявшее под камнями в стороне, где лес почти вплотную подбирался к прибою, и моряка разобрал интерес. Он почти ожидал увидеть мертвого дельфина, когда спугнул своим приближением свару, но узрел мертвеца. Человеческого, синего и разбухшего от воды до неузнаваемости. Цокнув языком, Кроули приблизился и добротным копьем, выструганным и обожженным для крепкости, перевернул тяжелую тушу. Вздрогнул только теперь. — Не думал, что доведется так вот встретиться, мистер Трэн… Проклятье! — Кроули в сердцах поднял взгляд к небу. — Юнга-то крохотный и безобидный чем Тебе не угодил?! Потом, поостыв и отогнав лезущих крикливых чаек, мужчина решил, что как раз юнга «угодил», и Господь прибрал его поскорее. Паренька явно убили с одного маха топориком в лоб — значит, еще при абордаже. Не довелось ему пугаться бешеного моря и неумолимых русалок. Тем более, что сражаться, как и плавать, плавать юнга не умел. Кроули купил его за удивительный дар яснознатца, вывалив кругленькую сумму золотишком, и очень надеялся получить больше, чем предсказания погоды и удачного курса. «Драка быть, если брать сей ход… господин», — предвещал парнишка на их последней совместной остановке, жутко козыряя китайским акцентом. «В нашу пользу?» — уточнил пират, потому что каждый раз так спрашивал при упоминании стычек, а их Трэн безошибочно предсказал уже три штуки. «Ты жить», — кивнул безусый малец, ни секунды не сомневаясь, но какие же темные и пустые у него тогда были глаза… Вот гаденыш. Известная проблема с использованием в незнакомом языке местоимений «ты» и «вы». Китайчонок и раньше путался, поэтому мореходу не пришло в голову уточнять, выживет ли только он один. На минутку потеряй бдительность — и твои рабы радостно выскочат из неволи ценой собственной жизни! Испытывая ярость пополам с восхищением, пират сейчас готов был сворачивать горы или чьи-нибудь шеи. — От меня так просто не уйдешь! — прорычал он, оттаскивая за одежду тяжелого мертвеца выше по берегу, в лес. А там уже принялся копать в песчаной земле яму, чтобы похоронить первого человека, встреченного на острове за много дней. Он костерил парня, на чем свет стоит, ибо считалось, что покуда не миновало девять дней, то душа остается рядом — всё видит и слышит, разве что отвечать не может. Рано или поздно поток ругани и яда иссяк, уступив место горестной отповеди. Кроули уложил последний камень на могилу и сел прямо на нее, подперев лицо ладонью. Сейчас, снова оставшись один на один с собой, мужчина мог признаться, что страстно скучает по общению. Его всегда окружала людская суета: улицы с их разношерстными бандами в детстве, устоявшаяся ватага отщепенцев в юности, семейство на берегу и команда на корабле позже. И даже если не хотелось ни с кем разговаривать, то мельтешащие гнусом люди все равно оставались рядом — руку протяни, щипни, и вот она, коммуникация. Мореход слышал от бывалых людей, что в одиночестве можно сойти с ума, и, дабы спастись от этого, можно попытаться создать образ собеседника. Нахохлившийся Кроули перевел взгляд на лежащий у ног спелый желтоватый кокос и поднял его, удерживая в ладони. Покачал, подбросил, после чего прищурился, представляя на месте кожуры живое лицо юнги. С первой попытки не вышло. — Ах, Йорик, бедный Йорик, — съязвил мужчина, поднимаясь с могилы и отправляясь обратно на базу, чтобы испечь в углях собранные мидии и наконец-то поесть. Но кокос он все же взял с собой.***
За пятнадцать дней на горизонте не появилось ни одного судна. Дикие края, нелюбимые мореходами и отвоеванные русалками. К слову о русалках — пастырь-убийца явно выдумал приплывать только по ночам, чтобы убеждаться, жив ли Кроули, потому что больше моряк его не видел. Но однажды тихим утром он нашел на песке берега крупную синюю чешуйку и с удивлением пришел к выводу, что рыболюд зачем-то выползал из воды. Следов к лесу не тянулось, а это значило, что он просто катался по бережку. Зачем бы? Искал что-то, развлекался?.. Но с тех пор прошла неделя. А в общем Кроули просуществовал на острове уже больше половины месяца. Лачуга пирата давно укрепилась за счет столбов, которые приносило море, и больше не разваливалась от ветра. Мужчина также обзавелся деревянной миской, и одеялом из стакселя — хоть какая-то преграда сквознякам во время бурь. Три бочонка мал-мала-меньше ловили воду частых дождей, и эту же воду можно было хранить в трех стеклянных бутылках, принесенных волнами и занявших место на полке из крышки сундука. Иногда пират представлял, будто в стеклянно-поблескивающей таре настоящая выпивка. Она, кстати, очень часто снилась мореходу. Дорогие вина с фантастическими фейерверками вкусов, золотистые фонтаны виски, щекочущие кончик языка. Обширный стол, заставленный закусками: здесь и баранина, и фрукты-ягоды, и утка в меду… А еще хлеб — свежий, белый, мягкий! И ни одного морепродукта. Сам Кроули в шёлке и на кресле бархатном, играет себе светом в бокале со старым выдержанным напитком. За столом гости: иногда они вели чинные беседы, а иногда гоготали, как распоследняя пьяная чернь, но всякий раз трепетали от внимания Кроули, чуть ли не в рот ему заглядывали, внимали любому ответу и включались в разговор… О дьявол, как же не хотелось просыпаться. В буднем мире моряку нечем было даже соскрести с щек густую щетину, потихоньку превращавшуюся в бороду, а его одежда сильно выцвела от воды и солнца, превратившись из благородно-черной в какую-то буроватую серость. Сапоги мужчина и вовсе давно не надевал — в них крылась опасность загноить любую мозоль. Так что обувь просто висела себе на палках, дожидаясь лучших времен, пока ее хозяин щеголял по острову босой чернью и разве что занозы из пяток вытаскивал, да прилеплял листья на волдыри от укусов насекомых. Эх… В лесу копились стоймя крупные солидные бревна, из которых пират надеялся однажды связать плот и попытать счастья на русалочьих водах — в те дни отчаяния, когда ему уже станет все равно, жить или умереть. Пока что хотелось жить, и пират жил. Его мир из целого земного шара с кругосветными путешествиями сократился до окольцованного водой клочка суши. Его общество из команды в шестьдесят голов урезалось на шестьдесят, и вот помощник капитана разглагольствовал перед кокосом. И Кроули старался не терять оптимизма, убеждая себя, что покуда он целехонек умом и телом, то еще поборется. От ума недолго и отстать, как выяснилось. Ничего не предвещающим утром, когда мужчина рыскал по пляжам в поисках крабов, на противоположной стороне острова он заметил такое же крикливое облако чаек, как когда-то над мертвым юнгой. Кроули с легким сердцем предположил, что волны принесли очередного падшего корсара, но каково же было его удивление, когда чаек разогнал на миг слабо трепыхнувшийся хвост. Пират замер, потом подбежал поближе и снова застыл неподвижным истуканом. Внутри него поднимались бушующие эмоции одна другой мутнее, потому что чужая жизнь, особенно крепкая и опасная, которая попадала в руки, всегда бередила некое сладострастие. С бессознательным мермэном можно было сотворить всё, что в голову придет, но для начала Кроули дотянулся копьем и дернул с того оружие, обрывая с пояса шнуры ножен и подтаскивая к себе поближе. И только после этого окончательно согнал последних чаек, чтобы выяснить, почему морской вояка валяется тухлой камбалой. От прекрасных блестящих спинных плавников летучей рыбки почти ничего не осталось — один оказался вырван с мясом и на его месте светлела развороченная щель, волокна светлых мышц, поклеванных чайками. Второй плавник сохранился, если не учитывать его ужасного разорванного состояния и застрявшего в складках ободранной перепонки крючка-тройника, рассчитанного на небольшую акулу. — А другой такой крюк, получается, отпластнул твое крыло, блестяшка? — хрипло спросил в пространство пират, который уже давно не ждал от собеседников ответа. Кокос да рыба — хороши компаньоны, ничего не скажешь. — Ты везучий, раз крючья не пришлись на жабры. Хотя, это с какой стороны посмотреть, потому что твое везение завершилось — в моих руках. Кроули погладил о мозолистую ладонь нож, которым покушались на его собственную душу, и прикинул, как лучше перерезать русалочью шейку, чтобы не запутаться в жабрах. Из тех, кстати, натекла слизь, отчего человека вдруг разобрало брезгливостью. Желание убивать испарилось. — Ты не дублон, чтобы я позарился тебя подобрать, — хмуро сообщил мужчина, медленно опустившись на корточки рядом с русалкой. — И не шлюха, чтобы я захотел тащить тебя в свой дом. Да за плетением корзин веселее проводить время, чем с тобой, тупая селедка, особенно, когда мистер Кокос-Трэн поддерживает диалог!.. Сильно нахмурившись, моряк принялся выпутывать крючок из плавника, после чего зацепил тот сбоку за брючину, дабы не потерять, снял рубашку и, намочив в море, набросил на мермэна. А сам отправился за пальмовыми листьями. То, как Кроули волочил тяжелую многометровую русалку в свою хижину — отдельный рассказ. Это ведь не бревно, покатить пинками не получится. Но с горем пополам доволок, спрятал в тени под крышей от жгучего солнца и заменил свою рубашку смоченным в море стакселем. Русалка, что удивительно, все еще не сдохла, а мореходу нравились крепкие парн… существа. — Я заставлю тебя отрабатывать все крупицы уважения, которые ты вызвал, — ворчал он, поливая мермэна соленой водой из бутылки. — Только вот что делать с дыркой на спине? Заштопать надо бы, но море не баловало меня наборами для вышивания, знаешь ли! Ни шёлка, ни иголка… Гигантских муравьев здесь тоже не водится, чтобы воспользоваться их челюстями… А что насчет колючек? Есть пара кустиков с кривыми шипами. Стоит попробовать. Никуда не уходи, — с этими словами мужчина ушел сам. Хирургические методы Кроули назывались «резать по-живому», и мермэну очень повезло не приходить в сознание все то время, что мужчина возился с его спиной, обеззараженным на огне ножом срезая омертвевшую плоть, а потом стягивая вместе края раны и скалывая кожу изогнутыми шипами. И перепонку оставшегося плавника тоже постарался скрепить, чтобы хоть какой-то стабилизатор у рыболюда остался, иначе пловцом будет вообще никудышным. Если выживет. А человеку хотелось, чтобы он выжил. — Напоминаешь собаку, — говорил Кроули, в очередной раз принося воду, чтобы полить чудище в своей хижине, лежавшее пластом уже второй день. — Моя принцесса так же не подавала признаков жизни, когда ее одолевала морская болезнь. Собакам на кораблях вообще не место, знаю. Но кроме меня она хозяев не признавала, не бросать же на берегу, — он вздохнул, вспоминая верного питомца, погибшего при стычке кораблей. В другой раз он заговорил, покуда в очередной раз пытался на подсохшей доске вычертить карту теплым угольком: — Если верить звездам, то снесло меня течением на зюйд-зюйд-вест… Однако ни на одной карте в предполагаемом секторе не упомню островов и уж тем более рифовой гряды, которую можно заметить на севере сейчас. Хм-м… — мужчина задумчиво коснулся угольком губ, как привык поступать с карандашами и перьями. — Штормовой ветер сбил нас с курса часа за три до встречи с противником. На руле как раз стоял этот идиот Джейман, а я сто раз говорил капитану, что не стоит пускать Джеймана в управление дольше, чем пока отливаешь за борт. Хм… Получается, я ближе к Мадагаскару сейчас? Не то что бы такие рассуждения приносили пользу, но помогали мозгам не скваситься от безделья. — Море преподнесло тебе подарок, пупсик, чтоб слаще спалось, — в другой день Кроули притащил пустую раковину рапана с нежной оранжевой внутренностью и шипастой спиралью, поставил в изголовье лежащей русалки. Мермэн, кстати, начал периодически шевелиться сам, и это радовало, потому что моряк устал его ворочать, спасая от пролежней. — А благодаря твоему крючку, доходяга, я впервые за долгое время сумел поймать большую рыбу. Нахожусь в предвкушении, потому что от крабов и чаек уже с души воротит. Сев снаружи хижины, Кроули почистил добротную метровую макрель. Мужчина хорошо понимал, что такой улов с берега на шнурок с крючком — редкое везение, а потому не спешил выбрасывать многие части, которыми раньше брезговал. Например, он оставил голову макрели, надеясь сварить из нее уху, и еще вынул рыбий пузырь, чтобы сделать погремушку и засушить. Проколол, напихал внутрь щепотку мелких камешков, надул через соломинку обратно, завязал… С ухой получилось еще интереснее, потому что Кроули наловчился кипятить воду в деревянной миске: для этого он калил в костре несколько камней и кидал их в воду — вода нагревалась. Так он пытался готовить себе чай, пробуя местные растения, и однажды чуть ли не до беспамятства отравился. Но с безобидной рыбьей головой пришлось повозиться, запастись хорошей галькой, варить долго. Вся хижина пропахла вареной рыбой. И к вечеру мермэн приоткрыл мутные глаза. От случившегося Кроули обрадовался и до глупости разволновался где-то глубоко внутри, но виду не показал, разве что широко улыбнулся, прищурившись. Для русалки всё вокруг, наверно, стало пугающим зрелищем — темная щелястая хижина, обещавший съесть человек с отнятым ножом, и разделанная рыба, которую уже варят. — Проснулось, солнце красное. Мермэн трепыхнулся и только теперь обнаружил, что спелёнут крепкой тканью. Да еще человек поспешил придержать его. — Замри и лежи! Я тебе раны скрепил, только схватываться начали, а ты опять лишней дыркой обзавестись хочешь?! Что ж, почуяв сильную боль в потревоженной спине, Кастиэль действительно притих, а взгляд его обрел ясность. Глаза немедленно уставились на открытый выход из хижины, где виднелись стволы деревьев и проблески вечернего моря. До прибоя казалось ох как далеко. — Свежая морская вода, — ноготь постучал о стекло бутыли. — И когда отмокнет твой язык, не хочешь ли рассказать, что за нелегкая понесла тебя на рыбачьи крючья? Сгораю от любопытства, изволь же его утолить, лапуля. Приложившись к бутылке и стукнув острыми зубами о стеклянное горлышко, Кас промочил горло и покосился на сидевшего по ту сторону костра довольнехонького пирата. Удивительное дело, но человек очень сильно изменился с момента их первой встречи, и Кастиэль бы даже не узнал мужчину, если б не голос. Во-первых, моряк заметно постройнел фигурой и лицом; во-вторых, он выглядел загорелым, и местами кожа на его лице и туловище активно шелушилась — солнце не щадило белых людей, словно те создавались для подземелий. Заметив, как активно русалка оживает и пьет, моряк решил шагнуть дальше: — Рыбку? — предложил он, демонстрируя нарезанное ломтиками филе, которое еще не насадил на прутик для жарки. К немалому удивлению Кроули, мермэн почти судорожно потянулся за рыбой и принялся запихивать в рот, разрывая на мелкие клочки. Похоже, что морской народец почти не умел жевать. — Твой навык заглатывания погружает меня в трепет, дорогуша, — пират так торопливо не давился едой даже после многодневного голода, а потому смотрел во все глаза. — Глотка у тебя, что надо. Для разговоров-то умеешь ее использовать, надеюсь? А то мистер Трэн мне уже поднадоел, хочется какого-нибудь разнообразия. И раз уж ты столь удачно в моем одеяле, готовься за это хорошенько платить, и мне не шибко принципиально, чем именно… Он всё говорил, говорил, и видел, как мало впечатления производят слова на слушателя. Однако пронизывающий взгляд синих глаз от моряка не отрывался, и Кроули предчувствовал, что какой-нибудь ответ да будет. И он дождался. Облизнув от рыбьего жира пальцы, мермэн поплотнее натянул стаксель на плоские уши с непривычной, прикрывающей снаружи перепонкой, и отвернулся, хмыкнув: — Трепло.***
— «Русалка»? Предпочитаю, чтобы меня звали тритоном. — Ах, вот ты как… Тогда вместо определения «пират», бери «приватир». Едва разговорившись, они начали спорить и препираться, но без особого ожесточения. Насидевшийся в одиночестве Кроули был даже рад тому, что наконец-то его собеседник в полной мере оправдывает свое звание. Пусть и не понимает половины слов, и вопросы иногда задает, с точки зрения логики, невероятные. — Ты матрос? — Я помощник капитана, — возразил мужчина с заметным чувством собственного достоинства, покуда плел из прутьев ловушку для рыбы. — На судне это самый важный чин, после капитанского, конечно. И очень удобный, ведь ублюдки, нападающие на корабль, стремятся убить на нем главного — но никто не бежит стремглав убивать помощника капитана. И я в шоколаде~ — Что такое шоколада? — Шоколад. Это такое лакомство из, э-э, африканских орехов? Мой капитан очень любила его. Да, лапуля, ты не ослышался, мой капитан была женщиной, — Кроули усмехнулся, поднимая глаза, в которых плескались воспоминания. — Знаю, ты можешь считать, что баба на корабле к несчастью, и не место ей там, но как быть, если корабль принадлежит бабе, а ей нужна команда? Я стал доверенным лицом этой бойкой особы, помогал ей поддерживать небольшой спектакль за небольшую доплату. Ах, Лилит~ Наедине, без накладных усов и мешковатого камзола она становилась той еще горячей штучкой~ Кастиэль удивленно моргнул поверх третьего века, прозрачного и неподвижного, как у змеи: — Она горела?.. — Нет, дурило штопанное. Я говорю, что кувыркаться с ней одно наслаждение, — мужчина покосился на рыболюда с хитрецой. — Жаль, что сгинула в пучине. И хорошо, что море не выбросило ее тело сюда, на остров, а то ты сложил обо мне совсем другое мнение. Теперь Кас представил такую картину, что и переспрашивать неловко. А в другой раз он обратился с новым вопросом: — У тебя много кораблей? — Перед моим попаданием сюда — два фрегата. До этого ходил на баркентине, а самым первым был шлюп, — отозвался моряк охотно, покуда из высохшего тростника с труднодосягаемого берега мастерил что-то вроде музыки ветра. Бесполезная вещь, и шест с мочалом для указания ветряного направления стал бы на данном острове более толковой примочкой. Но Кроули хотелось позабавить своего нового-старого знакомца, у которого под водой трещалок и звенелок не имелось. С погремушкой же удивить получилось. — Эти вещи выглядят, как игрушки. Такое ты делал для своих мальков? — тряся в руке шуршащий пузырь, тритон любовался им на просвет. Погремушка была травяным соком подкрашена в зелень. — Ты о детях? — переспросил моряк, потому что была его очередь не понимать. — Да, бывало, пока мой сын катался по полу совсем крохотным шариком. Хотя больше ему нравились деревянные фигурки. Особенно кораблей. Рос дураком и романтиком, — мужчина досадливо цокнул языком и поморщился, словно раскусил постельного клопа. — Я уж учил, учил его уму-разуму, а он все равно морем заболел. Хочу, заявлял, за штурвал! Я его даже в школу не пустил, чтобы он безграмотной дорогой не смог в капитаны пробиться. На земле ему самое место, среди пахарей и пастухов, с зарытым в погребе достатком и ранней женитьбой. Идиот… — Тебе он не дорог? — осторожно уточнил Кастиэль, и вопрос поставил пирата в тупик. — Дорог ли?.. Может быть и дорог. Из-за него мне пришлось жениться на его матери, хоть она и красавица была, но мы ведь… просто немного поразвлекались. А с кем я не развлекался? На всех жениться — жен десятки бы набрались, и большая удача в том, что мужики не брюхатеют, — Кроули вздохнул и хмыкнул, веселея обратно: — Не удивлюсь, если моя благоверная нашла себе на берегу оседлого хахаля. Я, конечно, пообещал такого прирезать, когда вернусь из рейда и обнаружу чужие башмаки в доме, но все мы знаем, как непредсказуемо бывает море! Интересный факт, но… оба не поднимали тему первоначальных покушений на убийство друг друга. Потому что было — и прошло, много воды утекло с тех пор, по морским-то меркам особенно. Сейчас они, образно говоря, сидели в одной лодке и старались ту не раскачивать лишний раз. Да и не особо раскачаешь, если на двоих всего один острый нож… — Не дрыгайся, мать твою мурену, иначе я в тебя эти шипы по новой засажу! Почти заменил уже, уймись! В глаз мне чуть своим плавником не засандалил… — Это непроизвольная реакция тела… — Да, да, можешь не рассказывать, я все знаю о непроизвольных реакциях тел! Запомни на будущее, котик: никогда не елозь по коленям одинокого человека. — …Какой еще котик? — Морской. По ночам, когда солнце не пекло, как полоумное, пират привычным уже способом на пальмовых листьях вытаскивал своего невольного подопечного поближе к морю, и Кастиэль с наслаждением плюхался в прибое, не пытаясь соваться на большую глубину. Рана на его спине затягивалась медленно и неохотно, местами гноилась, и йодистая морская вода была только на пользу. Да и вообще, разминка в привычной среде обитания позволяла тритону набраться сил, а мореходу хорошенько вымотаться перед сном. Хотя сложно назвать разминкой то, как мужчина переворачивался лицом к зениту, игнорируя гонявшего мелких медуз тритона, медленно дрейфовал на мелкой волне и рассматривал высь, напоминавшую темную перевернутую чашу из сине-фиолетового стекла с крупицами бриллиантов. Иногда по небу неслись обрывки облаков, а периодически проползал дырчатый месяц… — Я хочу сказать, что мы встретились неслучайно. — Речь о том, что я воин воды, а ты упал в воду? — Открою тебе самый важный секрет в твоей жизни, лапуля, так что насторожи ушки, — заинтриговав, Кроули бросил на слушателя блестящий от предвкушения взгляд и продолжил плести веревку из лыка. Тайна так и жгла изнутри. — Капитан Лилит вела наши корабли не просто на добычу золотишка и барахла для перепродажи. Мы шли с важной миссией к крепости-тюрьме, чтобы освободить из заточения короля пиратов. Слыхал о таком? — Нет… — И я думал, что это просто байка. Но оказалось, что Морской Дьявол вполне реален, а, очутившись на свободе, он должен был сплотить разрозненные пиратские шайки и создать непобедимый флот для… В общем, с таким флотом он мог бы разорять целые прибрежные страны, топить военные корабли, как цыплят. Поверь, такая сила у него есть, — под нахмуренными бровями мужчины, казалось скопилась тень грядущих бед. — Но некто на кораблях спасательной экспедиции, скажем так, устроил небольшой саботаж, отчего за штурвалом оказался непригодный для рулевой задачи дебил, суда отклонились с курса на считанные градусы, застряли в шторме и наткнулись в сумраке на неприятельские корабли. Кастиэль задумался и потрясенно поднял взгляд: — Некто — это ты? — Да, котик, кто ж еще. Своим умом и навыками одного ясновидца я сумел предотвратить войну… Расхлебываю вот награду за это теперь. Время растекалось в тягучую массу, хотя Кроули продолжал на столбах ставить после пробуждения зарубки новых дней. Горизонты пустовали, и Кас объяснил это: — Во время охоты, на которой я был ранен, погибли трое сразу. С тех пор братья, наверно, прочно держат периметр, — помолчав, мермэн опустил взгляд на плоскую ракушку, в которой кончиком ножа просверливал отверстие. — Клан готовится к переселению. Там, где рыскают ловцы, нашему племени отвоевывать воды становится все опаснее. — Значит, корсаров вы не боитесь, а от рыбаков делаете ноги, — голос лежащего рядом на остывшем песке Кроули казался спокойным, однако в нем заметно промелькнула оскорбленная нотка. — Чего еще ожидать от рыб~ — Мы не делаем ноги, нам они не нужны, — а тритон насупился. — Обезьяна. — Добавляй хотя бы, что самая умная и привлекательная обезьяна в этом архипелаге. О своем племени Кастиэль не распространялся даже перед человеком, находящимся в вынужденной и, скорее всего, пожизненной изоляции. Глубинные опасения разболтать «родовые тайны» заставляли тритона обрывать некоторые разговоры и игнорировать вопросы заинтересованного мужчины. Например, Кроули с момента знакомства несколько раз спрашивал о семейных связях тритона, интересовался наличием жены или даже мальков. К сожалению для Каса, вскоре тайны вскрылись. Однажды ночью ничто не предвещало беды, а мужчины, как уже привыкли, обсыхали на пляже, занимаясь кто чем. Человек плел себе шляпу из сухой травы, устроив ту на согнутом колене, а тритон лениво перебирал свежедобытые неровные жемчужины, прикидывая, какие из камней понравились бы знатным лордам, а какие нет. Можно было спросить у Кроули, но тот и без того много рассказал о жизни сухопутной элиты, как раз закончил болтать и взял перерыв, чтобы высохший рот отдохнул. — Вот так диво! — и Кас не ожидал услышать мужчину столь скоро. Подняв взгляд, тритон застал на заросшем бородой лице выражение, которого не видел давно — переход от изумления к хищному азарту. Да еще и губы растянулись в манящей предвкушающей ухмылке. Кастиэль с недоумением оглянулся и похолодел, если можно подобным образом выразиться о представителе морского народа. Виной всему послужила молодость, помноженная на неосторожность, и Кастиэль успел пересечься взглядом с напуганной Клэр, прежде чем та скрылась под водой. — Недаром молчал о женщинах, чешуястый шельмец… — пират же оказался больше чем заинтересован. — Стой, куда ты? Последнее относилось к Касу, рванувшему в прибой и быстро исчезнувшему в волнах. Но тритон и не подумал возвращаться и объясняться, потому что тяжкая исповедь ждала его уже при встрече с падчерицей: — Ты жив! Почему не приплыл домой?! Ох. Почему он, действительно, не спешил в рифовые пещеры, к сородичам, в привычные запахи и температуру? Подумать об этом было полно времени на берегу, и все же, когда настал момент произнести итоги дум вслух, Кастиэль ощутил себя дураком: — Не хотел, чтобы другие приносили мне подарки с охоты, как немощному, — и нахмурился столь сильно, что в без того темной воде стало еще темнее. Только теперь девушка заметила отсутствие второго спинного плавника у ее отчима. Ужас пополам с жалостью и — поспешный вывод: — Тот человек это с тобой сделал?! Убьем его! — Погоди, — но Кастиэль не дал шустрой рыбке опрометчиво метаться, перехватил за плечи. — Тот человек меня спас. От смерти, от большой боли. Его выручить надо, а не убивать. Казалось, Клэр сначала даже не поняла ни слова, настолько для нее фраза «выручить человека» звучала неестественно. Она вырвалась из рук. — Что?.. Что за нелепицу ты говоришь. Плывем домой! В полнолуние вождь направит племя к новым рифам!.. — В полнолуние я помогу человеку достичь течения, которое отнесет его к сородичам. У Клэр были такие же синие глаза, как у самого тритона, и, казалось, они отражали настроение окружающих вод. Полыхнули тьмой, горестно, неверяще… Потом успокоились. — Ты мертв. Мне жаль, что я потревожила твои кости. Вот теперь Кастиэлю стало спокойнее на душе. Он развязал на предплечье узелок намотанных в три петли бус с ракушками и фигуркой рыбы, вырезанной из дерева. Можно было даже не сомневаться в том, что не Кас выстругивал эту забавную подвеску. Украшение он молча вложил в ладонь падчерицы — подарок для сироты, лишившейся охотника. А после этого развернулся и поплыл к острову, старательно прикидывая, как бы так сообщить пирату, что тритон самолично подписался выселить его в ближайшее время. Кроули же стоял на берегу, ожидая возвращения хоть кого-то из хвостатых, и выдохнул даже с некоторым разочарованием, встретив взгляд сконфуженного мокрого Каса. Досадливо метнул нож в песок, сел обратно и вернулся к плетению шляпы. — Прогнал бабенку, — не спросил, а укорил моряк, нахмурившийся так, словно в садок ему набился шмат водорослей, а не рыба. — Или девчонку, судя по, хм, упругой стойкости некоторых мест. Настолько не веришь в мою ласковую обходительность с женским полом? Или свою женёшку припрятал?.. Кастиэль выполз на берег и ладонью провел по волосам, стряхивая лишнюю воду. Не хотелось ему говорить на данную тему, но так просто отвязаться от оживившегося пирата не получилось. — Твоя подружка? — продолжал давить любопытный двуногий. — Нет. Сопоставив некоторое сходство Каса с морской девушкой, человек спросил уже без особого энтузиазма: — Дочь?.. — Почти, — хмуро огрызнулся тритон, однако не оборвал разговор. — Как бы ты назвал ребенка, которого должен воспитать, потому что выбора нет? — Балласт.***
Неподходящий ветер для отправления — так заявил Кроули, укреплявший на самодельной простейшей мачте стаксель. Под ногами в промежутках меж бревнами хлюпали волны, когда человек переходил с одного края плота на другой, проверяя, хорошо ли привязаны бочонки для воды и корзины для припасов. Но Кастиэль упрямо стоял на мнении, что уплывать с острова нужно непременно в полнолуние. За две недели в четыре руки мужчины торопливо собрали плот из уже заготовленных пиратом частей. Где не хватало найденных веревок, там шла в дело рыбья кожа и плетенки из лыка со стволов молодых деревцев. После того, как Кастиэль притащил второй нож, стало намного проще работать… — Раз ты так уверен, что плот успеет преодолеть безлюдные воды до начала штормового сезона, то я тебе доверюсь, — Кроули поддался еще и по той причине, что в другое время Кастиэль мог и не предложить свои услуги в качестве движущей силы. Лучше ловить момент и попытать счастья с веслом из настоящего мермэна, чем ждать бурю с волнами, которые затопят островок по самые макушки деревьев. На устоявшемся согласии и доверии началось новое путешествие морехода. Сейчас пират был полноценным капитаном экипажа из одного рыболюда, и боковой ветер трепал на неравномерно загоревшем человеке заношенные, окончательно посеревшие рубаху и брюки, расцветающие темными пятнами от брызг. Зато уже полностью поправившийся от недуга тритон, набравший силу, плескался за бортом, периодически подталкивая плот. Мышцы легко гуляли даже на спине Кастиэля, где остался грубый и неровный светлый шрам с точками от «зашивания». Рана больше не грозила раскрыться. А впереди лежали много дней морского пути среди акул и глубинных чудищ, поднимавшихся посмотреть на щелястый прямоугольник из бревен. В одно такое чудовище Кроули даже пальнул из пистолета, который благополучно прятал при себе. Причем, напугал выстрелом не только монстра, но и тритона, схватившегося за уши и долго отказывавшегося потом появляться на поверхности… Путники слушали морскую песнь и вместе гадали, что же способно вызывать такой пробирающий до костей гул. Оказалось, что русалкам тоже неведомы источники звука, но они считаются дурной вестью, а в районах с гулом никто в здравом уме не селится… Однажды двое на плоту очутились на линии хода корабля-призрака — ветхого четырехпалубного фрегата странной формы, чьи паруса истерзанной паутиной раздувались при полном штиле. Призрачное судно неосязаемо прокатилось прямо через плот с прижавшимися на нем друг к другу путниками, и Кроули потом клялся, что почувствовал, как прибавляется на его теле седых волос… Разгульные штормы швыряли плот, как щепку, и с некоторыми вещами пришлось безвозвратно попрощаться. Из трех бочонков для воды сохранился лишь один, бутылки исчезли все, а уж насколько сильно сократилось количество кокосов — пересчитывать страшно. Но главной все-таки являлась жизнь, и Кроули с Кастиэлем не сильно отчаивались потере благ. Хотя от приносимой тритоном морской капусты пирата воротило даже сильнее, чем от набивших оскомину кокосов. Есть он ее продолжал лишь потому, что Кас, еще на острове услыхавший о такой штуке, как цинга, очень настойчиво кормил его из рук… Всё заканчивается, и совместное плавание тоже завершилось. Однажды на рассвете горизонт подарил мореходу не только встающее из воды красное солнце, но и силуэт корабля. — Я могу подплыть и посмотреть, кто на нем, корсары или гвардейцы, — предложил Кастиэль, только что принесший свежий улов на завтрак. Мужчине на плоту приходилось есть ее безо всякой тепловой обработки и гадать, наступят ли когда-нибудь времена, при которых люди начнут поглощать сырую рыбу с удовольствием. — Ни к чему, — отказался пират, то и дело посматривавший на суденышко из-под ладони и щурившийся от ярких бликов. — Тяжело сидит в воде, груженый. Приватиры так не ходят, им легкость требуется, скорость. Скользить, как перышко, жалить, как змея. Кастиэль, сложивший руки на бревне жестом прилежного учащегося, с сомнением хлопнул по волне поднятым хвостом. Кроули истолковал его поведение правильно, усмехнулся: — Мой портрет в очереди на виселицу присутствует, конечно, но там я толстый, гладкий и излучаю самодовольство, — и развел руками, мол, посмотри на меня теперь. — Сложно узнать опасного морского волка в заросшем бродяге, забывшем, с какой стороны у вилки рукоять, а у женщины юбка. А еще мужчина утопил свой пистолет. Просто взял и кинул в море, чтобы остаться с одним только тронутым ржавыми пятнышками ножом, к которому намного меньше вопросов. Люди на корабле же не могли представить, что им суждено подобрать на борт того самого Кровавого Кроули, способного захватить корабль с помощью «розочки» от бутылки, если только он этого захочет. Для ополоумевшего скитальца Кроули имел очень живые и цепкие глаза, о чем Кас хотел сообщить пирату. Но тот снова отвернулся и следил за кораблем, привычнейшим образом игнорируя мелкую качку, словно той и не было. — Нас заметили, — сообщил он, после чего поднял руки и несколько раз сильно ими махнул, скрещивая над головой. Даже подпрыгнул, словно для сигналов было мало начищенных медных полосок с крышки сундука, которые теперь блестели от солнца на верхушке мачты. — Поворачивают… Часа не пройдет, как тут будут. Пора нам прощаться. Не придав сначала значения последним словам, тритон с затаенной тревогой понял, что мужчина говорил всерьез, когда тот присел перед ним, опираясь коленом о твердую сырую древесину, и коснулся ладонью щеки мермэна. Жест был слишком нежным для того, кто всего месяц назад выдергивал шипы из чужой кожи, а тритон… Тритон растворялся в живом тепле, идущем от человеческой руки. — Я буду скучать по твоей гладкой коже, Касси, и по возможности спать рядом с тобой. И, как ни странно, мермэну не потребовалось переспрашивать, уточнять, по какой именно причине приватиру хотелось продолжать спать рядом с «рыбой». Он намеревался ответить, что давно не считает Кроули вонючей обезьяной, и что если бы не приближающееся судно, то Кас остался бы рядом. Но слова застряли где-то в горле, превратившись в физический ток, от которого все плавники встали дыбом. — Что ты де-… — Кастиэль не успел осознать намерения пирата, но непроизвольно начал отстраняться, когда человек склонился к нему. Хоть и жили в одной хижине, ночевали впритирку, хватались друг за друга на штормовом плоту, а сближаться лицами им ни разу не доводилось. Однако пират оказался проворнее сейчас и ухватил тритона за волосы на затылке, прежде чем коснуться губ Каса своими. — Делаешь. Ты что? — Поцелуй, — ответил Кроули спокойно, разглядывая одревеневшее от удивления лицо тритона. Мермэн не спешил отстраняться, а после поглаживания большим пальцем за ухом и вовсе начал обмякать, смущенно сведя брови к переносице. Ослабил впившиеся в бревно когти, даже слабо улыбнулся, будто бы на пробу. — Знак признательности, симпатии и далее по жирному списку… Вижу, ваша братия такими жестами не балуется? — Не… — однако договорить тритону не дали, прильнув к нему снова. Это в сказках о волшебстве поцелуи прекрасных принцев с земноводными тварями оканчиваются превращением последних в не менее прекрасных принцесс, а жизнь чуть прозаичнее. Моряк умудрился поцарапать губу об острый зуб тритона, так что отстранился, облизывая ранку. Так сделал, впрочем, и окончательно смутившийся Кас, собравший языком каплю крови со своей губы. Эмоций на лице у него по-прежнему отражалось немного, но, судя по засветившимся полоскам хвоста, морской житель пришел в лучезарное настроение, как будто ему пообещали нечто очень хорошее. — Прощай, Кастиэль, — человек медленно выпрямился, поднимаясь на ноги. Его непроглядная тень падала на воду, прикрывая отступление тритона, который отпустил плот и попятился сквозь волны, выглядя при этом удивительно неподвижным. Он словно до последнего момента оттягивал необходимость уплывать. — До свидания, Кроули, — так и было на самом деле. А насколько важен выбор слов в общении с представителями другого вида — оба знали не понаслышке.