Творение

Утренний воздух свеж и чист, как хрусталь. Прохладой и влажностью испаряющейся росы дразнит и обжигает ноздри, так что озоново-металлический запах, запах окисления, стекает вниз по горлу. Запах свежести. Запах налитой соками травы. Запах свежепролитой крови из рваных ран, что окропила молодую, полупрозрачную листву, что осела и засохла страшными ржавыми пятнами на блестящей стальной поверхности, кровь, что тянется вглубь почвы, кормить тугое переплетение вечно голодных корней. Утренний воздух дрожит, как незримо колеблются элементарные частицы кристаллической решётки. Мелкая дрожь пробегает по коже, начиная от скул и струится вниз вдоль позвоночника, вызывая взволнованный выдох. Утренний воздух хрусталем преломляет свет зари. Он отражается золотом на рваных облаках и пиках гор, он ровным слоем заливает тихую гладь озера. Он отражается в металлических доспехах, отражается и мешается с отсветами искусственного, голубого сияния и водянисто-алой радужкой широко распахнутых, восторженных глаз Второго Предвестника. Дотторе, в сущности, всё равно на эту поэтическую блажь. Естественный порядок вещей может быть по-своему очарователен, однако его циклическое постоянство, заключённое в рамки фундаментальных законов существования материи, в определённый момент становится скучным. Течение времени, эволюционный процесс - слишком медлительны, слишком зависимы от незримых, но беспощадных ограничений. Мириться с этим, влачить своё существование, будучи их рабом - удел неразумных существ и невежд, а бесконечное их изучение ради изучения, созерцание ради созерцания, покуда есть немощность, болезни, смерти - преступные глупость и ханжество. Истинно верное устремление - законы эти обмануть, преодолеть, сломать, утвердить господство над самими основами мироздания. Природа породила разум, своё величайшее творение; разум же должен стать её повелителем ради всеобщего блага. Именно так считал и считает Дотторе. Поэтому в своё время учёные Академии, трусливые, мелочные, прозвали его безумцем. Но ему всегда было плевать. Как и в этот момент, в это тревожное, дрожащее от света утро, когда он созерцал своё новое творение. Перед ним стоял высокий, в два раза выше него, человекоподобный робот. Нет, не просто робот, кибернетический организм! Сплав человеческого организма и механизмов, заключённый в сталь, изменённый руками учёного практически до неузнаваемости. Широкая (не в пример прототипу) цельнолитая грудь, будто панцирь, была снабжена светящимися вставками; мощные, длинные и гибкие сегментированные сегментированные руки сочленялись с корпусом невесомо, но прочно, на силах, вспыхивающих языками голубого пламени. Венчало тело лобастая голова с довольно мужественными, тяжёлыми, но безликими чертами. Лишь характерная каштановая шевелюра, да забавно топорщущиеся на лицевой панели усы намекали на то, чье тело послужило материалом. У Предвестника было своеобразное чувство юмора... — Я ведь обещал награду за ваши труды, мистер Крапп... В этом огромном, биомеханическом существе не было ни заискивающей трусости, ни уворотливой алчности человека, что был заключён в нем. Истуканом робот нависал над создателем, и глядя на него несколько наивными глазками-индикаторами, то ли задумчиво, то ли непонимающе чесал голову серповидной кистью-когтем. Да, в отличии от прототипа, киборг не создавал впечатления интеллектуала. Смертельное сквозное ранение в голову Краппа повредило множество участков мозга, и как бы Дотторе ни старался, даже самые лучшие, изощрённые микросхемы не смогли бы в достаточной мере восстановить или воспроизвести мириады тончайших разнообразных и изящных в своих сложнейших хитросплетениях синаптических связей. Как и не могли бы воспроизвести на уровне программ что-то новое, что выполнялось бы с такой ловкостью и пластичностью, как это делал бы человек. Но тем не менее. Даже несмотря на подобные несовершенства, этот безмолвный великан из плоти и металла, был лучшим, что Дотторе когда-либо создал. — Вы были всего лишь жалким слугой... Пока я не избавил вас от ваших эмоций и жадности, пока не сделал из вас шедевр! Шедевр. Творение. Скачок прогресса. Новый эталон. Новая точка отсчёта. Новый виток искусственной эволюции человека, противоречащий всём принципам существования биологической материи. Смертный, слабый, грешный, человек, превращённый в прекрасное существо. — Теперь вы такой... Крапп уже показал, на что способен - сохранивший где-то на уровне нейронов покорность и память о хозяине, он по одному приказу мгновенно, методично, беспощадно расправился с целым племенем хиличурлов. А теперь стоял в ожидании дальнейших приказаний, отражаясь во влажных, восторженных, влюбленных глазах. Такой сильный, красивый, идеальный. О этот прекрасный, мощный корпус! О эта убийственная сила в могучих руках, что рвет и вспарывает плоть одним плавным стремительным движением, ломает кости, крушит камни и деревья в щепки! О эта чистая преданность в жидкокристаллических глазах! О эти воистину гениальные конструкции, совместившие тепло, химию и импульсы человеческих тканей с электросхемами, проводами, валами, поршнями и шестернями единым, отлаженным, великолепным, словно вальс, образом! Сердце Дотторе билось часто, быстро. Тепло волнами разливалось по телу. Это был чистый, почти детский восторг, как когда ребёнок получает в подарок долгожданную игрушку. Вот только эту "игрушку" Предвестник сделал сам, собственноручно, вложив в него свои труды, знания, душу. Это казалось невероятным, настолько невероятным - создать столь нечто новое, невиданное доселе, столь гениальное - что хотелось прикоснуться к нему ещё раз... Предвестник облизнул пересохшие губы. Будто в лихорадке, он ступил к роботу ближе и, сняв перчатку дрожащей рукой, прикоснулся к корпусу. Прохладный, темный металл был гладок; лишь местами шершаво налипла засохшая кровь убитых чурлов. Касание породило разряд, моментально пронесшийся по нерву, затем спинному мозгу и уже в головном мозге вспыхнувший множественными импульсами. Мелкая дрожь. Гусиная кожа. От волнения стало тяжелее дышать, и Дотторе судорожно стал расстегивать пуговицы жилета, а затем и рубашки. Желание прикоснуться, стать ближе к своему творению, стало ещё сильнее. В голове Предвестника чувства триумфа и восхищения по своим, особым, неисповедимым путям, трансформировались в нечто большее, нечто более пылкое и страстное. Тепло обращалось в жар и стало мучительно-приятно скапливаться внизу, отчего тесно стало ещё и в брюках. О да, в Академии Дотторе называли безумцем не только из-за идей. Но ему было всё равно на этих моралистов и ханж, живущих и мыслящих в рамках надуманных и порой глупых, совершенно ненужных ограничений. Что может быть чище и искреннее, чем любовь к своему творению? Творению, вынесенному из множества идей, из множества тяжёлых дней и ночей экспериментов, процессов конструирования, сборки, исправления ошибок. Творению, что есть часть тебя, твоих мыслей, твоих идеалов - лучше любого человеческого партнёра, с которым неизбежны разногласия. Киборг, глядя на хозяина, склонил голову и издал низкий, вибрирующий звук с удивленной интонацией. Вдоль хребта Дотторе пробежала новая волна возбуждения. Взглянув на него со сладкой истомой, Предвестник прижался к его талии и, оплетя её руками, промурчал: — Иди ко мне, Крапп.. Оглаживая сталь, он прижимался сильнее и стал тереться телом. От соприкосновений холодного металла с кожей, он дрожал, тихо хрипло выдыхая. Когда холод касался чувствительных, слегка налившихся сосков, Дотторе прикусывал губы, мыча. Робот же, переваривая команду, непонимающе уставился на создателя. Множественные потенциалы действия, генерируемые в его нейронах, перескакивали на микросхемы и судорожно носились по лабиринтам проводников, пытаясь выработать подходящий алгоритм действия. Лишь через некоторое время он смог принять решение и оплел огромными, гибкими руками хозяина, прижав к себе. Дотторе от такого крякнул и зашипел - Крапп действительно был очень сильный. Настолько, что стало очень трудно дышать, а ещё чуть-чуть - и под давлением бы начали ломаться рёбра. И будь Предвестник в более спокойном расположении духа, то мог бы изрядно огорчиться туповатости киборга. Но сейчас, от такого напора, вожделение выстрелило в нём вновь, с большей силой. — А-ах... кха-кха! — хрипло откашлялся он на полустоне. Его вспотевшие ладони гуляли по механизму, ласково и требовательно одновременно щупая корпус, сочленения на талии и таз. Будто в помутнении, с замершим дыханием, он слышал и чувствовал телом, как внутри слегка участившимися поршневыми ударами качает питательную плазму и масло мощное биомеханическое сердце. Однако Предвестник понимал, что долго так не продержится. Судорожно глотая воздух, он занырнул ладонью между ног Краппа и стал настойчиво гладить. — Ну же... — бормотал Дотторе, скуля и потираясь пахом о механическое бедро. — Давай, Крапп... Сделай мне... ах... приятно... Анализируя действия господина, его слова, интонации и сенсорные сигналы от области паха, Крапп начал что-то понимать своим наполовину искусственным мозгом. Издав низкий, утробный, роботизированный звук, он отпустил хозяина, а затем, отойдя назад на пару метров, сел на землю. На глазах Предвестника одна из тазовых панелей отъехала, и из-за неё стал медленно выдвигаться крупный, механический фаллос. Дотторе заколотило, будто при ознобе. Страсть - чувственная болезнь - разносилась по его крови, проникала в каждую клетку тела, вспыхивала воспаленными импульсами и разверзала голодную пасть. С кривой ухмылкой на напряжённом от желания лице, он медленно, словно на ватных ногах приближался к киборгу и стягивал с лица маску. Упав коленями на мягкую, пахнущую свежестью и эфирами траву, Предвестник стал жадным, плотским взглядом рассматривать член робота: сегментированный, как и конечности, с большой, блестящей, как яблоко на рынке, головкой. Ещё на этапе конструирования Дотторе делал эту деталь с особой внимательностью и страстью. Теперь же его волнение было усилено десятикратно. Обхватив ствол горячими, влажными ладонями, он влажно припал губами к головке. Улавливая прикосновения к специфическим сенсорам, Крапп издал гудение и мелко завибрировал. Реакция робота лишь сильнее распалила Предвестника. Проведя несколько раз языком вдоль члена, он не без труда вобрал в рот прохладную головку, маслянистую на вкус. Посасывая её и лаская языком, он тяжело дышал, мычал от искр психологического удовольствия, пересекающих его мозг. Ублажая Краппа, вслушиваясь в его низкие хрипящие звуки, он, сгорая от вожделения, нетерпеливо ерзал на коленях. Это было столь же сладко, сколько и невыносимо - его собственная раздразненная плоть ныла и требовала. В какой-то момент киборг резко дёрнулся. Дотторе повезло, что в этот момент он остранился от оральных ласк нагревшегося от его тела фаллоса, иначе бы он, как минимум, лишился бы зубов, а, как максимум, оказался бы с разорванным ртом, горлом, сломанной челюстью и шеей. Подскочив от неожиданности, он уж было собрался разгневаться и наказать Краппа, как вдруг увидел, как тот, пронзая когтями, удерживает в воздухе гидро-слайма. Элементальное существо, отчаянно дергаясь и пытаясь выбраться, лишь сильнее насаживалось на острый металл. По длинным, гибким металическим рукам текла вязкая, склизская словно кисель, субстанция, и падала на траву, таз, член киборга. Очевидно, невезучий слайм, чем-то привлечённый, собирался атаковать их. Но в силу простейшей нервной системы (если таковая вообще имелась), не посчитал стремительные и смертоносные руки Краппа за серьёзную опасность. Дотторе усмехнулся: его философия подтверждалась вновь и вновь - достаточно умелый и острый, как бритва, разум сможет взять над природой верх и подчинит её своей воле. — Молодец, Крапп. Умница, — проворковал он, с нескрываемым, почти детским любопытством и триумфом глядя на то, как киборг насаживает сдувающегося, судорожно сокращающегося слайма на фаллос и растирает его внутренности по поверхности, мешая с сочащийся из подобия уретры желтоватым машинным маслом и соскребая оболочку, более вязкую фракцию и глазки. Оскалившись от столь удачно сложившихся обстоятельств и предвкушения, Предвестник подрагивающими пальцами расстегнул брюки и, тихо прошипел от давления ткани на вставшую плоть, обнажился. Крапп, продолжая размазывать слайма, неотрывно смотрел на хозяина, и, казалось, в его неживом, роботизированнном взгляде, читалось что-то особенное, отнюдь не механическое, полное желания. Разряды прошлись по телу Дотторе - от влажного, прохладного воздуха и от ощущения взаимности со своим творением. Сердце билось, подгоняемое напряжённым волнением, но волнением исключительно приятным, сладким, влекущим вперёд и побуждающему к действию, к полному сближению. Ступая по влажной траве, Предвестник остановился между ног Краппа. Гладящими движениями он зачерпывал с таза и бёдер слуги прохладную слизь и обильно смазывал пальцы. Крапп, наклонив голову вбок, внимательно следил за действиями хозяина и тихо гудел. Дотторе, чуть разведя ноги, оперся чистой рукой об грудь киборга и, томно выдохнув, мазнул пальцами между ягодиц. Немного поласкав себя поверхностно, он со сдавленным выдохом, погрузил в себя скользкий палец. Прижавшись к Краппу грудью и прогнувшись в пояснице, он, скуля и вздыхая, стал двигаться в себе. Его свободная рука свободно, бездумно гладила робота и иногда, когда он задевал чувствительную точку, отзывающуюся разрядами по всему телу, впивался кончиками пальцев. Он добавлял второй, третий палец, проталкивал смазку дальше, и вздохи и ощущения внутри него резонировать всё сильнее, вздохи становились всё громче. — А-ах, хмф... Крапп... — жарко выдохнул Превестник, когда ощутил на спине леденящее прикосновение рёбер когтей. Крапп аккуратно, почти невесомо, гладил его по пояснице, лопаткам и, проанализировав поведение господина, чуть смелее двинулся к шее, затылку, верху ягодиц. Иногда ребро сменялось царапающими касаниями кончиком вдоль линии позвоночника, и тогда у Дотторе крупно дрожали коленки от мощного разряда от острого, на грани боли, удовольствия. Толкая внутри себя слизь, он прогибался, как кошка и, жмурясь, стенал. Когда стенки прямой кишки достаточно растянулись и увлажнились слизью, Дотторе поднял голову и взглянул на Краппа затуманенным взглядом. — Ты мой хороший, — хрипло, горячо прошептал он и, обхватив ладонями подобие ушей у робота, притянул голову к себе. Пересохшие от дыхания губы отпечатались поцелуем в основании головы. Затем, ухватившись за каштановые пряди, Дотторе прижался между усов - там, где у Краппа в человеческом облике был рот - и жарко стал лобызать - так, будто бы лобызал человеческие губы. Его кончик носа зарывался в усы, что мягко щекотали, а он лишь мычал и дрожал на ветру, поглощённый страстью и сгорающий от неё. Наконец, кратко поцеловав киборга в условный подбородок, Предвестник, прикусив губу и придерживаясь талии партнёра, стал осторожно опускаться. Ощутив, как холодная, гладкая, скользкая головка упирается ему в задний проход, он сглотнул. Крапп всхрапнул и чуть-чуть дёрнулся. — Тише, тише... — пробормотал Дотторе, стараясь, чтобы его дрожащие ноги не подкосились. Он стал медленно насаживаться, вызывая у робота ещё более громкий гул. Дотторе чуть скривился и прикусил губу сильнее, так, что острые края зубов слегка проткнули тонкую кожу - Крапп оказался несколько больше, чем он привык. Кроме того, масло в составе смазки, пусть и значительно разбавленное, ощутимо щипало внутренности. Однако в какой-то момент боль дополнилась приятным, растекающимся вдоль хребта ощущением заполненности. А затем, когда головка внутри него ткнулась в простату, мощная волна захлестнула его, вырвавшись вскриком. Опираясь на голени, Дотторе спастически впился пальцами в рокочущий металл. Крупная капля пота стекала по вискам. Он ощущал, как его создание, воспринимая киберорганическим процессором состояние хозяина, взволновалось не меньше его самого. Вибрации от корпуса передавались на фаллос, а от него - на чувствительную стенку, отчего Предвестник с громким стоном запрокинул голову. — Ах! К-крапп! Мф... Ах!... — выстанывая и сбиваясь в дыхании, он стал мелко приседать, стимулируя себя интенсивнее, порождая всё больше и больше долгожданных, туманящих разум ощущений. Задыхаясь и царапая корпус робота, Предвестник невольно опускался всё ниже и ниже. Сладкая боль вперемешку с давящим, чертовски приятным, разливаюшимся по телу чувством, подкрепляемого усилившимся вибрациями, кружила ему голову. Вобрав Краппа в себя полностью, Дотторе прижался к нему и стал остервенело, исступленно двигаться, растворяясь в наслаждении, возбуждаясь от него и от ритмичного, низкого порыкивания партнёра. Робот же, подчиняясь воле хозяина и сам же тракующий сигналы от сенсоров, как очень приятные, стал ритмично покачивать тазом и бёдрами, охотно подстраиваясь под господина, а его руки оплели кажущееся столь небольшим на его фоне и хрупким человеческое тело, прижимая его к себе, не так сильно, как в прошлый раз, но ощутимо, чтобы помогать фрикциям. — К-крапп! А-ах! — гортанно, хрипло стенал Дотторе, вжимаясь в корпус. — Хмф... Крапп! О, Архонты! Ах! Наслаждение, даруемое ему механизмом, было столь велико, что он забывал обо всём. Сейчас, в сознании Предвестника, его гениальном разуме, были только он и его творение, сливающиеся воедино в акте абсолютной взаимной любви. Тело Дотторе в объятиях киборга трепетало, отдаваясь механической безвозмездной нежности и страсти с полным доверием. Неразрывные, как почва и трава, как жизнь и смерть, как мать и дитя в её утробе, они открывали друг другу бессознательные проявления, желания, влечения, заложенные в глубоких, архаичных нейросетях. Они, творец и творение, человек и искусственно созданное существо, объединенные стремлением превзойти природу, отдавались друг другу на заре под случами восходящего солнца,, влекомые чистыми инстинктами. Но Дотторе даже не думал об этом. В эти моменты высшей степени интимности и чувственности, Дотторе сквозь стучащий в ушах пульс, собственные крики и утробный рык ощущал, как напротив него, за бронёй, в такт ему колотится полумеханическое сердце. Стискивая зубы, жмурясь, дыша так надрывно, что саднило горло, Предвестник судорожно улыбался. И звал, звал Краппа. Пока спастическая, оглушительная финальная волна не захватила его в водоворот, и он, задыхаясь, вжимаясь в нагретый металл и хрипя, не излился на него. А затем что-то заполнило его самого и, скользское, маслянистое, потекло между его дрожащих бёдер. Выйдя из Краппа, Дотторе на трясущихся, ватных ногах, сделал шаг и, поскользнувшись на траве, обрушился на жёсткое тело без сил. *** Застегнув последнюю пуговицу жилета, Дотторе потянулся и неловко переступил с ноги на ногу. Прошедшие события давали о себе знать саднящей болью от проникновения и тупым, ноющим ощущением от множества синяков. Услышав низкий, гул, Предвестник обернулся. Крапп стоял позади и внимательно, выжидающе смотрел на него. Близость, произошедшая между ними, позволила Дотторе чуть прояснить разум, одурманенный восторгом изобретателя. Крапп воистину был плодом его озарения, вспышкой, инсайтом. Он был лучшим, на данный момент, его творением. Однако... Стагнация - враг учёного. Останавливаясь на одном, привязываясь, замыкаясь, человек добровольно отрезает себе дальнейший путь. Именно так и думал Дотторе. Поэтому его называли безумцем и даже чудовищем - и не только исследователи Академии. Но Дотторе было плевать. Он просто следовал своим принципам. Утомленно зевнув, он медленно побрёл прочь, в направлении озера. В конце концов, Краппа всё равно ожидает кое-какая миссия - не зря же его оставляют тут, в Мондштадте. Ну а ему, Предвестнику, было бы неплохо кое-что запротоколировать. И придумать, чем бы ещё улучшить его очередной грядущий магнум опус... Однако услышал за спиной тяжёлые шаги. Дотторе обернулся вновь. Крапп, смотрел на него с некоторой надеждой. Если роботы вообще могли как-то выражать надежду электронными, мёртвыми глазами. Переминаясь с ноги на ногу и слабо протягивая к создателю руки, будто ребёнок, киборг стал утробно гудеть и лепетать. В его электронном голосе на удивление чётко читалась жалобность. — Прости, Крапп, — Дотторе легко усмехнулся. — Я честно не понимаю, что ты пытаешься сказать. Киборг замер. Будто бы компьютер в его голове, собрав всё данные и тщательно проанализировав, выдал для себя же самого ответ: "Ты не можешь говорить, Крапп. Твои речевые центры слишком повреждены, а голосовой аппарат не предусмотрен в твоей конструкции. " Исчерпывающий, холодный, бескомпромиссный. И, к сожалению, полностью соответствующий действительности. Глядя на растерянного робота, Предвестник лишь пожал плечами. — Теперь ты волен идти на всё четыре стороны, — бросил он, разворачиваясь. — Только за мной не ходи. Приказ хозяина есть приказ. И потому Дотторе, хромающего в сторону озера и тихо хихикающего в ответ на собственные мысли, больше не тревожили шаги позади. А утренний воздух был свеж и чист, словно одинокая капля машинного масла, что стекала по лицевой панели безмолвного слуги.