Рассвет

Музыка наполнила собой всю жизнь как-то неожиданно, но в тоже время правильно. Внезапно все рисунки и стихи превратились в целые истории, в огромный мир. В нём умещалось всё, чего люди избегали: от монстров и призраков до свободы. Андрей долгое время погружался в эту сказку один, но появился Миша. Он стал первым, кто поверил в неё так же, как и автор. Он стал не просто зрителем, а полноправным участником. Вместе оказалось невероятно захватывающе ходить по волшебному лесу, где то «дурак» молнию ловит, то голова в гости заглядывает. Князь, возможно, впервые в жизни почувствовал признание, которого так не хватало. Эта встреча была как будто предначертана судьбой, уж слишком хорошо они дополняли друг друга. Балу во время очередной пьянки рассказывал, что Андрей первый на его памяти, кто так быстро нашёл подход к Мишке. Князь тогда посмеялся, открывая новую бутылку «Жигулевского» и по случайно проливая половину на сидящего рядом Миху, который как-то смущенно отвёл взгляд. После концертов тот иногда становился совсем тихим и практически незаметным, сбрасывал свой шумный образ. Таким его видели только близкие, остальным нужен был «настоящий панк», который крушит всё, что видит, кричит и не бывает трезвым. Андрей ценил всем сердцем моменты, когда можно было увидеть именно Мишку, а не Горшка. Такой выдался, когда они решили уехать подальше от города, чтоб набраться вдохновения. Это была официальная причина. На самом деле Балу всучил Андрею сумку с вещами на несколько дней, посадил того в такси рядом с Мишей и тихо сказал, что его надо увезти подальше от герыча. У всех, включая Шуру, были какие-то важные дела в Питере, зато Князев всегда был готов отменить всё ради друга. Все это знали. – Родакам твоим всё передам, Анфиске тоже, а ты продержись пару дней, там и я подъеду, – сказал Балу на прощание, закрывая дверь. Так и оказались они в каком-то доме, отдалённо стоящем от всей деревни, которую оба видели впервые. Вопросы как Балу нашёл именно это захолустье отошли на второй план, когда возникла необходимость как никак обустроиться. Мишу пришлось чуть ли не вытаскивать из машины, тот выглядел совсем плохо. Даже путь от дороги до двери был целым испытанием. Горшенёв что-то неразборчиво бормотал под нос, даже Князев не мог ухватить нить повествования. Дом, на счастье обоих, был небольшим, одноэтажным. В сумке помимо одежды, дешёвых консерв и гречи обнаружились тетради Андрея, которые тот оставил на репточке. Это было спасением. Миша был оставлен на широкой скрипучей кровати рядом с ковром на всю стену. Тот смотрел пустым взглядом и не отзывался даже на самые простые вопросы. Князев смирился, набрал в первый найденный стакан воды из-под крана, поставил его рядом с кроватью и сел на пол с тетрадью. Время тянулось, как первая сигарета, выкуренная в туалете школы. Так же отвратительно. Закопавшись в тексты, Андрей чуть не пропустил момент, когда Миха пришёл в сознание и хриплым голосом попросил попить. Наступил самый тяжёлый момент, когда нужно было просто быть рядом и слушать. Князев это умел, как никто другой. – Это невозможно… Понимаешь, да? – Андрюх, я так не могу. – Я не хочу обратно. – Теперь точно завяжу, ёмоё. – Андрюш, прости. – Лучше бы я сдох. Фразы, повторяющиеся из раза в раз, при каждой ломке. Андрей слышал их столько раз, что уже сбился. И каждый раз хотелось верить, как в первый. Оставалось только сидеть рядом и гладить Мишу по голове, иногда поднося воду. На второй день пришлось оставить спящего Горшенёва одного. Всё-таки они люди, еда им тоже нужна. Перекопав все шкафы, Князев нашёл кастрюлю и пару тарелок с вилками. Андрей применил все свои кулинарные способности, чтоб не сжечь и не пересолить гречку. Получилось достаточно хорошо, по личной шкале Князева семь из десяти, а значит пригодно для других людей. Миша сначала пытался доказать, что может сам поесть, но руки слишком тряслись, и половина еды просыпалась. Он смотрел виновато, совершенно беспомощно. Андрей не возмущался, просто помог. Состояние медленно стабилизировалось: Мишу всё ещё трясло, но тот хотя бы был почти в сознании. Князев наконец-то смог стабильно позволять себе пару часов сна на кресле. Ему часто снились новые сюжеты, но в этот раз обошлось без мифических героев. В их мире Горшок и Князь сидели возле костра и вспоминали свои приключения. Их рассказов хватило на целую ночь, они совсем не замолкали, постоянно дополняя друг друга. Наконец герои утомились и всё же легли спать, смотря на удивительно красивый рассвет. На этом моменте Андрей проснулся с ощущением, что картина природы ему слишком знакома. Перекопав всю тетрадь, он не нашёл хоть чего-то похожего, кроме одного рисунка. Он был какой-то смятый, датированный чуть ли не знакомством в реставрационке и подписанный коротким «Мишке». До ужаса хотелось поднять Миху и разгадать сон, но тот впервые крепко спал, практически не ворочаясь. Андрей невольно застыл, разглядывая такого спокойного друга. Миша смешно посвистывал из-за отсутствия зубов, его отросшие волосы растрепались по подушке, а под головой лежала ладонь. Князь осторожно поправил одеяло, которое Горшок так стремился сбросить, и вышел на крыльцо. На улице была уже ночь: такая теплая и безветренная, какая бывает только в середине лета. В такие только стоять и считать звезды, задумываясь обо всем и ни о чем одновременно. Андрей уже запутался сколько времени они тут провели: день, два или неделю? Гречка удивительно не заканчивалась, Миша всё больше приходил в себя, даже вступал в короткие диалоги об истории анархизма, а Князь набрасывал новые идеи. Они даже не знали где находятся, связи не было, а к соседям идти особого желания не было. Балу всё равно приедет, на него Андрей мог положиться. Всё не было хорошо, всё просто было. Иногда тяжело, иногда весело, но так как надо. По-другому как будто бы и не могло быть. Просто они должны были быть рядом в любых ситуация. Миша и Андрей даже говорили об этом как-то раз, оказывается пришли к одному и тому же. Оба верили в то, что у них есть особая связь, которая ни при каких обстоятельствах разрушиться не должна. Реник как-то раз заикнулся о том, что они ведут себя «по-пидорски», так Горшок с Балу его чуть не убили. А Андрею всё равно: гитару хоть барабаном назови, она от этого ударным не станет. Послышался скрип двери за спиной. Миша подошёл и положил голову Андрею на плечо. Они бы так долго стояли, но Горшку было тяжело, он встал с кровати чуть ли не впервые за эти дни, а уходить в дом не хотелось. Сели прямо там, на грязные доски ступеней, которые, казалось, могут обломаться в любой момент. Миша обвил своими руками Андрея, прижимаясь как можно ближе. Теперь и шея не затекала, голова разместилась на плече как надо. Хотелось растянуть этот момент надолго, в этой тишине что-то завораживало. Им не нужны были слова, чтоб понимать ценность таких ночей рядом: их заменяли объятия, поглаживания по спине, соединённые руки и спокойное дыхание. Они растворялись друг в друге, и обоим это нравилось. Только к утру Андрей тихо сказал: – Мишка, мне сегодня снилось что-то похожее. Рассвет такой красивый, лес, туман. Как в песне какой-то, только вспомнить не могу. Даже рисунок старый нашёл, а текста нет. – «Утренний рассвет»? Ё моё забыл про неё уже. В школе написал, понимаешь, да? – хриплым сонным голосом ответил Миша спустя пару минут. – Точно, в новый альбом пойдёт, ты только текст найди. – Ё моё, какой альбом? Не панковская же. – Найди, приспособим, – Андрей уже знал, что Миша найдёт. Они друг другу отказать никогда не могли. И в новый «акустический» такого как раз не хватало. Балу приехал днём, обнаружив их на крыльце, спящими друг на друге. И всё же не ошибся он с Андреем. Тот, кто нужен Мишке.