Пошёл нахер

      Наконец-то этот чёртов день закончился, можно спокойно пойти покурить. Снимаю фартук, оставляю рабочую одежду в шкафу, переодеваюсь и выхожу через чёрный ход на улицу. Прохладный осенний ветерок приятно обдувает лицо, унося с собой, впитавшиеся в кожу, запахи с кухни. Один кретин решил, что играть свадьбу в октябре хорошая идея, а банкет на сорок человек можно обсудить и организовать за день. Чёрт бы побрал администратора ресторана, который решил согласиться на это безумие, весь поварской состав говорит мерси блять. Ладно уж, всё прошло более-менее хорошо, со своей работой справились, остальное дело было за рабочими зала.       В переулке ещё тихо, но вскоре персонал начнёт шумной толпой покидать заведение и разбредаться кто куда, бурно обсуждая планы на выходные. Пятница у всех выдалась нелёгкой.       Свет фонаря с главной улицы едва ли достаёт до обшарпанного парапета над выходом. Дождя, слава богу, нет. Отойдя на пару шагов в более тёмный угол, можно сесть на скамейку и наконец уединиться со своими мыслями.       Рука привычным движением тянется в правый карман куртки. Вставляю между губ сигарету, чиркаю зажигалкой и… да ёбаный день. Газ в зажигалке решил закончиться именно сейчас, а не, когда я днём на перерыве давал подкурить коллеге. Обессиленно вытаскиваю сигарету и облокачиваюсь на кирпичную на стену позади. Изо рта невольно срывается смешок, но почему-то совсем не весело. И зажигалка тут не причём.       Со стороны освещённой улицы подошёл человек, кашлем привлекая к себе внимание.       — Огонька дать? — против света невозможно понять кто это, но поравнявшись со мной, светловолосый незнакомец вдруг приобрёл знакомые черты.       — Было бы кстати.       Из кармана своего чёрного пальто, предварительно, элегантно сняв перчатку, мужчина достаёт серебряную зажигалку с именной гравировкой и протягивает пламя. Вдох, и лёгкие наполняются тягучим дымом.       — Ещё не забыл меня? — конечно нет, невозможно забыть. — И что же, твоё сердечко даже не забилось чаще, увидев старого друга? — кислота твоих глаз уже давно выжгла мне сердце. Хотелось бы мне ответить. Но единственное, на что хватает сил:       — Пошёл нахер.       Шэ Ли, не торопясь, садится рядом и тоже закуривает. Знакомый запах дешёвых сигарет бьёт в нос и, неожиданно, окунает головой в грязный, давно богом забытый, унитаз воспоминаний десятилетней давности. Туда, в школу, где они шайкой малолетней гопоты били бутылки об головы таких же буйных подростков в бессмысленных драках. Во времена, когда я сам ещё не курил, а Шэ Ли, зная это, специально выдувал дым мне в лицо, чтобы посмеяться с компанией, как я, слабачок, закашливаюсь. Только вот никто из них не знал, что, находясь наедине, этот мудак делал мне так сразу в рот, цепко удерживая мою челюсть своими костлявыми пальцами. А я проклинал его исключительно за курение, ведь против остального ничего не имел, это был наш негласный секрет. Они вообще многого не знали. Например, когда Шэ Ли говорил им, что идёт на свидание с девчонкой из другой школы, мы вдвоём зависали в компьютерном клубе, а потом в лапшичной, а потом у него… Даже не знаю в какой момент в это всё переросло. Мы не были лучшими друзьями. Да и вообще, друзьями. Точно не на людях. В компании Змей держал маску безразличия, мнимый авторитет, который он не хотел терять. Да и, будем честны, не смог бы.       Оглядываясь назад, начинаешь понимать, каким же всё-таки ребячеством это было. Сейчас многие поступки школьных времён вызывают лишь стыд, но такими уж они были, ничего не попишешь.       Вот это да, вот куда могут унести мысли, опираясь на одно лишь обоняние. Запах конкретной марки сигарет, а ностальгия обрушивается лавиной, и не знаешь куда деться. Забавно, как эта дешёвая едкая дрянь контрастирует с дорогущей зажигалкой в чехле из натуральной кожи. Да и в принципе с образом нынешнего Шэ Ли. Состоятельный, высокий мужчина, в брендовом костюме и шикарном пальто поверх, сегодня выглядит и правда великолепно, не поспорить. Только серебристые волосы стали короче и уложены наверх, ему идёт. Это и не удивительно.       — Еда сегодня была на высоте, ты отлично постарался, Рыжик, — протягивает он с ухмылкой, и выдыхает через нос.       — Это заслуга всех поваров, не только моя, — спокойно говорю я и, чуть погодя, всё же решаюсь сказать. — Поздравляю со свадьбой.       От чего-то щемит внутри. Странное чувство. Ни зависть, хотя невеста Ли действительно красавица. И ни ревность, нет, да и бессмысленно это, столько лет прошло. Что-то иное, как-будто некая важная часть меня отделилась, без надежды вернуться назад. Эхо, давно забытого прошлого, вновь разворошено, и мерзкое чувство тараканами копошится под кожей.       — Спасибо. Даже не верится, что теперь я официально не холостяк, — со смешком произносит он. — Благодаря тебе этот день стал куда лучше.       На лице Шэ Ли растянулась еле заметная улыбка, и вроде даже искренняя, но сквозь неё читалось нечто ещё.       Вновь повисло молчание. На него смотреть мучительно трудно, и взгляд цепляется за, удивительно интересную в этот момент, пожарную лестницу на стене здания напротив. Мысли, как падающее домино, сменяли одна другую, унося всё дальше и дальше.       Кем мы были друг для друга, чтобы сейчас так сидеть? Сидеть рядом, и спустя столько лет, делать вид, будто близкие люди, и тишина не вызывает дискомфорта. Будто от этой встречи у обоих не горчит во рту.       Если вспомнить, как прошло наше знакомство, слово «друзья» тут не уместно. Змей был хулиганом, набирающим в свою банду такие же заблудшие души. Он строил всех, был авторитетом, его уважали и боялись, и не безосновательно. Он позволял себе слишком много, перебарщивая, и доводя людей до больничной койки. Я был буйным подростком и считал, что быть среди таких крутых парней — это лучший шанс себя обозначить и получить признание. Однажды он помог мне, и этот долг я отплатил сполна. Не знаю, что именно его привлекло во мне, рыжие волосы, или поведение, но Ли отрывался на мне как мог. Всячески издевался и назвал его псом. Противно вспоминать.       Однако то, как он обращался со мной при всех, и то, кем он становился наедине — абсолютно разные люди. А наедине мы оставались достаточно часто, чтобы увидеть разницу.       Бывало мы сидели за столиком у забегаловки с уличной едой и просто разговаривали. Много, долго, о разном. В такие моменты Шэ Ли выглядел по-доброму расслабленным и спокойным, а не пофигистичным и холодным, как обычно. Оттаивал, как сосульки в весенний капель. Лёд его замёрзшего омута трескался, и, откуда-то, из глубин той непроглядной тьмы, я надеялся, появится хоть призрак его души. Ну хотя бы маленький её отголосок. Пожалуйста. Но ничего не было видно: ни призрака, ни всплывшего трупа, ни её самой. А перед посторонними Змей снова держал марку, отстраняясь, и игнорируя все откровения, что были озвучены нами ранее в интимной тишине пустых улиц, пустых комнат, в конце-то концов... Мутный омут вновь покрывался толстой коркой льда. Я вглядывался, кричал, но с каждым разом, надежда найти душу Шэ Ли угасала всё быстрее. Возможно где-то там, в пучине пронизывающего кости холода, она спит мёртвым сном, и просто не слышит, не знает, что творит со своей жизнью её хозяин. А может просто души у него никогда и не было.       Шэ Ли редко проявлял эмоции. Не умел. Как-будто искренние людские чувства ему были чужды. Он не чувствовал боли сам, и не понимал, что причиняет её другим, и речь не о царапинах. Забота, любовь и сострадание — Ли не знал, что это и зачем. Но мы продолжали проводить время вместе и я просто привык, принял это.       От публичного унижения перед компанией, до увлечённой беседы о компьютерной игре, и от жестокой драки с ранами от самодельных заточек, до жарких спешных поцелуев у него дома, нас разделял всего день. Нездоровая хуйня. Сейчас, такое, вроде, стали называть эмоциональными качелями? Пхах. Знал бы я раньше, как на них подсаживаются.       Привык. Я действительно просто привык к нему. Он мог избить или придумать унизительное наказание за то, что я вступился за парня, провинившегося перед нашей бандой, но каждый раз, придя побитым от чужих рук, Змей собирал всех на разборки с теми мудаками.       Он искренне не понимал, в чем смысл дружбы, но приносил новые диски с играми, о которых я ему рассказывал, и мы залипали в них у меня дома ночи на пролёт. А ещё, Шэ Ли не знал зачем, но если замечал дырку у меня на футболке сзади, всегда сообщал о ней.       Он не понимал, что значит заботиться, но каждый раз, когда мы садились есть, Шэ Ли брал мой любимый лимонад и приносил салфетки на двоих.       Этот придурок не понимал, как проявляется любовь, но считал, что трогать меня может только он.       Сейчас рядом со мной сидит совсем другой человек. Цвет волос, черты лица, шрам под губой от пирсинга — всё то же самое, только возраст мужественности прибавил. Но глаза… они изменились. Потускневшие, от блеска былой ядовитости не осталось ни капли. Они переросли юношеский максимализм и жестокость. Сейчас в них читалось лишь смирение и усталость. От бурного дня ли? Или от тягот взрослой жизни? Точно не ясно.       Из размышлений выдёргивает Цунь Тоу, выглядывая на улицу из-за открывшейся скрипучей двери.       — Шэф Мо, ещё не ушёл? Тебя Сяо Фан в зал требует, что-то там по продуктам на закупку обсудить надо.       Свет из дверного проема упал на скамейку и Тоу округлил глаза, потом неодобрительно посмотрел на того, с кем я сижу и с шумом захлопнул дверь с той стороны. А ведь у него тоже остались не самые приятные воспоминания от этого человека ещё со школы.       — «Шэф Мо» стал важной птицей, я смотрю. Сумел таки пробиться в люди, — с гаденькой ухмылкой, такой же лаймово кислой, как и раньше, как он умеет, произносит Шэ Ли, тушит окурок и неспешно встаёт.       Почти нетронутая сигарета в моей руке тоже давно истлела, и я выкидываю окурок, поднимаясь вслед за ним.       Мы стояли лицом к лицу и я наконец мог разглядеть его целиком. Он смотрит так же, вглядывается. Всё-таки за десять лет мы оба неслабо изменились.       — Помню, как раньше ты любил готовить, у тебя отлично получалось. А теперь занимаешься любимым делом за деньги, — Шэ Ли кладет руку мне на щеку и холодной ладонью, еле касаясь, ведёт вниз к шее, задевая большим пальцем мочку уха.       — Я, на самом деле, рад за тебя, Мо Гуань Шань, — он улыбнулся своей самой широкой улыбкой из всех, что я когда либо на нём видел. Самой открытой, и живой, что, глядя на неё так близко, сводит дыхание. Я и не догадывался, что его лицо способно складываться в такую гримасу. Мгновение мы смотрим друг на друга, после чего он медленно убирает руку и отстраняется, надевая перчатку обратно. Такое странное чувство. Этот неожиданный жест не вызвал ни страха, ни отторжения. Не было даже инстинктивного желания отпрянуть назад. Словно нечто привычное и обыденное, как-будто так и должно быть. Но совершенно точно — нет. Невинное действие, которое могло не значить ничего, и, в то же время, абсолютно всё. Что в него вложил Шэ Ли, и вложил ли... да чёрт его знает. Слишком много накатило в последнее время, нельзя на это вообще обращать внимание. Не с ним. Не теперь.       — Беги, тебя уже заждались, — кивает в сторону двери. — Рад был повидаться, Рыжик, — суёт руки в карманы и удаляется из переулка в сторону оживлённой вечерней улицы. В его голосе, почему-то, промелькнула досада. Или показалось.       До меня только сейчас дошло, что я почти ничего ему не сказал, не спросил. Хотя, уже и неважно.       То, что было между нами в школе, давно там и осталось. Нас связывают лишь общие воспоминания, но мы уже другие, мы повзрослели, изменились под гнетом разных пережитых трудностей. Теперь у каждого своя дорога, которая лишь на мизерную долю времени по воле обстоятельств пересеклась.       Дверь снова распахивается и оттуда высовывается недовольное лицо друга:       — Ну где ты там?!       — Уже иду.       — Кто это был? — с опаской оглядывается Цунь Тоу.       Я молча провожаю взглядом силуэт, теряющийся в толпе, и захожу внутрь.       — Да так, просто давний знакомый.