Обстоятельства

— Стреляй. Ягер шипел от боли, расходящейся волной по всему телу. Подумать только... Быть поверженным русским танкистом. Смех. А впрочем, кому он собирается врать? Можно подумать, он не знал, что они замышляют очередную заваруху? Да знал он всё. И что эта девчушка Аня влюбилась в Ивушкина без памяти. Ягер ему планы растолковывает, а Ивушкин глаз не может оторвать от переводчицы. Всё он знал, просто верить в это не хотел. Он за что-то уважал этого побитого жизнью солдата. За удивительное упорство, например. Даже не упорство, а твердолобость. За изобретательность. Ивушкин медленно убирает палец с курка и также неспеша опускает ружьё. Ягер подаёт трясущуюся руку стоящему в нескольких шагах Ивушкину и издаёт животный рык. Воздуха не хвает, как будто на лёгкие накинули толстое полотно. Ивушкин принимает руку и спустя мгновение слегка тянет её на себя. Зачем? Они разве не враги? Спасать фрица? Ивушкин бы спас его, да только Ягер решил обойтись недолгим, но крепким рукопожатием. Сам руку вытягивает, но всё также пристально смотрит в глаза. Что ж ты делаешь, фриц полудохлый? Куда руку вытягиваешь? Что ж ты за человек то такой... Громыхнуло. Танк срывается с моста и летит вниз вместе с полуживым Ягером. Победа. Чистая и мощная. За Родину. Долой немцев. Нет-нет... Он всё же сорвался... Он умер, получается. Умер. Ивушкин отбросил ружьё и сморгнул слезу. Голубые упрямые глаза стали бледнее, а на лбу пролегла глубокая морщина. Заиграли желваки. Анна, Аннушка. Аня Ярцева. Надо бежать к ней на то широкое поле. Нет... Что-то ужасное теперь во всем этом хорошем. А, Ягер потонул. Вот, что теперь будет занимать все его мысли. Ивушкин сделал два шага назад, затем приподнял руку и осмотрел её, поднеся к лицу. Хорошо всё-таки, что он не спустил курок и не застрелил. Так совесть меньше будет его осуждать. Ивушкин рванул ружье с земли и, плотно сжав губы, швырнул его в реку. Если бы не война, то Ивушкин и Ягер могли бы быть приятелями. От чего нет... Но оба они упрямы и горды и каждый стоял за свою родину. Кто-то должен был умереть. Если бы не обстоятельства, если бы не война. Война, да. Плевать Ивушкин на неё хотел. Ивушкин всё так и стоял бы с приподнятой рукой, погруженный в поток путаных мыслей, если бы Степан не вылез из танка. — Ну, шо, Мікола. Няма болей фрыцау́? Ивушкин еле заметно вздрогнул. — На наш век хватит. Николаус. Да нет... Как же. Клаус. Клаус Ягер. Ивушкин, сделав усилие над собой, повернулся к товарищу. Бледность его лица подчеркивала голубизну усталых глаз. — Поехали отсюда, Микола. Скорее.