Диссонанс мнений, или не зли писателя

«Он склонился над ней, словно хищник, волк, жаждущий вкусить вкус загнанной в угол добычи; пальцы его – ловкие и проворные, стали срывать с неё слои одежды». Степан Маковка – творческий псевдоним «Стефан Мак», быстро тарабанил пальцами по клавишам ноутбука, чувствуя, как его ладони потеют; он готовился получить десятки, нет, сотни восторженных отзывов к очередному его шедевру. «Его горячие губы обжигали нежную алебастровую кожу, оставляли на ней влажные алые следы…» — Ты хоть знаешь, что такое алебастр? — Раздался за спиной Стефана голос. Он вздрогнул и обернулся. Позади, развалившись на большом и, когда-то мягком, а ныне продавленном диване – сидел Пётр Маковка, брат Стефана. Пётр тоже был писателем; правда, все больше он писал отчеты в клинике, в которой работал патологоанатомом. Волосы его, густые и жесткие, топорщились, словно Пётр облизал линию электропередач. — Отвянь, — отмахнулся Мак от брата. Он снова устремил свой взгляд на экран ноутбука, стараясь уловить спугнутую мысль. «Их сердца бились в унисон», быстро набирал Стефан, закусив от напряжения кончик языка. «На её коже выступили первые капельки горячего пота…» — Алеба́стр (от греч. ἀλάβαστρος) – название двух различных минералов: гипса и кальцита. Первый – алебастр (алавастор), который используется в современности; второе – по большей части название материала в античности. Стефан снова обернулся. Пётр сидел, закинув босые ноги на спинку дивана, и, щурясь, таращился в экран телефона. — Что это было? — Поинтересовался писатель. — Обозначение алебастра, — пояснил Пётр. — Получается, твой персонаж собирается трахнуть гипсовую статуэтку. Мак покачал головой. — Алебастровая кожа – это не буквально, — ответил он. — Это выражение фигуральное, и оно значит, что у девушки гладкая, белая кожа. Понимаешь? — Известь тоже гладкая и белая, — парировал Пётр. — Но ты же не говоришь, поцеловал её известняковую кожу? — Какому идиоту придёт в голову целовать известняк? — Удивился Стефан. — Тому же, что целует алебастр, — предположил Пётр. Стефан моргнул. — Послушай, — со вздохом пробормотал он. — Что ты хочешь? — Хочу, чтобы ты переписал эту часть, — ответил Пётр, тыкая пальцем в экран ноутбука. — Мне она не нравится. — Тогда ты заткнешься? — С надеждой спросил Мак. — Возможно. — Хорошо. — Стефан повернулся к ноутбуку, отмотал чуть назад. «Его горячие губы обжигали нежную молочно-белую кожу, оставляли влажные алые следы…» — Что за молочно-белая кожа? — Вновь вмешался Пётр. — Она что, батончик Милки Вей, что ли? Стефан в отчаянии хлопнул ладонью по столешнице. — Это значит, что у неё белая кожа, только и всего, — закатив глаза, пробормотал он. — А ещё она, судя по всему, вызывает диатез, — ответил Пётр. — И если много её целовать – может слипнутся. И кариес, к тому же… — Да всё, всё, я понял, — Стефан в отчаянии вскинул руки. — Заткнись, пожалуйста. Пётр заткнулся. — Это прилагательное тебе тоже не по душе, — вздохнул Стефан. — Тогда, может, снежно-белая? — Нет. — Почему нет? — Она снежная королева, что ли? А он – Кай? Или, может, она пломбир? Он тоже снежно-белый… — Ладно, я понял. Тогда, может, мраморно-белая? Пётр посмотрел на него, как на умственно неполноценного. — А что, сойдет. У нас у бабушки на кладбище памятник такой – мраморно-белый. Стефан нахмурился. — Бледная кожа? — Предположил он. — У моих пациентов тоже бледная кожа. — Фарфоровая кожа? — Фарфоровая – это ваза. — Кремовая? — Что кремовая? — Нахмурился Пётр. — Прослойка в торте «Наполеон?» — Слушай, ты заколебал, — вспыхнул Стефан. — Это тебе не так, то тебе не этот. Что ты предлагаешь? — Я не знаю, — Пётр пожал плечами. — Предлагаю тебе стать штукатуром. — Ладно, я понял, — Стефан полностью проигнорировал колкость, повернулся к брату задом, а к ноутбуку – передом, и снова переписал многострадальную часть: «Его горячие губы обжигали нежную белую кожу, оставляли влажные алые следы…» — Так нормально? — Спросил Мак. — Нет. — Почему нет? — Стефан едва не застонал. — Что тебя не устраивает в белом цвете кожи? — Нет, с этим всё нормально, — ответил Пётр, поднимаясь со своего места. — Но вот что это такое? Он подошёл в плотную к Стефану и ткнул пальцем в экран ноутбука. — "Его губы оставляли влажные алые следы", — прочитал Пётр. — Какие алые следы? Псориаз, что ли? Он заразный? Тогда, возможно, ей не стоит к нему притрагиваться? Стефан моргнул. — И что вот это вот такое? — продолжал, между тем, Пётр, тыча пальцем в несчастный ноутбук. — «На её коже выступили первые капельки горячего пота…» Нет, он точно заразный. Посмотри, у неё уже температура… Стефан застонал и потер виски, низко склонив голову. — Помолчи, а, — попросил он. — И ещё это, — не унимался Пётр. — «Он склонился над ней, словно хищник, волк, жаждущий вкусить вкус загнанной в угол добычи…» Он что, сожрать её собрался? Маньяк какой-то… — Ну хватит! — Взорвался Стефан. Он резко захлопнул крышку ноутбука, и экран тут же погас. Пётр ошарашено смотрел на него, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Ну, извини, — пробормотал патологоанатом, спустя несколько секунд тишины. — Может, это… сходим, пивка попьем? — Не хочу я пивка, — жалобно пробурчал Стефан Мак, уткнув покрасневшее лицо в ладони. Пётр покачал головой. — Ну, прости, — снова извинился он. — Просто… Может, тебе всё же лучше стать штукатуром, как я предлагал? Стефан метнул на него острый взгляд. — Писателя может, каждый обидеть, — заявил он. — Писателя, возможно, да, — легко согласился Пётр. — Но ты то тут причём? — Ой, всё! Они снова помолчали. — Так что насчет пивка? — Осторожно поинтересовался Пётр. — Я оплачу, не переживай. Поросенка-копилку тебе бить не придется. — Не хочу, — надувшись, ответил Стефан. — Сам пей. — Как хочешь, — Пётр пожал плечами. Он направился к выходу из комнаты, накинул на плечи куртку и обулся. Уже стоя у тяжелой металлической двери, крикнул: — Только не плач! И не забрызгай диван соплями! — Иди уже! Брат вышел, и Стефан облегчённо выдохнул. Да что он понимает в искусстве, этот Пётр, думал он. Толстокожий и бесчувственный! Он далек от по настоящему высоких и прекрасных чувств! Стефан снова запустил ноутбук. Экран зажегся, продемонстрировав ровные ряды печатных букв. Его рассказ, столь нещадно раскритикованный, растоптанный братом. Мак немного подумал, уставившись на экран ноутбука, а потом стер написанное. Он больше не будет писать о страстном незнакомце и прекрасной незнакомке; нет, теперь у него есть идея получше. Пальцы его забегали по клавиатуре, выводя на экране все новые и новые ряды букв. Стефан быстро печатал, от напряжения даже вспотев. Его карие глаза поблескивали нездоровым ажиотажем; в них читалось явное чувство превосходства. Это был небольшой рассказ об одиноком патологоанатоме, безнадежно влюблённым в своего младшего, более красивого и успешного брата; патологоанатом настолько сгорал от своих чувств, что уже дважды пытался наложить на себя руки, но каждый раз, в последний миг, менял свое решение. «И только мертвые могли утешить одинокого Петра», писал Стефан. «Только им он мог в полной мере раскрыться и рассказать о чувствах, что терзали его нежное сердце». Когда Стефан Мак опубликовал свое произведение – это был фурор.