Незабываемое сегодня будет завтра.

Сколько прошло и сколько пройдет? Время было, есть и будет самой сильной стихией, даже если оно ей и не является. Время не делает сильнее, время убивает, потому и могут люди решать проблемы, которые бы не решили раньше. Время ранимо и его легко разозлить, да настолько, что и оглянуться не успеешь, как тебе уже 30, а то и 40 лет и ты ничегошеньки не помнишь из своей молодости кроме факта ее существования. На озере, которое вечным хрустальным зовут из-за его прозрачной воды и даже толщиной 30 сантиметров, но на вид стеклянного льда зимой. Под ним можно разглядывать рыбок, будто на видео или через толщину аквариума. Рыбки в нем тоже чудные. Поговаривают, что с наступлением холодов чешуя серебреет и светиться начинает, словно белая гирлянда. Скарамучча всегда был с ним схож. Всегда был холодным и с кристальной душой, но накидывал на нее черную вуаль, притворяясь, что запятнал. Играл в прятки с собственными травмами, закрывая глаза ладонями и приговаривая "я в домике!". Представлялся бездушным и играл на людях агрессивного зверя, а на деле любил кататься на коньках. На деле пару лет назад достал красивые белые коньки и обклеил их кучей наклеек с всякой всячиной, по сей день бережно протирает после каждого проката и хранит, как зеницу Ока. Скарамучча говорит, что у него души нету, поэтому заботится и оберегает коньки, но как можно осознанно хранить что-то без души? Фарфоровая кожа то и дело на катке украшается парой синяков, когда он пытается сделать какой-то причудливый трюк на льду, но волнуется он только за лезвие и потёртые временем наклейки. А сегодня воскресенье 31-го. Сегодня каток закрыт и сегодня у него отдых от учебы. Скара неосознанно сравнивает день в пыткой, ибо находиться так близко и так далеко от любимого дела с полностью чистым расписанием. Коньки на полке словно просятся поцарапать толстый лёд парой прокатов. Словно вены. Он холодными худыми пальцами держит телефон и набирает уже третьего знакомого, владеющего хоть каким-то катком в городе. Известному фигуристу несложно найти подобных друзей. Он известный не потому, что участвует в соревнованиях или чем-то подобным, ибо подобное неинтересно. Он не желает под улюлюканье шумной толпы получать бесполезную медаль, он не хочет разъезжать по всему миру, чтобы выгулять коньки, он просто школьник, катающийся по выходным. И его снимают часто, выставляя в паблики. Он каждый раз улыбается, когда в комментариях его умоляют пойти соревноваться и порвать там всех. Третий знакомый шлёт его на заветные скверные буквы и бросает трубку. Так проходят все катки морозного города. Черт. В голове только сквозняк и сумасшедшее желание, ибо Чертов новый год рушит все планы. Праздник праздником, а развлекаться надо. А не с кем. Он всегда был одинок после того, как в юном возрасте Сегун просто наплевала на него. Никакого воспитания, просто место жительства и еда. Живи, как душа пожелает, хоть пойди и вскройся в свой день рождения. Не хочется среди них сидеть за столом и дремать лицом в миске очередного салата, хочется сковать пальцы рук и ног холодом, зажечь бледные щеки и банально ступить на лёд, словно первый человек на луну. Лёд, лед и ещё раз лёд. Из вариантов лишь знаменитое замёрзшее озеро из хрусталя. Скарамучча накидывает куртку осеннюю (ибо привык к холоду и ваши пуховики слишком дорогие), не бросает, а бережно кладет коньки в портфель и выбегает из дома, даже не запирая дверь. В лесу светло, будто в санатории. Проходя через протоптанную снежную дорожку, Скара проклинает все и вся. Ботинки промокли. Вдалеке уже отражается на белых лучах такого же холодного солнца ледяное озеро. Лед и вправду прозрачный, будто его и нет. Но дело не в этом. Дело в том, кто опередил гениального фигуриста и уже, наверное, занял место. На морозном хрустале, словно масло на раскаленной сковороде, катается чудная девушка. Снежные волосы на длинной челке обросли инеем от теплого дыхания, ресницы, наверное, тоже. Она словно снегурочка. Но не та, которая в народных сказках с блондинистой косой до пола, румяными щеками и синей шубе. Снегурочка, состоящая в прямом смысле из снега, которую сломает напополам самое мертвое тихое дыхание рядом. От полностью снежной фигуры ее отличают только лезвия таких же белых коньков и темные, как любимый горький чай Скарамуччи, глаза. Дева одета, кажется, в кофту до живота, свободные шорты, которые от ветра подходят на юбку, и пушистую накидку, чудом удерживающуюся на худых плечах. —ты кто?!—кричит он через все озеро. Стройная фигура поворачивается на голос и шокированно хлопает пушистыми бледными ресницами. —я...Майко, а вы? Откуда вы здесь? —кататься пришел, а тут ты ошибаешься. Будь добра, свали нахер. Майко моргает медленно с приоткрытыми губами. —может вместе покатаемся? Дуэтом? Скар натягивает и бережно завязывает черные шнурки на коньках. Сама напросилась, пусть терпит. Остаётся надеяться, что эта девка хоть что-то умеет. Она протягивает точно белую руку, на которой даже вены синие не видны. На бледном лице словно веснушками рассыпаны отчего-то не тающие снежинки. Наверное, замерзла. Они кружатся лёгкими перьями в вальсе на озере стеклянном, разрезая толстый лёд лезвиями коньков. Рыбки пол замёрзшей водой, наверное, засмотревшись на плавно передвигающиеся фигуры, как люди на экран в кинотеатре. Руки обоих холодные, будто из морозилки достали. Только у Скарамуччи кончики пальцев хотя бы покраснели и сохранили человеческий вид, а вот у Майко они остались белыми. Чудо. Момент длился от мгновения до вечности, сколько прошло — неизвестно. Но лесные глаза спящих в шубах елей наблюдать готовы бесконечность. Бессвязное бормотание живых губ отдается эхом по чаще, доходя до ушной раковины снежной. —кто ты? Сердце бьётся под такт поворотов и скрипов спокойного льда, но все-таки учащается, стоит встретиться хрусталиками души с кофейными радужками. Словно граничит с миром живых и мертвых. —я не знаю. В пределах этого озера я не имею никакой оболочки, думаю, я и есть это озеро. Ее слабая улыбка дёргает струны души, отдавая хрустальной мелодией в голове. Лёгкие пушинки летают из одной части тела в другую, щекоча скелет и пробираясь к самому сердцу. Казалось, вот-вот нежные прикосновения нечта вырвутся наружу, разорвав грудную клетку. Или же это сердце шалит. —поэтому твое тело усыпано шрамами? Открытые участки тела кровоточат снегом. Сложно убедить себя в том, что она хотя бы на четвертую часть человек. У людей в крови лицемерие, агрессия, жажда наживы и смерти неугодных, у нее в крови снежинки. Белые птички с седыми перьями и посаженным голосом. —они не болят. —врешь? —мне ни к чему тебе врать. Раны на руках бегут трещинами все дальше с каждым разрезанным метром. Скарамучче кажется, что ее щеки хоть немного, но стали розоватыми. —а ты веришь в любовь с первого взгляда? В пальцах сжимает худенькую талию и успокаивает себя, что на фарфоровом теле не останется синяков. Оно ведь фарфоровое. —не знаю, я давно сбился. Вдали чирикают замёрзшие, но не желающие уйти из чудного места, птицы. Оно и понятно — бесполезно. Все равно не получится. В глазах напротив целый мир. Мир на двоих. Они больше не встретятся.