Цикличность

*** "Что есть величие? Что есть Смерть?" Тень омерзения пробежала по точеному профилю, легкой щекоткой протанцевала на носу и прирученной кошкой улеглась в глубине темных, грозовых глаз. Плоть — мягкая, разлагающаяся и зловонная — так и норовила выскользнуть из черных перчаток, что изгваздала грязная, недостойная кровь, толчками прорывающаяся наружу. Сердце жило. Причем делало это вне рамок, воздвигнутых костями и мясом валяющейся в ногах магглокровки. Регулус ухмыльнулся. Разве это не есть ярчайшее проявление жизни? Даже борьба до последнего вздоха — то, что по пьяни любил превозносить старина Долохов, меж делом напевая родные мотивы, — не может сравниться с этим. "В чем конец желаний? Где заканчивается терпение?" — Ты хорошо постарался, — Лорд взмахивает рукой. Регулус так и хочет вырвать ее к черту, но вместо этого послушно встает с колен. — Благодарю. — Ты верен и талантлив. Думаю, у меня найдется для тебя еще одно дельце. Регулус склоняет голову. Окклюменция раз за разом проигрывает одну и ту же пластинку — преданность, восхищение, амбициозность и жажда крови. От постоянности топорного мотива тошнит. Лорд не глуп — Регулус бы никогда не последовал за тупицей, по интеллекту равному хогвартским мальчишкам, строящим из себя хитроумных аристократов. — Убийство? Лорд слеп. Ненасытная алчность взлелеяла в нем мощного волшебника, затем — лидера. Вскоре ей стало мало покорности и страха волшебного мира — она обратилась к маггловскому. Крики, мольбы и взрывы — запах пепла и крови уже давно въелся в дорогую мантию, влез Регулусу под кожу, и только Адскому пламени будет под силу его искоренить. В какой-то момент алчности стало мало всего мира: она любовно провела по хребту хозяина, заключила его в цепкие объятия и крепким поцелуем впечатала свое главенство. Пока несчастный был пьянен близостью, она впилась ногтями, сладостно потянула — и вырвала глаза. — Не в этот раз. Это не совсем обычное поручение. Думаю, я могу доверить его только тебе. — Есть причина сомневаться в ком-то из наших? — Нет. Лорд не заметил потери. В последнее время он не замечает многое: ни того, что глаза его все алее; ни того, что гнев все злее; ни того, что он все чаще переходит на змеиный — заклинания подчиняются лишь благородной латыни, и даже темнейшая Авада не станет исключением из правил, если шипеть ее из разу в раз. — Мне понадобиться твой эльф. Надеюсь, ты сумеешь заставить его держать язык за зубами? — Он сохранит вашу тайну так, как не бережет секреты моего Дома. В конце-концов, никто не догадается искать истину в будущем элементе коридорного убранства. Лорд усмехается. Сегодня он в удивительно хорошем расположении духа. — Никогда не понимал Блэковского чувства стиля. Помнится, я как-то спрашивал об этом Вальбургу, но тогда она не смогла дать мне вразумительного ответа. Что же скажешь мне ты? — Вынужден вас разочаровать: это лишь дань традициям. — Тогда не все они нуждаются в преемственности, верно? Регулус не ответил. "Как проявляется гордость? Когда она перерастает в чрезмерную гордыню?" — Значит – полукровка?! — Регулус не заметил, как сорвался на крик. — Mon cher, не забывайся. — Как ты можешь быть так спокойна, mère? Все это время мы прислуживали драккловому полукровке! — Не знала, что ты до сих пор подвластен эмоциям, — вялое цоканье языком и безапелляционно-разочарованное: — я всегда тебя переоценивала. Регулус стискивает зубы. Злоба темным сгустком клубится вокруг него, магией течет по венам — многие бы при таком его виде испуганно пятились, держась за палочку, как за соломинку. Вальбурга — не многие. Именно она вырастила чудовище, от чьего имени волшебники шарахаются не меньше, чем от вычурного Лордовского, а союзники едва ли не целуют края замызганной в чужой желчи мантии, дабы избежать суровой расправы. Для монстра все вокруг непригодны и нерасторопны — он требует от них непосильного, потому что иначе они никогда не превзойдут самих себя. Регулус и сам полностью отдается работе. В ответ на насмешливые искринки в глазах юноша осторожно вздыхает: знает о матушкиной осведомленности. Смешно, но единственная слабость ужасного монстра — семья. Ради нее он готов на время отставить в сторону свои цели и позабыть о чувствах. — Все твои намеки о его крови… зачем эта информация мне теперь? — горький смешок и недовольное позвякивание чайного сервиза, — Ты опоздала на несколько лет, mère. Я уже отмечен им. — Том не тот, кем был прежде. Да, благодаря ему мы сейчас на пике, но рано или поздно он заведет всех в тупик. — Предлагаешь мне предать Хозяина? — Не ври матери, Регулус. Ты никогда не был ему по-настоящему верен, только ждал подходящего момента. И он настал. "Что такое сама жизнь?" Цепочка царапает и оттягивает рассеченную до крови ладонь — вынужденная плата ради безоговорочного триумфа. Регулус с благоговением достает тяжеловесный медальон, мягкой подушечкой пальца очерчивает контур и довольно жмурится от жгучих потоков запретной магии. Крестраж. Мурашки бегают по спине — впервые за многие годы он чувствует что-то, кроме вечной скуки и раздражения. Воодушевление трясет неподатливые руки, и Регулус вынужден положить медальон на стол. Настоящий крестраж. Немыслимо, но она перед ним. Душа Темного Лорда. Неудивительно, что тот ослабел: такая магия не может не оставить свой след! Эйфория накрывает Регулуса с головой: в его власти жизнь самого могущественного темного волшебника современности. Секундная слабость, и ему кажется, что он способен уловить стук маленького сердца внутри. Не более, чем иллюзия еще нездорового после испытаний пещеры рассудка, но Регулус продолжает вслушиваться в мертвую тишину: стоило переступить порог, и он сразу же приказал Кричеру оставить его одного. Он касается медальона левой рукой, и Метка словно тянется к знакомой магии в ответ: ноет, дергается и неслышно стонет. Регулус спешно одергивается, но все же не в силах сдерживать широкую улыбку. Он может уничтожить медальон, но что ему стоит сделать это немногим позже? После изучения магии, про которой нет подробностей даже в обширной библиотеки Блэков? Может, ему удастся убить Лорда и возродить его, подчиненного своей воле? Ведь будет очень жаль безвозвратно потерять наследника самого Салазара, умеющего говорить со змеями.