***
Искусно выкованный в древних казармах меч, опорошенный кровью нечисти, вонзился в сырую землю. Джонс сплюнул свою собственную кровь и ладонью зачесал свои засаленные пшеничные локоны назад. — Фу, какая дрянь, — взвизгнул он, когда пальцами наткнулся на слюну помершего ранее горного тролля. — Полгода вонять буду теперь, — досадливо закончил он. Подняв голову, Альфред воззрился на темные полуразрушенные шпили замка, к которому брел уже второй день. Эти горы прямо-таки кишели разными тварями — давненько Джонсу не приходилось так сильно напрягаться. Нечисть стекалась сюда так, будто что-то притягивало их, как магнитом. Присев на валун, дабы передохнуть, Джонс выудил из своей сумки сухари и вяленное мясо. Голод не тетка. Альфред и прежде доводилось сталкиваться с ведьмами, а однажды даже с целым ковеном служительниц нечестивого, но сейчас было все совсем по-другому. Обычно от мест обитания ведьм разило гнилью и смертью, но здесь… Здесь, казалось, всякая зараза находила некое подобие успокоения. И сам Альфред… он будто задумывался больше обычного о себе и своей жизни, вглядываясь куда-то вдаль. Обычно такое чувство — чувство покоя — возникало у самого юного за последнее столетие охотника на нечисть только в центре основной их церкви. — Ничего не понимаю, — пробормотал с набитым ртом Альфред, вглядываясь сквозь кроны деревьев на полуразрушенные башни замка. Его наняли для того, чтобы усмирить ведьму… Точнее «страшное чудовище», поселившееся около многонаселенной деревушки. Честно говоря, на людей, измученных соседством ведьмы, они не очень-то были похожи. По всем заповедям, в таких деревнях был голод из-за погибающих садов и скота, а омеги не могли родить живых детей; здесь же корзины в садах и огородах ломились от пышного урожая, коровы давали молоко почти каждое утро, вода была, словно стекло, чистой, а крики детей были слышны чуть ли не из каждого дома. — Странно, — вновь вслух произнес Джонс. Отряхнув рубаху от крошек, он встал с камня и, засунув меч в ножны, побрел вверх по склону.***
Альфред аккуратно брел вдоль стены, пытаясь отыскать выступы в камнях, чтобы попасть внутрь замка — в конце концов, он же не мог просто завалиться через главные ворота. Наконец он заметил небольшую дыру в стене размером с семилетнего ребенка, и, согнувшись в три погибели, залез в нее. Спрыгнул он куда-то под землю — помещение, вероятное, некогда предназначалось для хранения продуктов, поэтому найти выход из сети подвальных тоннелей не был большой проблемой. Джонс, на всякий случай, проверил все эти помещения на случай каких-то заложников или мест для ритуалов, но кроме крыс и тишины ничего не обнаружил. Когда Альфред поднялся на более высокий уровень, то уже был настороже, а меч был вынут из ножен. Он медленной поступью шел по пыльным коридорам, вслушиваясь в каждый шорох, но кроме собственного дыхания его сопровождало только безмолвие стен с порванными гобеленами — кто здесь вообще жил раньше? Напрягало. Будто кто-то следил за ним все это время. Выйдя на какое-то небольшое овальное распутье, Альфред остановился, повертев головой, думая, в какой коридор двинуться дальше. Вдруг ярко-красный всполох сбил его с ног, застав врасплох, от чего Джонс выронил свой меч, и тот улетел в один из проходов. — Уходи! Немедленно уходи! — прокричали ему из тьмы другого прохода, а затем из него же, словно роем бабочек, полетел новый алый импульс. Джонс смог увернуться и ловко соскочить на ноги, и поэтому он занырнул в коридор, куда укатился его меч. — Наполнись священной силой! — успел произнести Альфред до того, как его чуть не сшиб огромный валун. Меч ярко засиял и разрубил камень, а затем Джонс стал отбивать грозные атаки противника. Как бы то ни было, но меч с трудом сдерживал их, из чего Альфред сделал вывод, что мощь у противника небывалая… И невиданная Джонсом ранее… Кто это? Что это?! У Альфреда появилась глупая или гениальная идея. Он надеялся лишь на то, что нападавший заметил магический меч, который сдерживал его сильные атаки, а потому понимал, что охотник может так или иначе навредить ему. Он отбросил сияющее оружие на пол, а сам ринулся в сторону, спрятавшись за колонну. Дождавшись, пока нападавший подбежит ближе, Альфред толкнул его, перекатился, схватив меч, а потом навалился сверху. Гениальностью Джонс не блистал никогда, зато удача была вечным его спутником. Видимо, нападавший просто не ожидал настолько тупого поворота событий. Альфред приставил сиявший меч к чужой шее и взглянул в чужие глаза… В такие глубокие, насыщенного сиреневого цвета, наполненные слезами и животным страхом. Не очень-то омега был похож на злобную ведьму с лысой головой и гнилыми зубами, и уж тем более на чудовище. — Прошу… — прошептал он дрожащими губами Альфреду. Все живое внутри Джонса завопило от жалости, и он одним резким движением отшатнулся от волшебника в другой стене, но меч перед собой выставил все равно. Омега встал, оперевшись о стену и тоже внимательно, опасливо наблюдая за всеми телодвижениями охотника. — Ты не выглядишь, как ведьма, даже не воняешь… — сказал ему Альфред. — Кто ты? — Я… я не знаю, — неуверенно прошептал омега — не было похоже, что он собирался нападать вновь. — Тебе лучше рассказать. В твоих же интересах — отвечать на мои вопросы, — пригрозил ему Джонс. — Я правда не знаю, я мало что помню о своем прошлом, — из его глаз вновь хлынули крупные, как кристаллы, слезы. Альфреду перестало казаться, что омега может быть опасен, поэтому чуть опустил меч, дабы не казаться слишком уж враждебно настроенным — все-таки это же он прошел на чужую территорию. Их учили не ведать жалости к нечисти, но Джонс всегда старался видеть хорошее в других — так его папа учил, — может быть, поэтому ему вечно надирали задницу больше всех. — Как тебя зовут? — Иван Брагинский, — хлюпнул носом омега. — Что же, будем знакомы, Иван. Меня зовут… — Альфред. Альфред Джонс. Ты охотник на нечисть с Западных земель… — Слухи быстро расползаются… — Мне жаль, что твой папа погиб, но ты в этом не виноват… Альфред замер и молча уставился на омегу. Мало кто знал о прошлом кого-либо из охотников. А уж такие ужасающие подробности с сопровождающими их тягостными эмоциями… — Прости, я неспециально: твои мысли, как открытая книга, удивительно, что ты еще живой. — Прекрати сейчас же, — Джонс напрягся. Иван тут же виновато отвел глаза в сторону. — А вот я не удивлен, что сброд из деревни хочет от тебя избавиться. Узнал о чьих-то изменах? — Об этом тоже, если тебе интересно, но… Иван выдохнул и устало присел на пол. — Я правда не знаю… не помню, откуда эта сила… Я очнулся в той деревне, хотел помочь… Из его ладоней начали появляться алые всполохи, и они медленно заскользили на пол преображая окружение. Ковры засияли яркими красками, словно только что были принесены с восточных базаров; новые гобелены зашелестели на стенах, пытаясь поведать историю этого места; каменные стены стали вновь собираться в крепкие сооружения, а на стенах засияли роскошью серебряные подсвечники. Завороженно, как маленький мальчик, Альфред наблюдал за переменами, забыв об опасности, и только когда маг заговорил вновь, тот вспомнил о своей миссии. — Я даровал им зеленые поля и цветущие сады, я помогал им делать лекарства и выхаживать детей, но… Всякая сила созидания притягивает к себе смерть, юный воин. Это цикл жизни и смерти. А я не только могу даровать. Джонс слушал внимательно, наблюдая над трепетом чужих белоснежных ресниц. — Во мне также живет страшная кара. Я не знал об этом, до той поры, пока не погиб человек, — светлые брови Ивана нахмурились. — Плохой человек. Но страх зародился в их сердцах, когда они увидели саму Смерть, поэтому они прогнали меня, даже не поблагодарив за все мои труды. Мне тоже страшно, Альфред, но я хочу помогать, любить… Жить… Первый луч рассвета скользнул из окна прямо на лицо Брагинского, осветив на бледном, словно фарфоровом лице вселенскую печаль, плескавшуюся в зачаровывающих глазах, и в этот момент Джонс понял, что его собственное сердце больше не принадлежало ему. Оно предало его, полюбив это невероятное существо. Альфред тяжело вздохнул и поднялся с густого ковра; Иван напрягся. — Что ты будешь делать со мной, охотник? — А я разве могу что-то сделать? — холодно усмехнулся Джонс. — Здесь даже я, воспитанник Михаила, не имею возможности бороться с такой мощью. Просто не трогай их, если они не в состоянии оценить труды твои добросовестные. За убийство ты поплатился изгнанием и одиночеством; это ли не самое ужасное наказание, которое ты мог себе вообразить? Подняв меч, Джонс спокойной поступью подошел к сидящему Брагинскому и протянул ему руку. Тот смутился, когда Альфред прижал его к себе. — Береги себя, — сказал он тихонько. — И ты тоже, юный воин, — Иван заправил ему прядь светлых волос за ухо невесомым прикосновением. С секунду они глядели друг другу в глаза: хотелось бросить все и просто остаться с ним… Но оба понимали невозможность, оба осознавали, что у каждого своя дорога и судьба. Их нити, переплетаются только здесь и сейчас. — Прощайте, Иван, — кивнул ему Джонс и, выпустив Ивана, прошел по коридору к выходу, расправив сильные плечи. Ковровая дорожка становилась все тускнее, стены мрачнели, он словно покидал сказку и сопровождающее ее жизненное тепло.***
Когда Альфред вернулся в деревню, то его встретила пустота улиц, и полная тишина, как будто он пришел на кладбище, не иначе. Джонс стал вглядываться в окна домов, из труб не шел дым; город словно вымер, хотя несколько дней назад в нем кипела жизнь. Зайдя в одно из зданий, которое ранее было таверной, Альфред оглянулся по сторонам. Внезапно нечто тяжелое рухнуло ему на голову, а меч вылетел из рук; Джонс рухнул на пол, но не успел ничего понять, как удар по черепушке повторился, и Альфред потерял сознание.***
Чем-то неприятно пахло… Словно кто-то разлил прогорклое масло для лампад и поджег его… — Даже сам посланник Михаила не помог нам избавиться от той нечисти, что вообразила себя нашим защитником! А то и новым Богом! Глаза Джонса еле разлепились, а голова нещадно кружилась, грозясь отвалиться совсем. С огорчением он понял, что не может пошевелиться, так как был прикован крепкими цепями к шесту. В лицо ударил порыв вонючего дыма, и Альфред закашлялся, а в глазах неприятно защипало. — Какого черта происходит? — прохрипел он, но шумная толпа, скандирующая «Гори! Гори!» не услышала его. — Этот Дьявол сумел околдовать посланника Михаила, и тот поддался его чарам! — во все горло кричал старшина. — Но ничего! Мы освободим его от оков нечисти благодатным огнем! Толпа заревела еще громче, а Джонс почувствовал, как жгучие языки пламени стали задевать ноги и прожигать кожу — он громко закричал от охватившей боли. Вдобавок ко всему впивались в тело и раскаленные дотла цепи. Смешанный ком страха и боли встал в горле, и Альфред даже не понимал, продолжал ли он разрывать глотку от крика или нет; перед глазами стало мутнеть. Внезапно тьма заволокла солнце, будто бы кто-то задул яркую свечу, а затем алая дымка туманом накрыла площадь. Боль разрывала Альфреда на части, и он лишь краем умирающего сознания слышал крики ужаса, наполнившие деревню. Костер недовольно шипел от попадавшей в него свежей крови, а вот огонь жизни в глазах Джонса постепенно угасал. Чья-то бледная ладонь, которую испугалось даже яркое пламя, опалила холодом щеку умирающего Альфреда. — Тише, Альфред, любовь моя, все будет хорошо… Твой цикл замкнется… Я не дам тебе умереть… Мягкий голос, как некогда папина колыбель, успокоило сердце, и Джонс погрузился во тьму.***
Альфред глубоко вздохнул, как будто только что вынырнул из воды, где пробыл несколько минут, а то и часов. От всех пережитых им потрясений становилось дурно, но он отчего-то чувствовал себя бодрячком, как после крепкого бессонного сна, лишь пытался немного отдышаться. Может, это и был сон? Как бы хотелось, чтобы Иван действительно существовал. Но проснулся Альфред отнюдь не на жесткой какой-то захудалой таверны, а посреди площади треклятой деревни в тишине и одиночестве, окруженный смрадом. Только кружащий от костра пепел и высокий шест свидетельствовали о действительности произошедшего. И больше никого и ничего. Только тишина. Где же Иван? Он ведь пришел за ним? Джонс оглянулся вокруг и в нескольких метрах увидел сияние своего меча, затем встал и грузно поплелся туда. Он с удивлением обнаружил рядом с лезвием увесистый кулон со змеем, что проглотил свой хвост, а затем долго вглядывался в сияющий глаз-аметист мифического создания. Альфред сердцем почувствовал связь между этим предметом и Иваном, только бы понять, что с ним делать… Единственная его ошибка была в том, что Джонс рассудил, будто их с Иваном нити судьбы больше не переплетутся. А они не просто сплелись, а замкнулись в вечность… В бесконечную любовь.***
Было так приятно трогать такие знакомые мягкие формы, по которым Джонс так сильно скучал. Иван опалял ему щеку своим теплым дыханием, пока Альфред покрывал его бледную, словно бескровную шею яркими пятнами засосов. Его крупный член, стоявший колом, уже изнывал и начинал причинять не просто дискомфорт, а боль, попеременно упираясь то в чужое бедро, то вклиниваясь к Ивану между ног, но Джонс не мог лишить себя удовольствия разукрасить белоснежную мягкую кожу. Влажные губы прошлись вдоль живота Брагинского, а затем спустились к мягкой дырочке, из которой начала сочиться смазка. Под тихий стон Ивана, Джонс прошелся по ней языком, словно попробовав на вкус чуть солоноватую смазку, но потом впился в нее губами, став ласкать столь чувствительное место возлюбленного, сжимая при этом сочные бедра в собственных ладонях. Голова Ивана откинулась на подушки, и он глухо застонал, не успевая переводить дыхание, пока Альфред с огромным удовольствием вылизывал его. Брагинский даже не сразу понял, что его уже растягивали два мозолистых пальца: до чего приятно Джонс двигал ими, чуть сгибая фаланги, чтоб щекотать чувствительные стенки нутра Ивана. С гортанным рыком Джонс нетерпеливо притянул Брагинского ближе к себе и раскинул его ноги еще сильнее по сторонам, а Иван весело захохотал. — Сам затягиваешь процесс и сам же злишься, — Брагинский хитро сверкнул своими волшебными глазами. Взгляд Альфреда на секунду задержался на сверкающем уроборосе, сиявшем на тяжело вздымающейся груди Ивана, а затем он наклонился и прошипел ему в губы: — Я трахну тебя так, что ты забудешь, как надо разговаривать. — Ах, боюсь-боюсь вас, дикий воин, — расширил в наигранном испуге свои и без того огромные глаза Иван, а затем в блаженстве закатил, когда Джонс одним резким движением вошел в него. Альфред даже не дал ему привыкнуть и сразу начал двигаться в Брагинском, до упора вгоняя в него свой член. — Как я тебя люблю, — шептал ему Джонс, пока Иван сильно впивался пальцами в его спину. — Еще хочу, Ал, еще, — в приятной агонии бормотал Брагинский. — Всего тебя… — Я и так весь твой. Джонс ускорил движения тазом и, явно находясь в перевозбуждении от долгожданной встречи с Иваном, чувствовал приближение разрядки. Страстно выгибаясь под ним, Иван старался как можно сильнее прислоняться к раскаленному телу сверху, пока Альфред не сжал его в объятиях. Приятное напряжение, исходящее снизу, расползалось по всему телу Брагинского, и когда Альфред чуть прикусил кожу на его шее, при этом грубо вдалбливаясь в поддатое, насыщенное жаром тело, Иван не выдержал: — Ах! Альфред… — громко протянул он, содрогаясь в оргазме, чувствуя, как Джонс, кончив следом, изливается прямо в него. Оба наконец-таки потонули в блаженстве и нежности.***
Распластанный Брагинский лежал на кровати не в силах пошевелиться, пока быстро отошедший от оргазма Альфред с удовольствием расцеловывал его лодыжки и колени. — Глаза слипаются уже после первого раза. Старею, наверное, — грустно пошутил Иван. — Ничего. Отдохни немного, я тебя разбужу, — сказал Джонс, пропустив плохой каламбур мимо ушей. — У нас нет времени отдыхать, Ал, всего семь дней… — Целых семь дней, — усмехнулся Джонс. Он вновь навис над Иваном, а тот прошелся пальцами по такому же, как и несколько веков назад, молодому веснушчатому лицу со вздернутым носом. — Как бы я хотел родить тебе детей, стать семьей, — чудесные искорки померкли в глазах чародея, и на его лице отразилась глубокая печаль. Альфред тоже нахмурился — ему всегда было больно, когда они заговаривали об этом, а уж каково было Брагинскому — Джонс даже представлять боялся. — Когда-нибудь это обязательно случится, мы найдем способ, — только и сказал в ответ Альфред, прислонившись к возлюбленному лбом. — Ты знаешь, что есть лишь один способ, и я не позволю этому случиться, — строго сказал Брагинский. — Я больше не потеряю тебя. — Только вот я тебя постоянно теряю. У них не было выбора, ведь светлая часть души Ивана теперь питала жизнь Альфреда, и сдерживать в себе тьму Брагинский мог лишь семь дней. Да, у них была общая жизнь и одна душа на двоих… И это одновременно прекрасно и мучительно. Говорить о печальном можно целую вечность, но их время, которое они могли провести вдвоем, было слишком ограничено — не стоило тратить его на слезы и пустые мечты… — Я люблю тебя, — вдруг ласково шепнул Иван, и его лицо вновь посветлело. — Хоть мне и больно от того, что за тобой тянется шлейф крови от невинных омег. — Ради тебя я уничтожу весь мир, если придется, — его глаза — единственное, что менялось со временем. Взгляд становился все суровее и темнее, затуманенный думами и неким подобием мудрости, но на него, Ивана, смотрел все с такой же сильной любовью и преданностью, как и всегда. — К сожалению, я тебе верю. Альфред вновь поймал его губы в сладострастный поцелуй, а Брагинский зазывающее сомкнул ноги на его пояснице. Семь дней… Всего семь дней, чтобы показать Брагинскому несколько прелестных мест в Нью-Йорке, которые Джонс приметил. Семь дней до того, как Иван начнет сходить с ума от своей силы, и Альфреду придется его убить, пока темная сторона не станет поглощать душу Брагинского и сводить его с ума. А затем вновь собирать пыль, которая пропитывает всех волшебных созданий, дабы напитать уробороса силой. Сезон охоты откроется вновь. Все только ради Ивана. Они обязательно найдут способ быть вместе навсегда.