***
Однако следующий день с первых же минут дал понять, что весь трудовой подвиг предыдущего был лишь лёгкой разминкой в сравнении с тем, чего от них собираются потребовать организаторы дальше. Было раннее утро. Парни сидели на тесной кухоньке, едва там помещаясь, и всеми силами пытались проснуться – что не каждому давалось легко, так как в незнакомом месте, не внушающем никакого доверия, тяжело спокойно выспаться. Особенно удручающе выглядел Хёнджин, которому посреди ночи на лицо упал с потолка паук и тот, проснувшись с дикими криками, до утра так и не смог уснуть: он смотрел в одну точку опухшими красными глазами с огромными мешками под ними, уже минут пять мешая ложечкой в чашке кофе, в которую даже не положил сахар, и не реагировал ни на какие обращения. Остальные перенесли ночь легче, но тоже не без потерь: Чонин схватил большую занозу, во сне проведя рукой по полу; Феликс споткнулся в тёмном коридоре о чью-то сумку с вещами, когда пытался отыскать для макне аптечку с перекисью; около трёх часов в туалете вдруг забурлила ни с того ни с сего вода, да так, что стены дома задрожали, до смерти всех перепугав. Словом, весёлая выдалась ночка. А последовавшее за ней утро – ещё веселее, потому что вскоре после того, как разбитые, невыспавшиеся, обкусанные комарами и частично травмированные айдолы наконец собрались на кухне, к участку подъехала машина, а в дом летящей походкой ворвался искренне довольный организатор, не постеснявшийся отпустить парочку шуток про «городских неженок, впервые увидевших настоящую жизнь» (что звучало весьма лицемерно, учитывая, что сам-то он собирался уехать в свой светлый чистый офис, оснащённый всеми благами цивилизации и расположенный не на голой земле, а на высоком этаже многоэтажки в центре города). Цель его визита, казалось, заключалась в том, чтобы поглумиться над артистами, но в конце своей насмешливой речи он наконец заткнулся ненадолго, чтобы собраться с мыслями и вытащить из внутреннего кармана пиджака конверт. – Это – ваше сегодняшнее задание, – оповестил он, протягивая конверт Чану. Тот заторможенно принял его, оглядел со всех сторон и распечатал, доставая из него фотографию на обозрение всех участников, столпившихся за его спиной. На фото был изображён аккуратный дворик с маленьким огородом, цветочными клумбами и ровным постриженным газоном. – Это какой-то ребус? – приподнял бровь Минхо, покачивая в одной руке чашку с кофе и вглядываясь в изображение. Чан покрутил фотокарточку, заглянув на оборотную сторону, но ничего не нашёл и передал остальным мемберам, чтобы тоже изучили картинку. Ведущий выжидающе смотрел на парней, но, видя лишь недоумение на их лицах, наконец сжалился: – Ничего не напоминает? – по красноречивым взглядам было предельно ясно, что нет, и мужчина с готовностью отдёрнул занавеску на окне, открывая вид на заросший бурьяном и опавшими листьями двор. Первым поняв, к чему он клонит, Чонин мученически застонал: – Да ладно? Неужели наших вчерашних страданий было недостаточно? То ли не услышав его горестного бормотания, то ли просто проигнорировав, организатор подождал, пока помятые от бессонной ночи физиономии озарит осознание неизбежного, после чего торжественно объявил: – Так выглядел этот двор в свои лучшие времена. До конца выпуска вы должны постараться вернуть ему первозданный вид… – Это сколько лет назад такое было? – едко поинтересовался Сынмин, на глаз прикидывая, что прошёл явно не один год с момента появления снимка, если он вообще не был детищем фотошопа. Организатор лишь отмахнулся от него и, заявив, что на всё про всё у них несколько дней, побыстрее покинул дом, избегая участи быть силой втянутым в общую трудовую деятельность и оставляя восьмерых растерянных парней наедине с той работой, во избежание которой они усердно учились и тренировались всю жизнь. Но выбора у них, как уже было понятно, не было; оставалось лишь надеяться, что в машину к организатору залетит с участка какая-нибудь злющая оса, а им по итогу выплатят приличный гонорар и дадут много выходных в качестве компенсации. А сейчас придётся натянуть на лицо бодрую улыбку, включить камеры и постараться показать себя с самой лучшей стороны перед фанатами, которые, возможно, позже их пожалеют. После завтрака, прошедшего перед объективами, ребята расписали примерный план работы на все оставшиеся дни, чтобы не перетрудиться, распределили зоны и вытянули жребий, определяя, кому что достанется. Так, Чонин отправился полоть и приводить в порядок огород, Чанбин и Чан – спиливать свесившиеся через забор ветки деревьев, Хёнджину вручили газонокосилку, а Феликс и Сынмин были отправлены на кухню готовить для работников обед и ужин. Что касается Минхо и Джисона, то им двоим досталась куча земли посреди двора – её требовалось перекопать и на тачке вывезти за пределы участка, в лес, на что по расчётам должно было уйти несколько дней. Собрав и разделив всё необходимое оборудование, новоявленные садовники начали свой трудовой десант, не без страха глядя в предстоящий объём работы. На удивление, Джисон вполне спокойно отнёсся к своей миссии: она даже показалась ему проще, чем у других, хотя копать почву было нелегко из-за того, что к земле примешалась глина. Зато он не ковыряется в траве, не залезает с пилой на деревья и не гремит кастрюлями на кухне, где сто процентов сжёг бы что-нибудь и оставил бы всех без обеда. А тут – маши себе лопатой, перекидывайся шутками через забор с Чанбином, катай тачку, словно штангу в спортзале поднимаешь, только бесплатно, и всё это рядом с любимым парнем. Который, к слову, не так тепло отнёсся к своей задаче: глина у него сильно прилипала к лопате, чем мешала копать и жутко раздражала, ручки тачки натирали нежную кожу ладоней даже сквозь перчатки, в лицо постоянно лезли мошки, а глаза слепило солнце – словом, ни малейшего удовольствия Минхо от этого задания не получал и даже не мог сделать вид, что ему сколько-нибудь весело, потому и не поворачивался в сторону камеры, чтобы та не видела его задолбанное лицо. Хану было даже немного страшно разговаривать с ним, таким злым и уставшим, поэтому он трещал только со стэй и пробегающими мимо другими мемберами, отвлекая внимание от своего парня. За это Минхо, хоть и скажет это много позже, был ему благодарен. Вскоре, когда камеру от них перетащили к Чану и Чанбину, принявшимися рубить дрова (в этом выпуске всем фанатам сказочно повезёт увидеть по пояс голого Чана, размахивающего топором как опытный дровосек), Джисон тихонько приблизился к Ли, наклоняясь к нему поближе и кокетливо складывая ладони на ручке лопаты: – Что думаешь по поводу моего вчерашнего предложения? – самым томным и нежным голосом прошептал он. Минхо, у которого опять лопата застряла в глине, чертыхнулся и с силой толкнул её ногой. – Хан Джисон, если не перестанешь говорить чушь, я тебя самого в эту сраную кучу закопаю, – сквозь зубы процедил он, но, поняв, что копательная принадлежность из земли никак не вынимается, устало облокотился на неё, положив руку на поясницу. Но Джисон не был бы Джисоном, если бы не добился чёткого и ясного ответа: – Я это серьёзно предлагал. Там можно было бы поставить палатку, получилось бы что-то вроде кемпинга. Тебе же нравится такое… – Ты видел, сколько у нас работы? У нас времени даже на обычный кемпинг или хотя бы отдых не останется, – нехотя заинтересовавшись, пробурчал Минхо. Лопата наконец поддалась на его рывки, вот только вместе с землёй на свет показался целый клубок копошащихся червей. На лице Ли показалась такая смесь ужаса, отвращения и отчаяния, что Хан всерьёз испугался, что у его парня прямо сейчас начнётся истерика. Осторожно отодвинув черенок от старшего, он перевернул совок так, чтобы всё содержимое высыпалось в тачку, прикрыв комками глины всех беспозвоночных. В голову вдруг пришла невероятно тупая идея. – А если я перекопаю всё за тебя, согласишься? –вкрадчиво спросил Джисон, не сдерживая хитрой ухмылки. Минхо медленно поднял на него глаза, в которых вместе с вопросом «ты дурак?» бегущей строкой прочитывалась фраза: «я готов на всё, чтобы меня избавили от этой пытки». – Ты что, думаешь, если перекопаешь за меня всю глину, я соглашусь и отдамся тебе в глухом лесу? – опасно переспросил он, глядя точно в лицо Хана, но тот не струсил и не отвёл взгляд в сторону, с вызовом приподняв подбородок и замечая внутренний спор Минхо с самим собой. Кажется, если расчёты Джисона неверны, то они могут если не поссориться, то точно оставить между собой большую неловкость. Однако Ли не настроен конфликтовать и спорить с кем-то помимо внутреннего голоса, который мечтает лишь сбежать куда подальше от этой чёртовой кучи. – Ладно, – просто отвечает он, заставляя Хана неверяще моргнуть: что, правда сработало? – Но тебе придётся работать сегодня одному за двоих. Ты готов? – Для тебя на всё готов, чагия, – весело ответил Джисон, улыбаясь и перехватывая поудобнее лопату, – А ты готовь спрей от комаров. Минхо закатил глаза, но не смог сдержать ответной усмешки при виде такого воодушевления на лице возлюбленного. Вместо этого он стянул с себя перчатки, вешая их на ручку лопаты, воткнутой в землю, развернулся и, напоследок одарив Хана многозначительным взглядом, ушёл в дом, спасать их сегодняшний обед и ужин – Феликс с Сынмином с самого начала были в панике и растерянности, осознав, что готовка лежит на них. Джисон же, продолжая глупо улыбаться, с утроенным рвением вонзил заострённую часть совка в глиняную кучу: он по глазам Минхо понял, что тот не особо в его силы поверил, и почти что оскорбился, но желание увидеть лицо Ли в тот момент, когда он с нахальной улыбкой возьмёт его под руку и уведёт за ворота, под сень раскидистых деревьев, было сильнее. Может, Хан и повёлся на слабо, которое сам же себе и поставил, но отступать он теперь точно не намерен, да и в силах своих не сомневается – что же может пойти не так? (О, как оказалось, может. Но об этом он узнает позже.) В утренние часы работа шла на ура: он раскапывал помаленьку себе землю, катал её на тачке по участку, попутно веселясь и всячески выделываясь перед друзьями и камерами, а за забором, в лесу деловито осматривался, уже заранее выбирая место, куда приведёт своего хёна. Богатая фантазия, не скупящаяся на разной степени пристойности картинки в голове, подгоняла его, добавляла сил, поэтому никакой усталости и утомления Хан не ощущал, напевая песни собственного сочинения и разговаривая то с мемберами, то с объективами, то со всякими букашками. Настроение у него было просто на высоте – причём, по-настоящему, а не только для камер, как у многих других ребят. Во время одной из ходок с тачкой, тяжести которой Джисон практически не ощущал, его остановили Чанбин и Чан, возвращавшиеся из леса с охапкой только что спиленных веток: – Джисон, а ты чего один? Куда Минхо пропал? – спросил Со, обводя глазами участок. Хан улыбнулся: – Отправил его домой, пусть поможет лучше Феликсу и Мини. А то вдруг у них что-то пойдёт не так – слишком большая цена за ошибку… Чанбин не стал спорить, понимающе закивав: он был полностью согласен, что таким ответственным заданием, как приготовление еды, должен заниматься кто-то достаточно опытный. Но Чану такого ответа было недостаточно: – Почему тогда не позвал к себе кого-то из них? Это задание было рассчитано на двоих. – Не стоит, я и один прекрасно справляюсь, – Джисон энергично качнул тачку, показывая, что у него всё под контролем, но взгляд лидера остался непреклонно выжидающим, – У нас было что-то вроде спора, – всё же признался Хан, неловко улыбаясь, – На желание. Чанбин ехидно улыбнулся и бросил взгляд на смутившегося Чана: было довольно очевидно, какие желания могут загадывать парочки, которым так редко выпадает возможность уединиться. К их ситуации все мемберы относились со всем пониманием и деликатностью, да и вдохновлённый Джисон не был похож на человека, взявшего на себя действительно непосильную ношу, поэтому Бан Чан, стремясь закончить этот неловкий диалог, так неожиданно вогнавший его в краску, согласно кивнул и отошёл с дороги: – Только не перетрудись, пожалуйста, знай меру. Никто не хочет, чтобы ты завтра не смог подняться на ноги. Хан лишь беззаботно фыркнул на такое предупреждение и, пожелав парням удачи, покатил тачку дальше в лес. Джисон же не новичок в физических нагрузках – ходит в зал наравне с Чаном и Бином, он прекрасно знает свои пределы и уверен, что справится. Его вовсе не обязательно так опекать, хотя такая забота лидера и была в какой-то мере приятна. Ещё какое-то время всё шло так же гладко. Ровно до тех пор, пока вошедшее в зенит солнце начало печь со всей силой. Глина от жары немного подплавилась и стала хуже выкапываться, а Джисон словно начал таять вместе с ней: глаза жгло от яркого света, в толстовке стало невыносимо жарко, а голову уже ощутимо припекало. Хотелось пить. Впервые за день Джисон усомнился в правильности своего решения, ругая себя за поспешность и азартность, но совсем потерять веру в себя ему помешал тонкий, такой любимый силуэт, показавшийся из дома и направившийся в его сторону. Хан мигом выпрямил спину и придал лицу самое расслабленное и довольное выражение, не желая показывать, что начал уставать. – Ты ещё не передумал? – спросил Минхо, приблизившись к нему. – Не дождёшься. Я полон сил и решительности, – гордо ответил младший и стянул с себя толстовку через голову. Нельзя было даже сказать, что он соврал: присутствие Ли заставило подобраться и хотя бы сделать решительный вид, а его голодный взгляд, которым он скользнул по открывшемуся на секунду подтянутому животу Хана, и вовсе вызвал новый прилив сил и возбуждения. Минхо хмыкнул и протянул ему бутылку воды, на которую Джисон с жадностью накинулся. Старший выглядел уже намного лучше, чем с лопатой в руках: он явно успокоился и расслабился, оказавшись в своей стихии – в доме, на кухне, на которой управлялся всегда просто блестяще и не без удовольствия. При виде такого Ли, настроение которого ощутимо поднялось, Хан тепло улыбнулся, понимая, что всё-таки поступил правильно, взяв на себя работу своего парня. – А как там дела на кухне? Феликс и Сынмин не успели ничего сжечь? – с улыбкой поинтересовался он, отдавая Минхо полностью опустошённую бутылку. – Знал бы ты, как они были счастливы, когда я к ним пришёл, – фыркнул Ли, – Они очень внимательные и послушные ученики. Скоро тоже научатся неплохо готовить, и не только сладости. – Ты всё равно будешь лучше всех, – заверил его Джисон, на что старший махнул рукой, но не без довольства усмехнулся: – Ой, не подлизывайся. Лучше следи за своей глиной – я нарушать договор не собираюсь... – И не надо. Готовься лучше к его исполнению, – уверенно заявил Хан, вырвав из Минхо ещё один смешок. Разжав руку, которую до этого держал в кулаке, Ли поднёс к лицу младшего кусок морковки, которую тот с радостью взял зубами, тут же начав активно пережёвывать и благодарно кивая, и нахлобучил ему на голову свою панаму. Минхо спрятал умилённую улыбку и перед уходом, подгадав момент, с размаху шлёпнул своего парня по заднице: – Я любя, – подмигнул он и поспешил отбежать на безопасное расстояние, когда Хан развернулся, чтобы отомстить, – Эй, нет! У тебя руки все в земле! Доедая принесённое угощение и провожая влюблённым взглядом Ли до крыльца, Джисон чувствовал, что в нём снова полно энергии и сил и что никакая куча ему уже не страшна. Перехватив поудобнее лопату, он решительно бросился в бой с глиной.***
Иногда Джисон напоминал себе ворону из старого анекдота: сильный-то он сильный, но долбанутый… После перезарядки дело пошло лучше, но эффект длился не так уж долго: всё же затраты физических сил не получалось окупить одним только позитивным настроем. В середине дня мышцы уже начали ныть, а те факторы, которые прежде отодвигались на второй план, существенно мешать: жара уже доставляла сильный дискомфорт, как и насекомые, кружащиеся в воздухе, и глина, которой со временем словно вовсе не становилось меньше, сколько бы Хан не вывозил её прочь с участка. Уже даже перед камерой, с которой расхаживал закончивший со своей стрижкой газона Хёнджин, не получалось улыбаться и смеяться искренне. Но вместо того, чтобы взять перерыв или вовсе закончить на сегодня, Джисон с усилием налегал на лопату и тачку, злясь на то, что не может справиться с какой-то кучей земли. Минхо больше не показывался из дома, погружённый в дела, и без его подбадриваний у Хана открылся резервный источник энергии – упрямство. Теперь он делал это не для того, чтобы выиграть спор или хотя бы впечатлить своего парня. Он был обязан доказать себе, что способен справиться с работой, которую с такой самоуверенностью взвалил на свои плечи, и не мог отступить, иначе бы разочаровал всех, и себя в первую очередь. Поэтому, не думая об усталости и нарастающей боли в теле, Джисон упрямо продолжал тащить переполненную землёй тележку к воротам участка, и, похоже, глядя на его свирепый вид, никто не отваживался его остановить. Когда всех позвали на обед, Хан сделал вид, что не услышал, запретив желудку посылать жалобные трели: он знал, что если сейчас отвлечётся, сядет и хоть немного расслабится, то уже не поднимется обратно. А такого он допустить не мог. Минхо выходил несколько раз на крыльцо и обеспокоенно смотрел на него, но не мог выбрать момент, чтобы отлучиться с кухни и за руку притащить младшего в дом – в конце концов, он тоже был занят. Поэтому Джисон и продолжил ломать себя во дворе, тихонько матерясь под нос и надеясь, что Хёнджин с камерой шастает где-то в другом месте и никак не сможет запечатлеть такой компрометирующий материал. Ближе к вечеру он уже практически не видел ничего впереди себя, автоматическими движениями насыпая землю, увозя её прочь и возвращаясь обратно. Обеспокоенные лица мемберов смешивались в одно размытое пятно с серым дном тачки, бурым цветом глины и зеленью леса, а на осторожные слова, что он уже почти выполнил план, Джисон лишь злился и по новой стискивал зубы: почти – не совсем, и он точно не хочет потом испытывать стыд за то, что провалил задание. А если отключить голову и не думать о своих движениях, то притупляется и боль, и усталость, которые они причиняют, что позволяет парню словно зомби шататься по всему участку, когда остальные уже переключились по несколько раз на что-то другое. И пусть руки едва держат лопату, тачка ходит ходуном и почти что переворачивается – Хан обязан справиться со своей задачей несмотря ни на что. Пусть даже это выставит его придурком.***
– Джисон всё ещё не пришёл? – удивился Феликс, спускаясь со второго этажа вниз и оглядывая всех присутствующих. Услышавший его Минхо высунулся из кухни с лопаткой в руке и нахмурился: – Он что, всё ещё на улице? Все уже вернулись, что он там до сих пор делает? Сынмин отодвинул занавеску, водя по участку глазами, и наконец подал голос, увидев Хана, едва передвигающего ноги и вкатывающего во двор пустую тачку: – Вот он, из леса вышел. Нам стоит позвать его. – Нам давно нужно было это сделать, – недовольно прошипел Минхо и распахнул окно, чтобы максимально строгим голосом позвать Джисона в дом и приказать ему перестать возиться с чёртовой земляной кучей – ему не стоило так серьёзно воспринимать их пари и уж тем более не стоило так убиваться весь день, забыв о еде и отдыхе. Но Хан, проковыляв до середины двора, остановился и растерянно огляделся – как и все остальные мемберы, в изумлении округлившие глаза и уставившиеся на еле стоящую на ногах фигуру парня, освещённого лучами заходящего солнца. Участок был абсолютно ровным. – Он что… В одиночку всё сделал? – не веря собственным глазам, прошептал Хёнджин, всё ещё державший камеру, в объектив которой отлично попали вытянувшиеся в удивлении лица всех участников и результат работы одного молодого рэпера. А, ну и тот самый рэпер, кажется, только что осознавший, что сделал, и повалившийся прямо в пустую тачку, словно в кресло. Вот это кадр. – Вот придурок, – со смесью страха, гнева и восхищения прошептал Минхо. Его парень точно поехавший упрямец.***
Джисону казалось, что он умер. Ну, или вот-вот умрёт – скорее второе, потому что при первом варианте он вряд ли ещё чувствовал бы такую боль. Нет, он и раньше иногда слишком зарывался в спортзале и брал на себя больше, чем могло выдержать его тело, за что потом платил ноющими мышцами на следующий день. Но то, что он чувствовал сейчас, не шло ни в какое сравнение с тем утомлением – это была какая-то пытка. Каждый сантиметр тела, каждая клеточка отзывалась болью на малейшее движение, даже просто на дыхание, его бил озноб. Особенно адски болели спина и руки, больше всего пострадавшие в его экстремальной «тренировке»: каждый вдох давался с болью, и потому Джисон старался дышать как можно менее глубоко. Возможно, было бы чуть легче, лежи он на животе, но на то, чтобы перевернуться, у Хана не было сил. У него вообще сил не было ни на что, кроме как лежать неподвижным бревном на своём спальнике и тихонько скулить от боли, пользуясь тем, что все остальные ужинали внизу, на кухне, и его никто не слышал. Хотелось плакать от боли и жалости к себе, а ещё от злости на собственную глупость и упрямство, но этого он не мог себе позволить – слишком много энергии на это нужно. Дверь тихонько приоткрылась, и в неё проскользнул Минхо с подносом в руках. Он негромко захлопнул дверь, отрезая весёлые голоса остальных мемберов и повернув щеколду, после чего, подойдя к Джисону и аккуратно поставив поднос с едой рядом с ним, присел на соседний спальник: – Ты пропустил обед сегодня. Хочешь поесть? – тихо спросил он. Хан лишь промычал отрицательно, закрывая глаза: он отлично знал, как выглядит то укоризненное лицо, с которым на него смотрит Ли, и даже в полумраке комнаты с единственным включённым ночником видел его очертания. Ему и без того было стыдно перед ребятами, которым пришлось на руках тащить его со двора в дом, практически самим отмывать его в душе, потому что сам Джисон был не в состоянии даже стоять на ногах, а потом ещё и поднимать наверх по крутой лестнице, с которой Хёнджин едва не нырнул носом вниз. А перед Минхо, который вместо того, чтобы сидеть в компании друзей и веселиться, вынужден сидеть с его полуживой тушей, и того более… Ли помолчал немного, буравя суровым взглядом пол рядом с Ханом, после чего тяжело вздохнул и сложил руки на груди: – Ты идиот, Хан Джисон. Сколько человек сегодня тебе сказали не перенапрягаться? Да даже если забыть о них, ты сам-то должен знать, чем опасно переутомление? Это всё из-за нашего договора? Ты дурачок, если не понимаешь, что ни один спор не стоит таких последствий. Теперь вместо того, чтобы умеренно работать и отдыхать со всеми, тебе придётся лежать здесь и восстанавливаться. Браво, – он снова вздохнул и потёр переносицу. Хан молчал, стойко выслушивая всё и виновато хмурясь – единственное действие, которым он мог передать свою эмоцию. Он отлично понимал, что заслужил этот выговор, что упрёки Минхо справедливы и что он действительно придурок, раз не мог продумать последствия своего упрямства. Но того, что после небольшой паузы старший вдруг улыбнётся и по-кошачьи сощурит глаза, он не ожидал. – И всё же, при всём моём осуждении, это достойно восхищения. Не думай, что это повод гордиться, но то, что ты в одиночку за день выполнил план групповой работы на три дня, впечатляет, – Ли пододвинулся поближе к голове Джисона, запустив в его мокрые после душа волосы пальцы, наклонившись и оставив на щеке нежный поцелуй. Хан почувствовал, как теплеет в груди и даже боль слегка отступает от близости любимого человека, и подставился под ласку, блаженно улыбаясь, – И ты всё-таки выполнил условия договора. Не то, чтобы я в тебе сомневался, но теперь я просто обязан выполнить свою часть, – совсем убрав из голоса недовольство, промурлыкал он на ухо младшему. Тот вымученно застонал и закрыл руками лицо, с трудом найдя в себе на это силы: – Хватит, хён. Мне так стыдно… Я тебе все уши прожужжал этим лесом, а теперь даже с места сдвинуться не могу. Прости меня, я сам же всё и запорол… Минхо многозначительно хмыкнул где-то наверху, чуть отстранившись от Хана: – Вот и будет тебе уроком, как себя не щадить. – Ты жесток, хён… – промычал Джисон себе в ладони, всё ещё лежащие на лице. Однако старший, кажется, вовсе не планировал на этом заканчивать: – И всё-таки, по моему мнению, ты заслужил хотя бы какую-то награду, – проговорил он, после чего Хан почувствовал, как с него стаскивают одеяло и тело покрывается мурашками от холода. – Что ты делаешь… хён? – слабым голосом спросил он, отнимая руки от глаз и непонимающе глядя на Минхо. Тот, усмехнувшись, провёл рукой по груди младшего, спускаясь ниже, к подтянутому животу, и остановился на поясе пижамных штанов. Глаза Джисона изумлённо округлились, – С-стой, Минхо, я не думаю, что смогу сейчас… Его отчаянная реплика прерывается собственным стоном, едва заглушенным всё ещё не опущенной на матрас рукой, когда ладонь Ли легла ему на пах, чуть сжимая и поглаживая через ткань штанов мягкий член. – Уверен? – насмешливо спросил старший, чувствуя, как орган твердеет в его пальцах. Джисон, густо покраснев и поджав губы, удивлённый и смущённый реакцией собственного тела, посмотрел на него неуверенно: – Я всё равно не могу двигаться. – Тебе и не нужно, – нетерпеливо проговорил Минхо, подтягиваясь к его лицу и целуя искусанные губы, скользя языком по ровному ряду зубов и осторожно гладя пальцами чужую щёку, – Лежи и расслабься. Я всё сделаю сам, – прошептал он ему в приоткрытые губы, после чего, оставив последний нежный поцелуй на кончике носа, спустился вниз, к смуглой шее и чётко очерченным ключицам, зацеловывая их и слабо, не оставляя следов, но пуская табуны мурашек, прикусывая, постепенно расстёгивая пуговицы рубашки. Джисон прерывисто выдохнул: всё его тело до сих пор отзывалось болью на любое движение, но ласки возлюбленного, столь редкие и потому такие желанные, и возбуждение притупляли боль, заставляя переключать внимание с неё на другие ощущения. А в тот момент, когда рука Ли, оторвавшись от его груди, вновь коснулась уже полностью вставшего члена, он и вовсе запрокинул голову, выгнувшись под прикосновениями, словно спина никогда и не болела. Из горла вырвался протяжный стон. – Тише, дорогой, внизу ещё могут быть включены камеры и микрофоны, – с улыбкой проговорил Минхо, словно издеваясь и обхватывая ствол пальцами, лаская головку через одежду. Хан стиснул зубы и прижал ко рту руку, молясь, чтобы она хоть немного заглушила его. Казалось, из-за переутомления его тело, уже неспособное на какие-либо движения, стало в разы чувствительнее, буквально каждое касание Ли прошибало его словно разрядом тока, разгоняя кровь и заставляя гореть и плавиться под ласками вместе с перегревшимся мозгом. А вкупе с нарочито медленными, неторопливыми движениями старшего все его действия превращались в сладчайшую пытку… Глядя на полное отчаяния и желания раскрасневшееся лицо Джисона, Минхо не мог перестать довольно улыбаться, осознавая, что сам довёл его до такого состояния в считанные минуты. Ещё тогда, в первый их разговор перед сном, Хани был прав: у них не так много возможностей побыть наедине, не так часто Ли удаётся видеть это очаровательное нуждающееся, невероятно возбуждающее выражение у своего парня, чтобы торопиться и упускать хотя бы секунду любования им. Поэтому он и медлил, растягивая удовольствие, покрывая медовую кожу младшего поцелуями, касаясь бусинок сосков и играясь с ними пальцами, вырывая из Джисона ещё один прерывистый выдох, больше похожий на скулёж. Ему нельзя было оставлять никаких следов, как бы ни хотелось оставить на этом прекрасном теле своеобразные метки, напоминающие, что и в этой индустрии, помешанной на идеальности и стандартах, есть место для любви и страсти, так не вписывающихся в этот самый стандарт, но Минхо наслаждался самим процессом, жаром чужого, такого любимого тела, его восхитительным вкусом, всхлипами удовольствия и тем фактом, что он один может так прикасаться к Хану, что именно его касания сводят рэпера с ума, что лишь он и больше никто может видеть это лицо. На эту картину он готов был смотреть вечно, без конца водя губами по тонкому телу младшего, не сводя с него глаз и растягивая эти моменты до бесконечности. Но, вообще-то, он планировал полюбоваться не только лицом своего парня. Зацеловывая подтянутый смуглый живот, умиляясь тому, как тот подрагивает от его прикосновений, Минхо потянул за резинку пижамных штанов Хана, спуская их на бёдра и выпуская из плена одежды возбуждённый член с покрасневшей головкой, на которой уже выступила капелька смазки. А вот и гвоздь программы. Ли облизнулся, голодно разглядывая его, и подул на головку, хихикнув над тем, как член дёрнулся вместе со своим обладателем. Он наклонился ниже, целуя орган у основания и скользя губами вверх по всей длине, щекоча его своим горячим дыханием. Джисон закрыл лицо руками, мелко вздрагивая от ощущений, и задержал дыхание, ожидая следующего шага старшего и посильнее стискивая зубы, чтобы не выпустить ни одного звука из своего рта. Но Минхо медлил, лишь поглаживая его бёдра. Не выдержав, Хан отодвинул ладони от глаз, встречаясь с тёмным от желания взглядом старшего, и тут же подавился собственным стоном, когда Ли внезапно широко лизнул головку, собирая языком каплю предсеменной жидкости и глядя точно в лицо Хани. Он хотел, чтобы тот смотрел. Ох… Что ж, тогда всё кончится даже быстрее, чем он думал – Джисон просто не сможет долго продержаться, неотрывно смотря на такую невыносимо горячую и чертовски прекрасную картину, как неподражаемый Ли Минхо с затуманенным возбуждением взором и его членом во рту. О, а Минхо был тем ещё любителем зрелищ: не торопясь брать в рот весь орган, он ласкал его языком, то проводя по всей длине и очерчивая поочерёдно каждую венку, то поднимаясь к головке и играясь с сочащейся смазкой дырочкой, заставляя младшего всхлипывать и не сводя глаз с его лица, ловя на нём каждую эмоцию, все оттенки удовольствия, и этот пристальный взгляд, такой жадный и влюблённый, плавил Джисона ничуть не меньше, чем его же прикосновения. У Хана точно никаких шансов продержаться долго. Когда парень под ним превратился во всхлипывающее месиво, Ли решил, что пора переходить к самому главному. Ещё раз поцеловав головку, он взял её в рот, посасывая и обводя языком уретру, заставляя Джисона выгнуться дугой и простонать себе в предплечье, прикусив его в попытке заглушить себя. Возможно, в том, что они так редко могли побыть вдвоём, были и некоторые плюсы – например, то, что за долгое время воздержания чувствительность взлетала просто до небес, заставляя при каждом нечастом контакте испытывать крышесносные ощущения. Внутренне улыбаясь и наслаждаясь звуками, так старательно и безуспешно скрываемыми Джисоном, Ли опустился ртом ниже, беря член наполовину и вытягивая язык, начиная покачивать головой. Хан метался на простыне, пытаясь заглушить собственные стоны и всхлипы: его мышцы всё ещё ныли, каждое движение сопровождалось болью, но горячий рот Минхо дарил совершенно иные по окраске ощущения, и от этого контраста между болью и удовольствием Джисон разваливался на куски, извиваясь на постели и едва сдерживая полные наслаждения крики. Он держал в голове слова старшего о микрофонах и прекрасно помнил о сидящих внизу друзьях, не желая посвящать их в свою и Минхо личную жизнь, но отчего-то мысль о том, что ребята на первом этаже спокойно общаются, смеются и обсуждают прошедший день, пока прямо над их головами Ли высасывает из него последние остатки здравого смысла и самоконтроля, словно разогревала кровь ещё сильнее (хотя, казалось бы, куда больше) и подталкивала его ближе к краю, заставляя беспорядочно хватать ртом воздух и кусать то подушку, то собственные руки в попытках не дать вырваться хотя бы самым громким и пошлым звукам. Даже не думая прекращать это безумие, Минхо постепенно спускался ниже, насаживаясь ртом на член младшего и проталкивая его головку себе в горло, активно сглатывая и продолжая движения головой. Когда его нос уткнулся в лобок Хана, Ли удовлетворённо замычал, пуская вибрацию. Джисона буквально подбросило на матрасе. На такой резкий рывок тело немедленно отозвалось болью, куда более сильной, чем ранее, но и те импульсы, что посылал снизу Минхо, были интенсивнее прежних. Из глаз младшего хлынули слёзы от полноты ощущений, он уже практически не мог контролировать собственные стоны, прорывающиеся через все заслонки в виде искусанного предплечья и мокрой от слюны и слёз наволочки. Ли хватило всего нескольких движений головой, сопровождаемых гортанным мычанием, чтобы тело Джисона охватила дрожь. Уши словно заложило комками плотной ваты от приближающегося оргазма. Внизу живота собрался пульсирующий горячий клубок, и Хан выгнулся дугой, до хруста в спине, совсем забыв о боли, ослеплённый яркой вспышкой накрывших с головой ощущений, уже не в силах сдерживать вскрик, кончая в рот Минхо, не отстранившегося и проглотившего всё без остатка. Перед глазами потемнело, и на мгновение Джисону показалось, что он потерял сознание, прежде чем мощный оргазм, затопивший его удовольствием с ног до головы, стих, сняв окаменение со сведённых словно судорогой мышц и позволив ему обессиленно упасть спиной на матрас. Ли вытер губы тыльной стороной ладони, оглядев тяжело дышащего младшего, закрывшего глаза и словно мгновенно отключившегося, чему противоречили только беззвучно шепчущие какие-то маты губы. Пока Джисон приходил в себя, Минхо осторожно натянул на место штаны, после чего нежно усмехнулся и лёг на матрас рядом, прижимаясь к горячему и мокрому от пота боку. Потребовалось несколько минут, чтобы Хан приоткрыл глаза, глядя расфокусированным зрением в потолок, пока его взгляд постепенно становился осмысленным и непомерно уставшим, но восторженным и удовлетворённым. – Как ты себя чувствуешь? – прошептал ласково Ли, убирая с его лба не до конца высохшие после душа и уже заново взмокшие волосы. Его горло саднило, но эти, казалось бы, неприятные ощущения заставляли прикусывать губы и довольно улыбаться – он точно запомнит этот вечер надолго. Джисон растерянно моргнул, обрабатывая заданный вопрос, после чего вдруг растянул искусанные губы в глупой улыбке: – У меня почти ничего не болит… Ты что, волшебник, хён? – Ага, нашёл волшебное лекарство, – фыркнул старший, насмешливо щурясь. – И правда волшебное… Может, будешь лечить меня почаще? – слишком бодро для того, кто только что чуть не вырубился от оргазма, проговорил Хан, играя бровями и хихикая, когда Ли в шутливой злобе шлёпнул его по бедру: – Размечтался. Это всё для того, чтобы ты не лежал завтра овощем. – Но как же ты, хён? Ты так и не кончил, – вспомнил Джисон, растерянно смотря вниз, на промежность Минхо и несмело тянясь к ней рукой. Ли покачал головой, усмехаясь и перехватывая его ладонь. – Не нужно. У нас ещё будет время на это. Ты всё равно раскопал всю эту кучу, лишив нас работы на три дня. Думаю, найдётся час-другой прогуляться по лесу… Джисон аж подскочил на месте, тут же сморщившись: боль всё же ушла не полностью. – Ты… ты это серьёзно? Но ведь ты не хотел… – Подумал, что, возможно, это не такая уж и плохая идея. Особенно с палаткой, – с деланным безразличием пожал плечами Ли, – Да и Хёнджин с Феликсом тоже выбрали время и сходили на разведку. Показали фотки, рассказали, как всё было красиво. Только вот снимать клеща с задницы Ликса было не очень удобно… – Чего?! Откуда он там взялся? – изумился Хан, вытаращивая глаза. Минхо сначала фыркнул тихонько, но не выдержал и рассмеялся в плечо младшему: – Откуда я знаю, они не сказали. Краснели только и глаза отводили, а Джинни вообще чуть в обморок не упал, пока я этого маленького гадёныша топил в растительном масле. Только учти, что с тебя я никого снимать не буду, если прицепится – сам будешь справляться. – Не волнуйся, хён, в эту задницу позволено вцепляться только одному клещу. Но его в масле не утопишь – он сам кого хочешь утопит, ну, или салфетками придушит… Качая головой и без конца посмеиваясь над дурашливостью своего парня, Ли прижался к нему сильнее, чувствуя ответное объятие и переплетая их ноги, лениво думая о том, что надо бы открыть дверь, чтобы столь тактично позволившие им побыть вдвоём мемберы смогли попасть в комнату и лечь спать, будто ничего не было. Будто они ничего не слышали через картонные стены, предусмотрительно завершив съёмки раньше времени и выключив аппаратуру. – Так откуда у тебя клещ, Феликс? – задумчиво спросил Чан, глядя в сторону помидорно-красных Ёнбока и Хёнджина, опустивших взгляд в пол.