Сердце Бога

Венти приходит в себя под звуки собственного имени. Не имени барда-бродяжки, собирающего мору по монетке на новую бутыль, а… божественного. «Всемогущий Барбатос, помоги мне исцелить это дитя!.. ох, почему же ничего не получается?..» — раздаётся женский голос над ним. Та девушка из собора, она…касается его. Поток элементальных сил — не слабый, но ничтожный для существа, полностью сотканного из сил стихии — струится по его телу. Сделав над собой усилие, он открывает глаза с опасливостью опытного пьяницы. Отупевшим взглядом глядит перед собой, смутно отмечает наступившую ночь — уже зажглись фонари искорками по бокам вымощенной камнем мостовой — и жёлтое пятно вполовину поля зрения (и с каких пор он лежит на земле?) Путешественник… Путешественник. Всё вспыхивает в голове осознанием — предвестники, кратковременная стычка, Глаз Бога… Глаз Бога. Бард садится рывком — пугает целительницу, слышит-чувствует, как она отшатывается. Мгновенно накатывается боль — кажется, будто из самого сердца. Расползается гадкими щупальцами, на миг он захлёбывается ею, словно ветром в лицо. Лицо искажается гримасой, и золотисто-белое пятно кидается к нему. Его подхватывают за плечи, когда тело складывается пополам. — Б-бард! Ты очнулся! Ты… Он должен уходить. Немедленно. — Я в порядке. Спасибо вам, настоятельница. — маску веселья натягивают на лицо, и вот, перед пастором лишь дурашливый бродяжка, слегка перебравший вина. Будто не он только что лежал, распластавшись на мостовой у дверей собственного храма… — Ты выглядишь не очень хорошо…твоё лицо очень бледное. Может, если я не могу помочь тебе своими силами, ты пойдёшь со мной в собор и я- — Нет. — оу, это было слишком резко. Он поднимает своё тело в вертикальное положение — чересчур медленно, но и ладно. Венти кажется себе маленькой расколотой куклой. Он силой убирает руки от живота, где, кажется, уже расползается самая огромная гематома из тех, что у него только была. По ощущениям внутренности связали узлом, как дети вязали узелками травинки, да оставили так. Даже дышит — с опаской, но заставляет себя стоять ровно. Давит улыбку, покачивает головой. — Я в полном порядке, сестрица. Мне нужно идти. Не позволив целительнице даже попытаться остановить его, бард запрыгивает на парапет, и расправив планер, устремляется вниз. Скользит по струям ветра над крышами. Да поможет ему Барбатос не свалиться на пути…собственная мысль веселит, выцепляет истерический смешок, и мгновенно полёт начинает вихлять. Он чуть не цепляет краем крыла зубчатый флюгер, направляет потоки ветра, чтобы поддержать себя в воздухе. Пытается сконцентрироваться. Как же он слаб, раз не может сделать даже такого. Самый беспомощный архонт, хах. Позорище. Что сказал бы дружище Чжун Ли?.. Встречный ветер огибает его, гладит мягкими ладошками щёки, треплет дружески волосы и дёргает за косички. Внизу заканчивается черта города, тянутся ленточки дорог. И теперь, оставшись один на один с этим наполненным пространством, он понимает, что пуст. Пустота просачивается в вены, ядовито и страшно, свозняком в приоткрытую дверь. Венти касается солнечного сплетения, только пальцами — содрогается внутренне. Забрала… Сердце Бога. Его нет. Ох-х… Тяжёлый вздох. Всё кончилось. Остались лишь…последствия. С выдохом боль пронизывает его, ещё раз затягивает узел в желудке потуже — и опять виляет полёт. Он снова снижается, и поддерживать высоту нет сил. В голове — события войны. Холодеющее тельце барда, умерший бог, затихающие вихри…и свет Селестии, сошедшей к нему, что назначала его новым архонтом. Пьедесталы и цепи на человеческих шеях. Плач да мольбы и хмурое небо над его городом. Пробивается старая злость, запрятанная как можно глубже. Селестия не была всезнающей и вездесущей, иначе не допустила бы всего. А если знала…тем хуже. Для какой пользы ей было допускать убийства и кровопролития? Для чего было их убивать? Люди могут ошибаться, а боги…если они такие же, то Венти не хотел бы, чтобы они карали и миловали. Если они так же жестоки, то какой в их правлении толк? Он сжимает зубы, думая. Зачем им было убивать его друга? Лишать всех этих людей надежд и желаний, оставляя их лишь шестерёнками в неведомом замысле? Да даже если этот замысел неосознаваем, необъятен. Если он влечёт за собой боль и не предоставляет им выбора — Венти заранее против. Фатуи пытаются бросить вызов небесному порядку, свергнуть богов — пусть так. Он не будет препятствовать. Может, станет лучше? Опрометчиво, юношески, по-строптивому революционно — но Венти не боится. Если им нужен гнозис? Так пусть забирают. От того он не перестаёт быть тем, кем действительно является. Богом себя никогда не считал, а собственных сил хватит, чтобы защитить его город. Их город. Кулаки сжимает до побеления. Кровь на них чудится. Кажется, подними голову — и сгустятся бури и вихри…его отбрасывает назад, в те времена. Перед ним воскресает кровавая баня битвы архонтов. Венти заставляет себя концентрироваться на том, что видит. Старый способ — ну а как ещё выжить барду-стихоплёту, страдающему от болезненных снов? Морем колышется трава внизу, холмы и взгорки…ещё немного. Впереди показалась верхушка великанского дерева. Ещё немного. Неясно, в какой момент он начинает цеплять крыльями деревья. Неясно, в какой момент перестаёт глядеть перед собой, вместо того пристально вглядываясь в землю внизу, будто там найдётся спасение… Венти врезается в крону с нелепым выкриком да руганью, собирая на себя листву, будит птиц. Кувыркается в воздухе, летит вниз, и уже не может набрать высоту. В голове звенит. Плывёт перед глазами всё. Тело катится кубарем по траве, набивая синяки, путаясь в репьях и разбивая головки цветочные, вздымая в воздух венчики. Круговерть цветных пятен, лёгкий вскрик, когда его как игрушку бросает с горки — и движение останавливается. Венти раскрывает глаза. Сквозь листья над ним не проникает лунный свет. Дерево, самое большое в округе, возвышается над ним. Венти улыбается, горько, вымученно. Как жаль, что он попадает сюда который раз только потому, что ему больше некуда пойти. Каждый раз он притаскивает сюда свою тушку потому, что даже не ему принадлежащая оболочка на грани того, чтобы развалиться. «Венесса…» В ушах звенит так, что почти не слышно шелеста листьев. Он едва успевает перевернуться и встать на четвереньки, прежде чем его тошнит густой чёрной кровью. Тело уже начавшее заживление, отторгает разлитую в полости кровь. Он как никогда человек. Отвратительно живой. Ох, не для того он взял принадлежащее другому тело, не для того, чтобы его избивали и мотали по звёздам и безднам… Без гнозиса действительно тяжелее. Это мизерная жертва в сторону нового мира. Жалкая. Как можно было быть настолько малодушным, бояться того, насколько больно это может быть, что просто…ожидать? Он ждал, пока за ним придут. А иначе зачем было быть таким беспечным, будто подставляясь под удар? Так жалко. Насколько он знает своего старого друга Моракса, тот и вовсе в такой же ситуации отдал бы своё Сердце самостоятельно, обменяв на нечто большее. Извлёк бы его сам, в одиночестве. (как позже Венти узнаёт, так и произошло) Венти трясёт мелкой дрожью, пока он заставляет себя дышать медленнее, не заглатывая воздух. На глазах выступают слезинки. Тяжело отплёвывается от тягучей слюны и надтреснуто кашляет. Он всё же ощущает себя поломанной детской куколкой. Взвыл бы, да даже дышать больно. Внутри пусто, и каждая из оборвавшихся ниточек, что связали его с Сердцем, проросли в самую его середину, сходит с ума и вопит. К моменту, когда Путешественник появляется рядом с деревом, Венти уже успевает умыться в ближайшем ручье. Он сидит, привалившись к необъятному стволу, позволяет здешней энергии исцелять и ласкать его лицо, руки, заращивать пустоту. Чужое присутствие не позволяет окончательно расклеиться — Венти собирает себя в руки, даже улыбается легонько, устало. Всё это оставило его полностью без сил. Ему задают вопросы, и он говорит. Долго. Тихо, но голос его твёрд. Говорит о Селестии, об архонтах. Не увиливает, но не упоминает лишнего. Об его ненависти к Селестии Итэру звать ни к чему. Со временем он поймёт всё сам. Тот, кто спасёт их, уже начал свой путь, и у каждого в нём своя роль.