«Если бы я знал, когда видел тебя в последний раз, что это последний раз, я бы постарался запомнить твоё лицо, твою походку, всё, связанное с тобой. И, если бы я знал, когда в последний раз тебя целовал, что это – последний раз, я бы никогда не остановился.» ©Друзья (Friends)
Очередная бутылка, с кривой этикеткой, из под сомнительного спиртного напитка нещадно летит в бетонную стену. Разлетается на десятки разных осколков, в последние секунды своего существования вырисовывая на синих обоях мудреные узоры. Лиза закусывает наволочку подушки, размазывает слюни и невольно брызнувшие слезы по тонкой ткани. Хочется кричать, но получается лишь глухой стон, что болезненно отдаётся через нос в ушные перепонки. А за окном темно. А за окном идёт дождь.***
Козырёк серой кепки не позволяет каплям холодной воды попасть на лицо. Но щёки все равно мокрые. Темнота кромешная, беспросветная. Жадные чёрные тучи полностью поглотили лунный шар, не оставив ни кусочка. Только мигающий противным жёлтым светом фонарь даёт хоть какой-то ориентир в ближайшем пространстве. Лиза медленно перебирает ногами, разгребает грязными кедами мутную воду, что затекает за бортики и безжалостно пачкает белые носки с цветными надписями.***
Мокрая от дождя, театральная вывеска ярко светится в темноте. Приятно так, не мерзко, как желтющие фонари вдоль центральной площади. — Вот тут мы курили.. — вслух проговаривает, вытигявия дрожащую руку в сторону небольшого пространства между двумя тяжёлыми стенами. Встает туда, отмечает про себя, что стены стали давить, что от стен исходит холод. А вдвоём им тут было совсем не тесно. Не тесно и очень даже тепло. «— У тебя же зажигалка есть? — Лиза щёлкает своей пару раз, но та так и не загорается. — Есть, но я не дам. — Леха быстро убирает свою в нагрудный карман. Жмётся к девушке, вдавливает её в стену. Над ухом шепчет что-то грязное, непристойное. Не для чужих ушей. А она в ответ смущённо улыбается, пытается спрятать раскрасневшееся лицо в большом капюшоне.» Адски колит что-то под рёбрами. Сжимает, оттягивает, царапает. «— Я же тебя с того света достану... — взгляд у Алексея тяжёлый, серьёзный такой. И Лиза под ним сжимается, прячет перебинтованные руки в карман длинной синей кофты – стыдно. Правда за что, самой не до конца ясно. — Мне иногда так хочется тебя придушить.. — недовольно ворчит себе под нос, а огоньки зелёных глаз напротив смотрят насмешливо: «давай», мол, «храбрец.» Ответ все вертится на языке, но так там и остаётся.» Сердце проваливается куда-то вниз – к животу, и болезненно ухает уже там, пытаясь, кажется, сделать отбивную из внутренних органов. «— Лёш, — Лиза опускается перед ним на колени, пока тот сидит на неудобном стуле с оранжевой обивкой. Берет большую ладонь в две своих, бодает лбом. Заглядывает в голубые глаза и не понимает, чего такого интересного он нашёл в тумбочке с потёртой бело-зелёной наклейкой на другом конце комнаты. — ты ж меня любишь? Пересеченная шрамом бровь озадаченно взмывает вверх, и взгляд этот легко читается, мол: «дура, что-ли?» — Лиз, ты че?» Дура. «Грубые пальцы гитариста врываются в тогда ещё светлые волосы, давят на затылок. С силой притягивают к себе, и оказывать сопротивление совсем не хочется. Сухие губы ложатся поверх собственных, клетчатая рубашка нещадно сминается под чужими пальцами – это всегда что-то очень-очень хорошее. Особенно, когда холодные руки просачиваются под тонкую ткань одежды. Мозолистые пальцы скользят вдоль позвоночника, перемещаются на бока, сжимают бледную кожу. А руки у Леши большие, тяжёлые. Клеймят каждый сантиметр тела, пока не добираются до того самого заветного выше. Просто ебать, как ахуенно.»***
В очередной раз стоя на коленях перед унитазом, девушка размазывает кровь вперемешку со слезами по бледному лицу. Снова и снова сплевывает багровые сгустки в мутную воду. Кровь тянется изо рта тонкими ниточками от самого горла. Липкая, вперемешку со слюной, со шлепком падает на дно унитаза, разбивается на пары красных пузырей. Умирать не хочется. Но и жить тоже. Вообще ничего не хочется. Только его. Только Леху. «Он заправляет волосы упавшие на глаза ей за ухо, почесывает там же. — Котёнок... — зовёт тихо-тихо, чтоб никто, кто может находиться за пределами помещения не услышал. Ключ болтается в скважине незапертой двери, машет железным кольцом для крепления с вызовом. И это только добавляет азарта.» Котёнок. «Скупая слеза катится по мужской щеке, тотчас леденея на морозоре и оставаясь на коже блестящим холодным осколком. Алексей смахивает её, мотает головой и улыбается. Он всегда улыбается. Неискренне и не по-настоящему. И смеётся тоже. Но никогда не говорит, почему. Лиза прикрывает глаза, тянется к онемевшим губам. — Нельзя. — голос дрожит, как и рука, ложащаяся поверх приоткрытого рта. Зеленые глаза смотрят с мольбой, и даже черти в них останавливают свой привычный танец. Леха всегда говорит, что не может отказать, когда она так смотрит. И сейчас тоже не может. Но все равно заставляет себя.» Лиза раскидывается звездой на полу в ванной, часто-часто дышит. Рвотные позывы так и стоят кислым комом в горле, но сил освобождать желудок от очередного кровавого месева больше нет. Большой серый кот клубком сворачивается у ног на холодном кафельном полу. Издаёт озадаченное «мрр?», но так и не дождавшись ответа, просто утыкается мокрым носом в колено хозяйки. «Леха кладёт свою тяжёлую ладонь поверх женской кисти – случайно, по инерции. А Лиза сжимает её из всех тех сил, что вообще остались. — Тише... — глазами говорит, что не надо, отпусти. А она плевать хочет. Все смотрят? Пусть смотрят, раз так нравится. Только рискуют сегодня-завтра остаться без глаз.» Приподнимается на локтях, смотрит на грустного кота. — Мрр?.. — серый встаёт и утыкается мордой в перебинтованную до локтя руку хозяйки. А глаза у него голубые-голубые, грустные-грустные. Прямо как у Лехи. «Алексей гладит Лизу по плечу. Поверхностно так, по-дружески. А она перегибается через спинку стула, подаётся навстречу ласкающей руке. Лишь бы подольше чувствовать его прикосновение. А в голове все вертится и вертится: «не убирай, пожалуйста». Но он убирает руку с её плеча, прячет в карман чёрной кофты.» Лиза подкуривает мятую сигарету из такой же мятой пачки, с мятой надписью «курение убивает». Дрожащими пальцами стряхивает пепел в окно – на промокший отлив. И хочется убеждать себя, что так и должно быть. Что так нужно, что так правильно. Правда неясно, где это «правильно», где нужно страдать.