Ответ

      — Почему не пьешь? — звучит с интересом откуда-то сверху.       Как только она спрашивает, все слова вылетают из головы, кажись, вместе с пробкой от дорогого полусладкого, открываемого впопыхах. Где-то далеко, где-то не здесь – на деле, буквально за двадцать метров, – шумит радио припаркованной девятки, но Сееле не слышит.       Лишь сидит, ноги скрестив, на толстом одеяле и смотрит снизу вверх. В пол оборота, так, чтобы непринужденно, словно и не к ней обращались.       Это так глупо. Смешно аж до мурашек, но Сееле давным-давно признала: она готова со скалы слететь, лишь бы ещё раз встретиться глазами с – такими серьезными в пасмурные дни, – притрушенными металлической стружкой радужками. Ещё не успевшее оттаять озеро, около коего их компания остановилась, даже в сравнение не идёт с гладью немо ожидающих очей.       — Горько.       Сееле врёт. Лжёт безбожно и нагло, ибо говорит далеко не о бутылке пива в руке. В груди щемит, сжимается и вертится-вертится-вертится, как шарик железный на верёвочке меж пальцев. Недосягаемость девушки рядом бьет под дых, заставляет ртом схватить морозного, а потому иглистого, воздуха. В какой-то момент лёгкие выплюнуть хочется от холода и непонятной тревоги, но Сееле терпит.       Да она даже не смела подумать, что Март пригласит Броню на ночёвку в лесу, а вторая так восторженно согласится. Казалось, какие ещё посиделки в стылой, недружелюбной тайге, если солнце едва ли касалось лучами земли, упорно отказываясь греть. Природа послушно следовала правилам зимы, а Броня пристрастилась к правилам и не любила студёную пору года.       Однако же, остальные, включая Стеллу и неразговорчивого Дань Хэна, поддержали её безумную идею; а Сееле осталась в дураках и со скрепленным, благодаря степлеру, рукавом к листу бумаги, вместо нужного документа.       В тот момент, ее крепкие предрассудки неожиданно треснули и Броня раскрылась с новой стороны.       Она всегда зависает неразборчивым кодом; всплывает ошибкой с жирно выведенным «error»; и на считанную долю секунды замирает, когда средь толпы находит, вытесанную из мрамора, статуэтку, утонченную фигуру старосты их студенческой группы – Рэнд.       Сееле каждый раз удивляется и с придыханием наблюдает за ней, сидя позади всех в аудитории, неловко хмурится и бурчит что-то в ответ на хитрую улыбочку Стеллы и ее невпопад брошенных слов: не хочешь подойти поздороваться?       Раньше – казалось абсурдным. Сейчас – трепетно нежное и близкое; без чего не обходится ни одна из встреч.       Это же Бро́ня Рэнд. Ответственная, аж до скрипучего песка в шестернях простого мышления, упрямая – точно уж пурга непролазная – и звонкая, будто она – та самая тишина на смертельных полярных пустошах, которая сводит людей с ума.       Сееле поняла, как ее угораздило, только тогда, когда она вместо написания диплома – от которого зависело пол ее жизни, между прочим, – мчалась на другой конец города, ради встречи с ней.       Если бы Броня знала, что она умышленно игнорирует неотъемлемо-важные дела, то непременно бы треснула чем-то лёгким по затылку и отчитала. Но та не знает – вероятно догадывается, но не говорит, а Сееле безгласно ликует, что этот вопрос не поднимается.       Для нее она всегда свободна.       — Прохладно сегодня, не думаешь? — Рэнд ступает осторожно, грациозно, словно воплощение снежного барса. Сееле ловит себя на мысли, что, как и мех хищника, её волосы должны быть мягкими на ощупь.       — Начало весны, всё таки. — жмёт плечами Сееле и чуть погодя добавляет:       — А ты чего не у машины?       — Захотелось так. — Броня загадочно хмыкает – Сееле по тону различает ее нежелание делиться поводом – и неспешно переводит взгляд на, потекший янтарем, закат.       Она идёт к обрыву – наверное, раньше здесь была линия берега – и теперь, Сееле может вдоволь налюбоваться её силуэтом со спины.       Броне нравится белый и сей занимательный факт по пятам вторит всему, что она надевает. При знакомстве их компаний между собой, Март ещё пошутила про противоположностей и их притяжение. Естественно, тогда Сееле отмахнулась, но сейчас…       Сейчас Броня сияет подобно новоявленной, пылкой звезде в ее глазах. Комета, которая тут же погаснет, если ей помешать.       Икона, думает. Усмехается выводу и отпивает нагретое в руках пиво; кутается в пальто сильнее. На фоне звучат возгласы Стеллы и Сервал: спорят, скорее всего. Сееле не удивится, если это снова очередное пари на количество выпитого за короткий промежуток времени. Обычно они заканчивались безоговорочной победой первой и фальшивой – кое-где аккорды путались, пальцы струны упускали – драматичной игрой на гитаре второй.       — Я… присяду?       — Кхм, да… — Сееле приходится прочистить горло, чтобы продолжить более уверенно, — да, конечно, садись.       Броня опускается рядом, подмечая, что Сееле освободила именно насиженное место. Несколько порывов ветра они молчат, словно пытаются в горизонте найти что-то скрытое, большее чем, бесконечность его пути. Алый диск солнца почти исчез за пиками темных, неказистых деревьев, поселяясь костром за их спинами: ребята перешли к более умеренным напиткам.       — Знаешь, — мягко начинает Броня обнимая руками согнутые колени, — меня всегда к чему-то готовили. Какое-то время я воспринимала это как должное, но.. — ее взгляд – тусклый, с толикой искристой россыпи – обращается к Сееле, — спустя время, поняла, что теряю себя. Как будто за меня кто-то решает, управляет и не заботится о том, что я могу чувствовать.       А Сееле безмолвствует, пытается склеить треснувшие ребра от строптивой, неугомонной пташки, названной сердцем. Она делает глоток и всё её существо обволакивает водянистое нечто с привкусом алкоголя. Слова сматываются в тугой комок, буква за буквой пропадая в глухой пустоте черепа.       Броня в смятении прерывает зрительный контакт, заправляет серебристые пряди за покрасневшее ухо – Сееле готова поспорить, что не ошиблась. Ее уши алели и едва ли это прохлада вечера.       — Ты не подумай, я не собираюсь нагружать вас проблемами. — выпаливает Рэнд, бессознательно жестикулируя, а Сееле не может сдержать улыбки. — Всего лишь хотела сказать спасибо вам. В первую очередь тебе.       Тебе, проигрывается раз за разом, голосом медовым течет, выливается, обтекая каждую кость.       — Обращайся, — Сееле сглатывает, на миг вскидывает лицо к небу и медлит перед выдохом, — я всегда рядом, независимо от обстоятельств.       — Это так мило. — лукаво щурится Броня и нежно расцепляя пальцы Сееле, забирает мутную бутылку. Пригубив, она отставляет ее куда-то в траву и – вот так вот просто – укладывает голову на чужое-родное плечо, ощущая виском теплую, плотную ткань пальто.       Сееле даже сплюнуть хочется и несколько раз по дереву постучать, но откреститься от происходящего. Ну очень уж нереально и похоже на сон с витиеватым, хитроумным, но столь желанным сюжетом. Только вот все равно проснешься обманутым с послевкусием незавершенного, скоротечного и терпкого. Но она продолжает внимать и слушать. Доверять настоящему – не будущим домыслам. И изредка не забывать говорить.       — Не подшучивай, пожалуйста. — голос Сееле доносится до Брони с отзвуком мальчишеского ребячества, слегка обижено.       — А я и не шучу. — шепчет.       Слышится похрустывание корки льда, робкие всплески поблескивающих волн и отзвуки разговоров.       — Бронь, — Сееле начинает также полушепотом, подобно легенде о драгоценной тайне, которую она хочет доверить лишь ей; именно так: плечо в плечо, рука об руку, глаза в глаза, — ты мне нравишься. Вот, как бы, ни к чему не обязываю, лишь хочу, чтобы ты знала.       Сееле уже ничто не кажется, она просто глядит в талое серебро омутов и ждёт. Терпеливо так, деликатно и по особенному спокойно. Ожидание колет, в миллионный раз переворачивает все внутренности вверх тормашками и ставит обратно; леденящим щупальцами обхватывает, лианой склизкой обматывается и душит. Дышать становится не то, что больно – невыносимо.       Внезапно, фары серой девятки включаются – большинство ночных бабочек сразу поспешили к источнику – и до девушек доносится чья-то недовольная возня и хмельное мычание, затем громкий, раздраженный выкрик Стеллы. Не успев погореть и минуты, столпы света исчезают, поглощённые темнотой.       — Вот же ж, — Сееле шипит подобно дикой, черной кошке; посмеивается вместе с Рэнд, так напоминающей ей бойкий подснежник, — теперь всё стало ещё более неловко.       — Не глупи, — Броня качает головой, отстраняется. Щеку сразу обдало колкой проволокой ветерка. — М-м, покажи руку.       — Что ты собираешься сделать?       — Поймёшь.       Сееле поднимает сухую ладонь вертикально, сразу же чувствуя прикосновение гибких пальцев к огрубевшим подушечкам. Кожа к коже, ладонь к более утонченной, но такой же горячей и чутка подрагивающей. Броня засматривается, завороженно блестит гранями радужек. Ее пальцы скользят меж чужих, образуя незавершенный замок. Она сцепляет более уверенно, пользуясь кротким непониманием Сееле и бархатно говорит:       — Вот тебе мой ответ.       И её персиковые губы тянутся в нежной улыбке, когда ладонь Сееле сжимает в ответ.