Чертова пляска

Огромные валуны, невесть как очутившиеся посреди леса, у людей пользовались дурной славой. Немного было охотников забредать на чертово городище за болотом. Туда, где земля на несколько верст окрест была голой и сухой, ощетинившейся камнями. Туда, где деревья выгнуты такой жуткой силой, что и представить страшно. Поэтому ему так здесь нравилось. Солнце нагревало валуны, и на самом большом и ровном из них было так дивно лежать, что в истинном обличье, что в человеческой шкуре без этих глупых тряпок. Подставлять теплым лучам спину и бока, будто собственного огня было мало. Не мало, нет. Просто солнечный огонь – он другой. Он так приятно гладит. Золотые глаза, рассеченные вертикальным зрачком, сладко прищурились. Губы растянулись в улыбке. Человечий облик хрупкий, нежный, но по-своему красивый. Он сам когда-то придумал себе это лицо, собрал из сотен других лиц, которые приходилось надевать. Некоторые были хороши. Некоторые не очень. Дело было не в них. Язык скользнул по губам, из груди как-то само собой вырвалось довольное урчание. Девчонка была вкусной. Очень вкусной. Как отчаянно она ждала. Как тосковала. И он пришел. Подарил ей маленький кусочек радости, о которой она молилась перед составленными в красный уголок ликами. Улыбнулся ей чужими – ей родными – тонкими губами. Погладил нежные щеки шершавыми от меча ладонями. Дал познать то, чего она желала. И всю ее жизнь забрал себе. Девчонка даже не поняла, как умерла. Просто уснула в объятьях своего милого. И улыбалась во сне. Улыбалась холодными бесцветными губами. Он тоже улыбался, довольно и сыто. И даже золото чешуи, казалось, сияло ярче в лучах солнца. Мягкую вкрадчивую поступь он расслышал без труда. Улыбнулся шире, приоткрыв глаза. −Соскучилась? – поинтересовался он, потягиваясь, играя красивыми мышцами человеческого тела и подставляя их под поцелуи солнца и ее взгляд. Огромные прозрачные глаза прищурились хищно и довольно, будто она тоже была змеицей. Ведьма мягко опустилась на камень рядом. Высота в два людских роста ее никогда не смущала. −Соскучилась, Вереселень. – мягко пропела ведьма, оправляя подол светлого платья, вышитого голубыми узорами, и шало сверкая глазами из-под ресниц. От нее пахло пряно и горько. Запах щекотал нос, дразнил. Вереселень знал, что это пахнет колдовская мазь для полетов на чужих запястьях и под коленями. Летать сама ведьма пока еще не научилась. Зная ее, непременно научится, дай срок. −Ты, как я вижу, не голодный. Змей текуче перевернулся на живот, подставив солнцу спину. Устроил подбородок на руках, глядя снизу вверх. Медленно моргнул, возвращая собственным глазам небесную голубизну и человеческий зрачок. Ведьма была хороша. Смуглая от солнца, с буйными темными кудрями, обрамляющими гордое точеное личико. Особенно хороши были губы – яркие полные и мягкие. И глаза – два бездонных омута. Из тех, где прозрачная вода скрывает под собой глубину и чертово царство. Она его имя знала. Одно из имен. А вот он ее никогда не спрашивал. Знал только, что люди кликали ее Панночкой. Но правда ли она панская дочь или нет, никогда не любопытствовал. −Тебя сожрать мне ничто не помешает. – лениво отозвался он, поводя плечами, будто крыльями. Голубые глаза без тени стыда скользили по его телу, медленно и жарко, словно она уже вела по его коже жадными ладонями. Каждый раз она так жадничала, будто боялась, что не успеет. −Как и мне тебя. – яркие полные губы растянулись, открывая белые острые зубы. Солнце медленно клонилось к закату, нагревало землю и камень. Вся округа плавилась в этом жарком мареве. Вереселень гибко поднялся и сел, потягиваясь, с наслаждением чувствуя, как перекатываются под гладкой светлой кожей плотные мышцы, как приятно щекочет в груди хорошо знакомое предвкушение. Ведьма бросилась на него по-змеиному легко и стремительно. Опрокинула на спину, усаживаясь сверху и сжимая бедра сильными ногами. Впилась ногтями под ключицами. Провела глубокие царапины по груди. Быстро наклонилась, слизывая по-людски красную кровь. Он вплел руку ей в волосы, намотал темные кудри на кулак, оттягивая голову. Впился зубами в открывшуюся длинную шею. Фыркнул, когда губы защекотала теплая соль. Широко провел языком, зализывая укус. Свободной рукой сжал полную налитую грудь, все еще скрытую тканью платья. −Сама снимешь или я порву? – хрипло спросил он. Ведьма расхохоталась, звонко и насмешливо. Поерзала широкими крепкими бедрами, задевая его плоть. Царапнула острыми ногтями бок. −Рви. Не жалко. Ткань под его руками разошлась со звонким треском. Зазвенели тихо цепочки серебряного многорядного ожерелья. Красиво засверкали на смуглой коже. Он с нажимом огладил раскрытыми ладонями крутой изгиб талии, сжал бедра. Ее ладони обхватили его лицо. Глаза, потемневшие от расширившихся зрачков, оказались совсем близко. Губы обожгло горячим дыханием. Она целовала властно, напористо. Он в ответ прихватил зубами ее губу, скользнул ладонями между их тел, сжимая теплую тугую грудь, стискивая и перекатывая в пальцах соски. Она коротко выдохнула ему в рот, приподнялась на коленях и опустилась снова, мучительно плотно прижимаясь к наливающейся пульсирующей желанием плоти. Острые ногти скользнули змею по шее, тонкие пальцы запутались в густых кудрявых волосах, отливающих золотом. Потянули почти до боли. Он в отместку приник губами к округлому плечу, облизал, смакуя вкус ее кожи, потом укусил, оставив алый оттиск зубов. Цепочкой коротких поцелуев-укусов вновь добрался до шеи. Она обняла его и вцепилась ногтями в спину. Повела в разные стороны от хребта защипавшие полосы царапин, словно кожу содрать хотела. От этой грубой кровавой ласки плоть, кажется, налилась окончательно, став твердой, как камень под ними. Ведьму хотелось опрокинуть на спину, рывком развести крепкие бедра, войти разом и до конца, заставив вскрикнуть, а потом судорожно прикусить и без того измученную нижнюю губу. В ней хотелось двигаться резкими рывками, чувствуя, как отчаянно она сжимает его в себе, как в ней горячо и влажно, слышать, как тишину гиблого места взрезают ее крики и его стоны. Расположись они не на этом валуне, а где-нибудь поуютнее, он бы так и сделал. Но ведьме вряд ли придется по нраву жесткий камень под спиной. А ему было все равно. Панночка будто услышала его мысли. Дернула за волосы так, что на глаза невольно навернулись слезы. Потянула с нечеловеческой силой, заставив прогнуться в другую сторону. Стиснула зубы на шее, оставляя свою метку. А потом выпутала одну руку из волос и толкнула ладонью в грудь. Вереселень растянулся на камне. Дернул руками и зашипел, когда сами собой соскользнувшие с груди ведьмы цепочки обхватили его запястья и намертво вплавились в камень, удерживая руки. Наговорное серебро обжигало, заставляя дергать скованными запястьями и выгибаться. Вереселень запрокинул голову, простонав, и вскинул бедра, притираясь ноющей неудобно зажатой плотью к горячему лону ведьмы. Панночка улыбалась. Весело и шало, сверкая глазищами и скаля острые белые зубы. −Ты у меня попляшешь, змей. Он не зашипел даже, а зарычал дрогнувшим, слегка тронутым изменением горлом, когда она задвигалась на нем, дразня и распаляя еще сильнее, хотя мнилось, дальше уже некуда. Проклятье, до чего же сильна чертова ведьма, раз сумела так зачаровать простенькое серебро, чтобы оно удержало огненного змея. Глаза затопило золотом. Мир смазался и померк, пока человеческий зрачок вытягивался в узкую щель змеиного. Ведьма запрокинула голову и хрипло засмеялась, наслаждаясь, как дергается и изгибается под ней по-змеиному же гибкое и сильное тело. Наклонилась, проводя языком по груди до шеи. Прикусила под челюстью, спустилась ниже, по очереди стиснула зубами соски. Улыбнулась сытой кошкой, услышав хриплый стон. Хищно дрогнули крылья точеного носа. −Я тебя точно сожру, ведьма. – рыкнул змей. −Подавишься. – нахально усмехнулась эта бестия, выгибаясь на нем и поднимаясь на коленях. Вереселень не сумел сдержать долгого облегченного стона, когда она все-таки одним плавным движением приняла его в себя. Выдохнула сквозь зубы и тут же зашипела, когда он сам толкнулся ей навстречу, очевидно, причиняя боль. Царапнула в отместку напряженные мышцы живота. Сперва это всегда походило на схватку, где ни один не хотел уступать другому. И только потом становилось танцем. Змей стиснул кулаки, напрягая руки, и с улыбкой почувствовал, как лопнули заговоренные цепочки. Выпрямился, обхватил тонкую талию, впился зубами там, где шея переходила в плечо. Ведьма глухо ахнула, стиснула его бедра коленями, будто пришпорила. Он прижался к ее губам, не целуя, но дыша хрипло и тяжело. Жар внутри вспыхивал яростнее. Кожа ведьмы под пальцами стала раскаленной и влажной. Ее руки снова очутились у него на спине. Яростно, до кусачей боли, провели по свежим царапинам. Удовольствие, разбавленное этой болью, пьянило и дурманило. Ведьма сдалась первой, простонав тонко и как-то жалобно, сильнее раздирая ногтями ему спину и прижимаясь лицом к горячему крепкому плечу. Он последовал за ней почти сразу, задушив стон и спрятав лицо в ее рассыпавшихся пахнущих чем-то горьким волосах. −Тебя однажды сожгут, ведьма. – прошептал Вереселень ей в волосы. −А тебя погубит твое собственное дитя. – губы Панночки двигались, почти касаясь его шеи. Солнце садилось, заливая чертово городище алым умирающим светом.