притяжение

***

Петров больше не кричит. Он смотрит пустым взглядом в глубь тёмного зала и думает. Стоит ему только произнести слово или щёлкнуть пальцами, как вокруг него тут же выстроится армия из роботов, чтобы его защитить. Так уже было в их первую встречу, и Нечаев до сих пор помнит своё недоумение от того, что добыча так легко и непринуждённо выскользнула практически буквально из его рук. Злость от того, что ему пару раз прилетело от агрессивных Пчёл. Ну и, конечно же, и разочарование от собственной некомпетентности. Но он молчит. Застыл каменным изваянием и, сжав зубы, ничего не произносит вслух. Кажется, будто его сущность мечется внутри тела, что подводит уже постепенно. Легко было заметить с трудом сдерживаемую дрожь рук и нервный тик левого глаза. Сергей просто смотрит. Нет, нет. Он не оправдывает себя тем, что разглядывает каждую натянутую, как струну, черточку лица и тела, скрытого под таким же, как у него, комбинезоном. Неуютная тишина давит не хуже, чем крики и безразборная ругань. Вот буквально только что они вновь встретились, но никаких бравадных речей и драматических взмахов рук майор не получил. Только гробовое молчание и тоску во взгляде. Будто за ту пару минут, что потребовались для того, чтобы пробраться через закулисье на сцену, внутри инженера что-то сломалось окончательно. Даже приветствием не одарил с искрометным оскорблением. Храз шевелит усиками и помалкивает. Видимо, тоже размышляет о ситуации. Раз голос свой механический ещё не расчехлил и не начал раздавать указания, как совсем недавно. Казалось бы, всё просто: хватай и тащи к Сеченову. Раз так фортуна удачно повернулась, наконец, лицом, а не задницей Молотова.       — Эй, ты это там чего заткнулся?       — М?       — Отвечай на вопрос.       — А нахрена мне распинаться перед псиной?       — Ну вот, а я уже подумал, что тебя доломала Филатова.       — Не лезь не в своё дело, майор. Лучше за своим грязным ртом следи. И так тошно. Виктор фыркает и поправляет причёску. Всё его существо кричало от эмоциональной боли, но он чисто из принципа пытается огрызками оскорблений обидеть противника. Сил на которые практически не было. И так приходилось на чистом природном упрямстве вытаскивать на поверхность уверенное выражение лица. А что до Нечаева… Тот перехватывает поудобнее топор и старается не проморгать в этот раз тонкую фигуру. Если и в этот раз облажаться, то не стоит даже пытаться рассчитывать на похвалу и одобрение. А этого ой как не хватало. И именно в момент мыслей о боссе, что так отчаянно ждёт его положительных результатов, фигуры плоских балерин приходят в движение. Их звонкий от скрежета металла о металл основания звук отдаёт неприятно прямо в уши.       — Это что за херня, Петров? — инженер не слушает и кажется уже окончательно погружается в своё безумие. В его глазах больше нет ничего       — Ты вечно дышишь мне в спину, пёс, — кажется мужчина даже и не пытается слушать. Теперь его полностью захватило собственное выступление плененное горячечным бредом. Сергей в буквальном и переносном смысле плюёт на всё. Подходит к так удачно повернувшемуся к нему спиной Виктора и вгрызается зубами ему в затылок. Сжимает крепкой хваткой и держит. Тот на мгновение теряется, а после стонет удивлённо и как-то потерянно-испуганно, чтобы потом обмякнуть. Причём делает он это специально, обманчиво, но бдительность и солдатский опыт не пропьешь. Поэтому и резкий выпад Нечаев не пропускает, хватая занесённый в лицо локоть свободной от оружия рукой, а после опрокидывает неудавшегося борца за справедливость. Холодный деревянный паркет сцены принимает на себя тела с глухим ударом. Выбивает дух и заставляет Петрова выронить пульт, отключая команды. Роботы замирают и странный грохот, что напрягал всё это время, стихает. Бороться у него не особо получается, но задержать основание древка топора у него выходит. Не очень хотелось получить им со всей дури по горлу. Дышать получалось с трудом, но инженер хватает судорожно посиневшими в миг губами воздух и, вытаращив от переполнявшего безумия глаза, смотрит прямо на нависшего над ним человека. Ему становится страшно, хоть и полыхающее сознание должно было заблокировать животные потуги сбежать от опасности. Нечаев тоже судорожно дышит. Он удивлён тому, что вроде бы на первый взгляд слабак, оказывается, может сдержать его напор и умудряться при этом оказывать вполне себе адекватное сопротивление. Тело действует инстинктивно, и вот уже колено раздвигает бёдра, фиксируя удобную позицию. Виктор стонет от удивления, когда одна ладонь придавливает его плечо к полу, не давая полностью вырваться. Теперь и не откинешь, руки то заняты. Приходится судорожно метаться, пытаться хоть как-то вернуть контроль над ситуацией. Пульт сиротливо валялся в метре от них, и дотянуться до него было невозможно чисто физически. Вот и что тут сделать? Только злобно фыркать и стараться не умереть так глупо. Смерть должна быть фееричной и отпечататься в сознании того, кто её застал ярким клеймом, которое стереть помогут разве что новые воспоминания, более трагичные или наоборот, более светлые. На долгое мгновение ярко-голубые глаза майора становятся центром личной Вселенной. Тот тоже застывает, погружаясь в пыльную зелень теперь блестящих глаз. В них уже заметна та дохлая искорка жизни, что была ещё утром. Из неё будто бы скоро разгорится пожар, ибо буря эмоций уже захватила тело Петрова. Он ей поддаётся, отпуская древко, и раскидывает руки в стороны, принимая свою судьбу. И вот только никак не ожидает, что Сергей от растерянности такой внезапной выходки выронит топор и упадёт грузным мешком сверху. Воздух со свистом вылетает из лёгких, и кашель в половинчатой тишине повисает над ними.       — Раздавишь меня, придурок. Я должен умереть другим способом, — говорит мужчина сиплым шёпотом.       — Не должен ты вообще помирать, чертов ты суицидник. Пойдёшь под суд, а после будешь снова работать на благо СССР и науки. Нахрена просирать в тупую свой ум и амбиции?       — Думаешь мне упëрлось работать на твоего Сеченова? — Петров судорожно дышит, борясь с самим собой, гравитацией и чем-то ещё, — Умеешь только поскуливать и бегать по его приказам, как верный щеночек. А головой подумать не хочешь или она тебе только для того, чтобы есть?       — Какой борзый, а. Самый зубастый на остроты, а дотянуться не можешь. Нечаев шумно дышит в красное от близости ухо и понимает, что сил подняться практически нет. Тело под ним уже не дёргается и, кажется, расслабляется. Чего только стоит прикрытый веками пламенный взгляд и порозовевшие щеки. Виктор по странным причинам чувствует себя защищенным под «тяжёлым одеялом» и тычется носом во влажную от пота шею. У него уже голова кружится от недостатка кислорода и перед глазами скачут звёздочки, но сказать об этом нет совершенно запала. Майор сам догадывается об этом, почувствовав холодное прикосновение к своей сонной артерии и вздрагивает. Откатывается в сторону и помогает начать дышать. Тянется на автомате к чужой спине, гладит её ладонью, провоцируя сделать новый и новый вдох. Когда хриплый кашель исчезает и лопатки под пальцами больше не ходят ходуном, он и сам успокаивается. До пульта дотянуться не получается. Виктор получает по руке и теперь шипит от боли, прижимая покрасневшую конечность к груди. Будто кота отогнали от сворованной со стола колбасы. И вроде не его, и вроде с фига ли злится. Сергей не сдерживается и смеется в Храза, что щекочет ему щёки своими усиками. Ситуация стала ещё более абсурдной, особенно после того, как из рюкзака вылезла тёплая куртка. Она легла большим полотном на напряжённые плечи, согревая промерзшее от нервяка тело.       — Подлизываешься, пёс.       — Мне забрать? А то просто кажется, что ты сейчас заурчишь как кот.       — Не отдам! Шатаясь и спотыкаясь, инженер удаляется в сторону выхода. За ним спокойной и крупной тенью движется всё тот же Нечаев. Стоило им объединиться, как роботы отступили, а култышей и прочих мутантов можно было пришить всё тем же «Шведом». Взаимовыгодное сотрудничество, о котором даже никто и не договаривался. Просто движение под гробовое молчание, прерываемое глубокими вздохами при ударах, рваных вскриках при испуге. И снова тишина. Полюбоваться на труп Ласточкина, подранные плакаты и робобалерин не даёт Храз. Он опутывает усиками запястье и тащит к себе поближе. Так проще контролировать ситуацию, беглеца и носителя. Ибо несчастный ИИ уже откровенно заколебался поправлять лаги в своем мозгу, что возникали от перегрузки нервной системы Нечаева. Тот слишком активно включался в происходящий вокруг пиздец, впитывая как губка негатив. Даже курить стал каждый час, прерываясь разве что на лёгкий перекус непреном или шоколадкой. Даже не понятно было, что наступит раньше — рак лёгких или диабет. Пока что была низкая вероятность образования прыщей на полимерной коже. Убегая дружно от агрессивно настроенного Рафика, которого случайно подняли телекинезом, они оба вваливаются в гримёрную и закрывают двери перед носом разбушевавшегося робота. Приваливаются друг к другу и начинают смеяться. Виктор утыкается лицом в чужой рукав и чуть ли не плачет от накатившего на тело истерического хохота. Он уж точно не предполагал, что вместо того, чтобы нормально бежать, Сергей решит закинуть его на плечо, чтобы ускорить процесс. Передвигаться в таком положении было до странного увлекательно. Такая мысль не отпускала даже после того, как адреналин перестал плескаться в крови, раззадоривая взбесившийся организм. Сейчас, в блаженном спокойствии, все казалось не таким уж и плохим.       — Не удивлён, что тебя выбрали в «охрану». Умеешь все же думать головой в экстренных ситуациях, — Петров кутается в куртку и осматривается. Ему привычна обстановка после долгих недель в Театре, где он выучил практически каждый угол. Потому что в своих прикрытых розовыми очками мечтах представлял, как попадёт на сцену, где его, наконец, заметят. Оценят по достоинству талант, что уж точно закопан где-то под грудами бесконечных чертежей.       — Ага… — Нечаеву неловко принимать комплимент, поэтому он чешет затылок и всматривается в обстановку тоже. Ему нравится тёплый свет ламп, что уж точно, наверное, был сделан специально для привередливого актера или актрисы. Ведь обычно использовался яркий холодный, чтобы ничего не пропустить при подготовке макияжа. И зеркало-то какое. Чистое, с кучей прилепленных по самому краю фотографий. Чёрно-белых, полустёртых и немного выцветших. Кажется, на них были изображены известные личности мира искусства. Ни одного майор не узнал. Да и зачем пытаться высмотреть в этих глянцах что-то, если есть вещи поинтереснее. Пальцы сами тянутся к встрёпанным перьям отливающих лёгкой рыжиной волос. Макушка ожидаемо тёплая, а реакция неожиданная. Виктор прикрывает заметно уставшие глаза и тянется к прикосновению. Это длится буквально несколько секунд, прежде чем они отскакивают друг от друга, отворачиваясь. Теперь один ковыряет лезвием паркет, а второй шкрябает ногтями собственное бедро. По двери перестает стучать обиженный Рафик, и можно было бы уже выбираться, но зачем? Сергей даже не сопротивляется поначалу, когда его почти что кидают на софу. Только блаженно стонет, когда спина начинает утопать в мягкости. Хозяин этой комнаты уж точно требовал к себе прекрасного отношения. Голос, грубый и чётко поставленный в обычное время ломается до прерывистых вздохов, когда на шею опускается жадный рот. Глаза у Петрова безумные и отливают хищным зелёным блеском. Его руки хаотично шарят по бокам, бёдрам и груди, будто он что-то ищет. Он сам нервно дышит и алеет щеками от нервного возбуждения. Давать полный доступ к своему телу майор не собирался, но почему бы не позволить организму отдохнуть ведь вряд ли какая-то потенциально опасная угроза может поступить от теперь полностью безоружного? Да и тискался инженер до странности умело, надавливая на приятные до дрожи в теле точки.       — Ласточка умения на хвосте принесла?       — Не твоего ума дело.       — Значит угадал. Рот Нечаева ожидаемо затыкают поцелуем, мокрым и влажным. Ниточка слюны тянется между ними, как паутинка стоит отстранится за таким нужным вздохом. Прижимаясь лбом к чужому лбу, Виктор судорожно думает, зачем и на кой чёрт он вообще это делает, а после плюёт на это. Жмётся к прессу, разводит как можно активнее бёдра под собой и упирается коленом в пах. Смелость, конечно, в нем в этот момент пищит испуганно, но стоит взглянуть в покрытые туманным полотном бирюзовые глаза, и энергия сразу возвращается. Мысли о неправильности и странности происходящего уходят на второй план стоит избавиться от одежды и войти в подготовленное тело. Они нифига не искусные любовники, но отзывчивый на похвалу, ласки и сильные прищипы кожи в районе шеи майор уж сильно подстегнул эго разошедшегося Петрова. Ему нравилось чувствовать власть над таким сильным человеком, превосходящим его по многим физическим параметрам, разве что не умственным. Решив подключиться в процессе, Храз опутывает усиками сцепленные в замок ладони и тихонечко прижигает их током. Добавляет искорки в и так спонтанно безумный секс. Сергей всхлипывает, кусая собственную руку, и обхватывает ногами крепко чужую талию, запирая в тисках. За что сразу же получает смачный засос на шею. Изрядно попотев, потратив кучу энергии и кончив несколько раз, они слепились в одну большую пельмешку. Превысив лимит доминантности за день, Виктор скатился спать прямо под бок бывшего врага, заставив его завалиться на себя посильнее. Так теплее, уютнее и тяжесть пыхтящая от недовольства убаюкивала быстрее колыбельной. Нечаеву же оставалось, пыхтя от боли в пояснице, прикрывать их обоих курткой, куском халатика шелкового и уже, наконец, дорогущим пледом сверху. Проснуться от кошмаров помогал, что удивительно, всё тот же инженер, что, сонно щурясь, пихал в рёбра, прося стонать потише, а после, закатив глаза, чмокал шумно в лоб и трепал по волосам. Сам он, конечно, в эти минуты выглядел до безумия устало и вымотано. В близи были очень хорошо заметны мешки под глазами и легкий намек на небритость. Хотя там такой был нежный пушок, будто персик гладишь. Даже хихикнуть от такого майору захотелось, но нос в целости был ему важнее. После таких вот тёплых мыслей, что галопом проносились в опустевшей после секса голове, не хотелось вообще куда-то отпускать или отдавать Петрова. Затащить бы к себе в карман и пригрозить пальцем, чтоб не высовывался за какими-то новыми безумными идеями. Ведь мозг-то есть, а пользоваться им в дальновидных вещах, кажется, было сложновато. Конечно, не майору в этом упрекать, ибо он сам слепо тыкался по приказам Сеченова, даже не пытаясь увидеть двойное дно во многих заданиях, что иногда вызывали подозрения своими некими несостыковками. Сложно все это, если понимать, что анализировать такое далеко не под силу простому человеку со средним уровнем сообразительности. Виктору это прекрасно известно. Он играет с огнём, забавляясь в своих остроумностях, проверяя не только чужое терпение на прочность, но и свое лицо.       — Я всё ещё не верю в то, что «Коллектив 2.0» представляет такую большую угрозу.       — Будто ты не видишь всего этого пиздеца. Проснись и пой, Серёжа, — Нечаев фыркает, когда по груди щекочущими движениями проходятся холодные пальцы. Сонный голос среагировавшего на заветное слово Виктора лег бы мягко на уши, если бы там не плавал откровенный сарказм.       — Заткнись и спи, ВИТЯ. Инженер закатывает глаза, кусается и отворачивается спиной, утыкаясь лицом прямо в обивку софы. Его дурости сразу пресекаются крепкими объятиями и жаркими обещаниями на ухо пошлого содержания. Храз предпочитает в этот раз не вмешиваться и просто исследует усиками всё, что под них попадётся. Ему ещё нужно копить силы, чтобы злорадствовать в полной мере перед Сеченовым, когда он увидит запись и когда он поймёт, что в его рядах убыл не один человек, а целых два с половиной.