О чем молчит «Пандора»

В разрушенном городе тихо. Даже днём на улицах совсем немного прохожих. Одетые в старьё, давно потерявшее первоначальные цвет и форму, жители города крадучись перемещаются между полуразвалившимися домами в поисках пищи. Особо удачливым иногда достаются казённые пайки, выдаваемые патрульными — агентами «Пандоры», тюремщиками... Ведь Сабрие давно уже не город. Это каменный мешок, из которого невозможно выбраться: глаз «Пандоры» зорок, а сердце её не знает жалости. Узники никогда не выйдут на волю. Без вины проклятые и отверженные большим миром они рождаются и умирают одни за другими. Бесконечная цепь поколений. Наверняка там, снаружи, уже и не помнят о старой столице. Или свято верят в то, что среди развалин остались только безумные призраки и демоны Бездны. Но нет, вопреки всему, город живёт... Если, конечно, это можно назвать жизнью. Вокруг только камень да трухлявое дерево. Изредка ветер приносит семена каких-то растений. Они забиваются между дорожными плитами, застревают в толще спрессованной пыли на крышах и балконах. Иногда прорастают. Но стоит лишь тонкому ростку пробиться наверх и вскинуть бледный комочек нераскрывшихся листьев, как его настигает гибель: от засухи, града или подошвы деревянного башмака бормочущей старухи… Окна некоторых домов забиты обломками досок и завешаны всяким хламом, дерюгой, обрывками старых портьер. Это отличает жилые здания от пустующих. Чем плотнее законопачены отверстия в доме, тем больше его жители цепляются за жизнь, оберегают себя и близких от ужасов Бездны и кое-чего другого, пострашнее Цепей. Возможно, в некоторых из таких домов даже есть дети... А в городе наверняка найдутся те, кого это заинтересует. Бежевая дерюга в окне второго этажа потемневшего от времени дома едва заметно колыхнулась. В крохотной щели показался серый глаз, принадлежавший чумазой девчушке лет десяти. Она с любопытством и нетерпением рассматривала улицу из своего укрытия. Мать строго-настрого запретила ей отодвигать оконные заслоны и вообще хоть как-то выдавать своё присутствие, в то время как сама отправилась на окраину города, где каждую неделю раздавали еду. Девчушка сидела в комнате тихо-тихо, её не пугали шарящие по углам огромные тощие крысы. Она не решалась выйти на кухню попить, чтобы нечаянно не звякнуть посудой. Она помнила, что бывает с непослушными детьми и почему никто не должен знать, что она сейчас одна. А пить хотелось страшно — в уголках губ саднило, девочка то и дело облизывала их, но становилось только хуже: скоро на них появилась едкая корка. А чуть позже девочка ощутила солоноватый привкус собственной крови. Чтобы хоть немного отвлечься от соблазна спуститься на кухню и попить, она выглянула в окно. Осторожно, так, что только очень зоркий наблюдатель мог заметить движение занавески. Моргнула пару раз, привыкая к свету. С балкона напротив вспорхнула птица и улетела высоко-высоко, нырнула в самую глубину рыжего неба. Когда пичуга, превратившись в черную точку, скрылась из виду, девочка посмотрела вниз. По улице бредёт старуха, волоча за собой огромный пустой мешок. Наверно, ей снова не досталось еды. Мама рассказывала, что «те люди» привозят каждый раз меньше и меньше продуктов, и горожане то и дело дерутся за каждый кусок хлеба и горсть зерна. Получив свою часть, приходится быстро бежать домой, не то другие догонят и отнимут… Старуха плетётся, что-то бормоча себе под нос. Девочка беззвучно шевелит потрескавшимися губами, пытаясь повторить странные звуки, но вовремя спохватывается. Её не должны услышать. Пусть даже вокруг нет никого, кроме сумасшедшей голодной старухи внизу, да и голос у неё совсем тихий… но девочке кажется, что тени в глубине комнаты дома напротив немного сместились. И проем балконной двери скалится хищно, косит опустевшими глазницами рам, высматривая за пыльной занавеской дрожащее тельце... Девочка зажмурилась и глубоко вздохнула. Всё хорошо. Внизу раздаётся короткий каркающий крик, а затем — сочный хруст. Беззвучный вопль рвёт детское горло. Старуха лежит, смешно запрокинув голову, а вокруг неё суетятся двое. Один берёт ее за руки, чуть-чуть приподнимая, кивает другому, и тот сгребает ноги бабки. Вдвоем они быстро заносят тело в дом. Через мгновение второй выбегает, подхватывает с земли старухин мешок и снова скрывается в здании. Улица вновь пустынна. Как будто и не было бредущей бормочущей старухи. На камнях не осталось никаких следов произошедшего, но девочка понимает: всё, что она видела — не сон. Это то, что бывает с непослушными детьми, что когда-то случилось с её братиком. Девочку трясёт, она вглядывается в окна дома напротив, пытаясь различить в полумраке силуэты тех двоих. Занавеска, её укрытие, отклоняется чуть больше, чем следовало, но девочка не замечает этого. Мама давно должна была вернуться, так где же она? Хлопает входная дверь. Быстрые шаги вверх по лестнице. — Ма?..