теплое плечо

      ‒ Хоть бы девушку домой привел, ‒ снова начинает отец за ужином. Сколько себя помнит Миша, тот всегда был чем-то недоволен. Сначала, будучи еще ребенком, Миша вел себя не так, потом учился недостаточно хорошо, дружил не с теми и работал не там. Можно было начать на руках ходить и через каждый шаг сальто делать, а отцу все равно было бы мало и не так. И Миша, вроде, головой-то понимает, что хоть разбейся, не угодишь человеку, а все равно продолжает идти у него на поводу, боится отцовского осуждения. Срывается иногда, делает наперекор, но потом так совестью мучается, что оно того не стоит.       ‒ Ну, чего молчишь? ‒ все не успокаивается отец, не обращая внимания на повисшую за столом тишину и осуждающие взгляды матери, говорящие «отстань от ребенка». ‒ Вон, уже лоб здоровый. Пора семью завести уже, мы с матерью внуков хотим.       ‒ Вы хотите, вы и заводите, блин, ‒ не выдержав, бубнит себе под нос Миша, исподлобья уставившись на отца.       ‒ Что ты там бубнишь? Говори громче, а то мямлишь всегда себе под нос, как люди тебя понимать должны?       ‒ Говорю, что нет у меня девушки и не будет никогда, ‒ выпаливает Миша тут же жалея о сказанном. Все взгляды устремляются прямиком на него. Понимающий Лешки, недоумевающий мамы и грозный отца.       ‒ Не смей, ‒ голос отца звучит угрожающе. Миша видит, что тот все понял. Оттого злится еще сильнее, краснеет весь, выглядит, как чайник, который, закипая, того и гляди начнет свистеть.       ‒ Не сметь что? ‒ напоказ храбрится Миша, хотя внутри все от страха переворачивается. Но у него всегда так, жажда делать наперекор, когда лучше всего промолчать и на глаза не попадаться. ‒ Не сметь говорить, что я гей? Ну так я гей, блин! Понимаешь, да?       За столом снова тишина и снова все взгляды на Мишу. Грохот отцовых кулаков, врезающихся в столешницу, заставляют подскочить всех на месте, испуганно вжав головы в плечи:       ‒ Вон! Пшел вон! ‒ отца чуть ли не трясет от злости, а Мише отчего-то радостно. Какое-то внутреннее ликование, что наконец-то хоть что-то сделал против.       ‒ Нет. Это и мой дом тоже, е-мое. И свою часть за квартиру я плачу.       Откуда в Мише столько смелости, чтоб и тут продолжать отцу перечить, он и сам не знает. Но, когда тот с места подрывается в его сторону, становится страшно. Благо мама подоспевает вовремя, отвлекая внимание на себя и прося Мишу пойти погулять где-нибудь до поры до времени. Он хмурится, но из квартиры все равно уходит бродить по району.       С тех пор дома скверно. Пока отца дома нет, все хорошо. Мама ведет себя, как прежде, только про девушек больше не спрашивает. Леша, да Леше всегда все равно было, потому что: «Ты в первую очередь брат мой любимый, а уже только потом гей, Миш». Мелкий, а умный не по годам.       Но, когда отец был дома, все напоминало ходьбу по заминированному полю. Отец его хоть и игнорировал показательно, но придраться к любой мелочи возможности не упускал. Миша старался не попадаться ему на глаза, но сложно всегда изображать невидимку в такой маленькой квартирке, как у них. Каждое отцово замечание превращалось в грызню на повышенных тонах и восклицания о том, насколько Миша огромное разочарование для него. Ничего нового, но сердце ранило каждый раз, как в первый.       «Миш, а приводи домой мальчика своего?» ‒ вдруг ни с того ни с сего со временем становится любимым маминым вопросом. В первый раз у Миши от шока даже не находится что сказать, просто тупо смотрит на маму, пока Леша, сидящий в это время рядом, давится смехом. Татьяна Ивановна, конечно, редкой доброты человек, это Миша знал всегда, но не думал, что настолько. На душе тепло от ее слов, но в это же время как-то и неловко, что ли. Какие мальчики, е-мое? Какое домой? Отец и так на конфликт всегда выводит, а тут такое. Поэтому Миша деликатно отнекивается, мол, нет у него никого и приводить некого.       У него ведь и правда никого, потому что не до этого всегда как-то. Да и не хочется особо, если честно. Ему и одному хорошо. Нет нужды в чужом теплом плече, с самим собой не скучно и вполне себе уютно.       Отнекивался Миша долго, пока мать к стенке не приперла. Чуть ли не с условием в стиле: «Либо ты приводишь мальчика домой, либо я умру». Это Миша, конечно, утрирует, но ощущалось тогда именно так, поэтому сложно было отказать. В его случае ‒ невозможно. Так и договорились, что соберутся вместе на мамин День рождения. Договориться-то договорились, только «мальчика» за это время у Миши так и не появилось.       Миха уже было кинул клич о помощи Шуре Балунову ‒ лучшему другу, соратнику, бывшему однокласснику и иже с ними ‒ на что тот любезно напомнил, что все семейство Горшеневых прекрасно знало мало того, что о его отношениях с Инной, но также и о том, что свадьба их тоже не за горами.       ‒ Ты б подумал хоть, ‒ выдохнул тогда осуждающе Сашка. А Миха и думал, только не так это просто, когда время поджимает, а вариантов на горизонте даже не предвидится.       Тогда на помощь приходит Сашка Щиголев, тоже друг, соратник и дальше по списку. Говорит, что есть у него знакомый, напрочь отбитый парень, который сто процентов согласится на такую авантюру. Мише с трудом верится, что кто-то по собственному желанию согласится притворяться не то, что геем, а именно его ‒ Миши‒ парнем и провести целый вечер в одном доме с его отцом.       Андрей Князев соглашается. Потому ли что находит всю эту затею довольно забавной или потому что реально дурачок ‒ это для Миши тайна. Но Андреем он восхищается. Из-за смелости и просто. Они внезапно оказываются на одной волне. Находят много точек соприкосновения, начиная с музыки и заканчивая любимым пивом. Андрей то ли дизайнер, то ли иллюстратор ‒ художник в общем, и это Миху тоже восхищает. Он тоже хотел в творческую профессию, но вместо этого работает на заводе, потому что отец так сказал. И о творчестве лет с пятнадцати больше не думает, мечтает где-то в глубине души только, потому что и тут отец тоже постарался.       ‒ Смотри, я в интернете нашел сто вопросов для знакомства, давай попробуем на них ответить? ‒ достает из внутреннего кармана куртки сложенные вчетверо листы Андрей, когда они, раздобыв две больших кружки пива, устраиваются в наиболее тихом закутке бара.       ‒ Сто вопросов для знакомства? ‒ с сомнением переспрашивает Миша, пытаясь заглянуть в распечатки.       ‒ Ага. По-моему прикольно. Узнаем друг друга получше, чтобы не облажаться перед твоими родителями. Типа вот, ‒ отхлебнув из кружки, прокашливается Андрей. ‒ «Когда был твой первый поцелуй?»       Вокруг будто звуки выключают, а неловкость нависает над ними тяжелой тучей. Нет-нет, Миша, конечно, целовался. Ему, на секундочку, уже двадцать один. Только было это давно, в школе еще. С девчонкой, которая ему не нравилась даже, по понятным причинам. И было это мерзко. Слюняво и в целом неловко. Миша и рад бы не вспоминать, но в моменты, когда думается, что он совсем неудачник, в голове возникает этот момент и становится спокойнее как-то. Типа не совсем неудачник-то, раз целовался уже.       ‒ Не думаю, что моя мама будет таким интересоваться, ‒ смущенно откашлявшись, задумчиво выдает Миша, а Андрей как-то подозрительно быстро соглашается, часто кивая головой.       ‒ Хорошо. Давай попроще тогда. «Расскажи о своей семье», ‒ снова зачитывает с листа Андрей и поднимает на Мишу внимательный взгляд, пытаясь по реакции понять нормальный ли это вопрос или снова шляпа какая-то.       Вопрос нормальный, поэтому Миша рассказывает. Без особых подробностей, но и без прикрас. Потому что человеку, согласившемуся на такое, надо бы знать, как обстоят дела на фронте. Что будет не легко и весь праздник в принципе может обернуться огромным фиаско. Андрей не осуждает. Внимательно слушает, задает уточняющие вопросы, недовольно поджимает губы, когда речь заходит о Юрии Михайловиче, и искренне улыбается, когда Миша рассказывает о матери и Лешке.       Андрей тоже про семью рассказывает, и Миша по-доброму завидует. Бывает, оказывается, когда оба родителя поддерживают любое начинание. Андрей много историй из жизни рассказывает, заставляя Мишу смеяться и активно участвовать в разговоре.       После этого встречаются еще несколько раз на нейтральной территории. Делают фотографии, чтобы потом маме показать, делятся подробностями жизни и просто хорошо проводят время. Даже в кино вместе ходят, на ужастик, где попеременно подскакивают на месте, жмутся друг к другу от страха и хохочут над тупостью главных героев, заслуживая замечания от других зрителей.       Когда Андрей приходит в назначенное время с шикарным букетом цветов для Татьяны Ивановны, она сияет. Принимает его с радушием, крепко сжимает в объятиях и расцеловывает в обе щеки, заставляя Мишу, снующего у нее за спиной, смущенно краснеть за такой прием.       ‒ Отец сегодня не в духе, поэтому может нести херню. Не обращай внимания, ‒ тихо шепчет Миша, когда они остаются в прихожей вдвоем.       ‒ За меня не переживай. Ты сам-то нормально? ‒ обеспокоенно спрашивает Андрей, сжимая Мишину ладонь, когда он тянет руку за курткой гостя.       ‒ Привык уже, ‒ пожимает плечами Миша, криво улыбаясь. На что заслуживает осуждающее покачивание головы.       Отец реагирует ожидаемо ‒ бросает на Андрея полный неприязни взгляд, стоит им только зайти в комнату, а после весь вечер не устает отпускать уничижительные комментарии обо всем, что говорит Андрей, и не забывает пару раз упомянуть о бестолковости старшего сына. Мама старается сглаживать углы: шутит, игнорирует едкие высказывания, задает разные вопросы, но все без толку. Отец будто с каждым часом расходится все сильнее, вызывая в Мише бурю негодования и желание вскочить из-за стола и высказать все, что он думает на этот счет. Останавливает лишь ладонь Андрея, весь вечер лежащая на бедре, и успокаивающие улыбки, которые тот шлет всякий раз, стоит им пересечься взглядами. Сам Андрей все придирки терпит стоически, не пререкается и не перечит, улыбается понимающе и буравит в ответ тяжелым взглядом, давая понять, какую херню выдал отец.       Когда наступает время расходиться, все, кажется, выдыхают с облегчением. Мама снова расцеловывает Андрея, пихая ему в руки контейнер с едой, а Миша вызывается проводить хотя бы до остановки, лишь бы сбежать из дома и хоть немного передохнуть от отцовских укусов.       ‒ Извини, ‒ бормочет Миша, пиная попавшийся под ноги камешек, когда они в полной тишине проходят половину пути.       ‒ Уж точно не тебе тут извиняться, ‒ улыбается Андрей, шутливо пихая Мишу в бок, как бы показывая, что переживать ему точно не о чем. ‒ Все прошло…нормально. Не случилось ничего такого, о чем бы ты не предупреждал.       ‒ Это и тупо, блин, ‒ раздосадовано выдыхает Миша, морща лоб. ‒ Он просто…       Предложение Миша так и не заканчивает, лишь рычит от злости, гневно, как ребенок, топая ногами. Как же его это раздражает. Отец, который так печется об общественном мнении, даже не подумал вести себя нормально в присутствии чужого человека. Гипотетически, в присутствии дорогого Мише человека. Вместо этого он делал все, лишь бы показать, насколько он не рад своему обществу.       Мише было обидно. Не за себя, к такому отношению к себе он уже привык. За Андрея. Потому что тот вовсе не заслужил этого пренебрежения, этих колкостей и злости. Андрей был хорошим. Трудолюбивым, добрым и честным. Миша Андреем восхищался. И оттого простить отца за такой прием только тяжелее.       ‒ Все хорошо, ‒ из приступа агрессии вырывает Андрей, притягивая к себе за плечи и даря мягкие объятия. ‒ Мы ведь оба знаем, что в его словах не было и грамма правды.       Миша в ответ лишь кивает, обнимая в ответ, а потом молча отстраняется, получая ободряющую улыбку.       ‒ Твоя мама потрясающая женщина, ‒ переводит тему Андрей и весь остаток пути нахваливает весь сегодняшний вечер, мастерски обходя тему отца стороной. К концу прогулки Мише даже становится легче, и он может снова улыбаться над глупыми Андреевыми шутками.       ‒ Спасибо тебе. Ну, что вызвался помочь, ‒ искренне благодарит Миша, когда они наконец доходят до метро.       ‒ Тебе спасибо. Дай знать, когда решите насчет дачи, ‒ улыбается Андрей и, коснувшись сухими губами Мишиной щеки, припускает к метро. ‒ Напишу, как дома буду.       Андрей уже давно спустился в подземку, а Миша все продолжает стоят возле входа, приложив ладонь к щеке, и чувствуя, как горит место поцелуя.       По даче проясняется скоро и в следующие же выходные они всей гурьбой едут наводить красоту на участке перед зимовкой.       Миша с Андреем хоть всю эту неделю переписывается и на телефоне часами висит, все равно успевает соскучиться. Поэтому при встрече прилипают друг другу и везде ходят вместе. Собирают опавшую листву, таскают из колодца воду, перекапывают грядки. С последним у Миши получается не очень, устает он довольно быстро, поэтому, получив отмашку от Андрея, он сидит рядом, пока тот работает, и рассказывает всякие небылицы, только приходящие на ум, заставляя Андрея глупо посмеиваться под нос.       Так их и находит Юрий Михайлович, Миша по привычке вскакивает с насиженного места, чтобы не получать лишних замечаний за «отлынивание от работы», но поздно.       ‒ И тут бездельничаешь? ‒ ехидно спрашивает отец.       ‒ Миша отдыхает, ‒ вклинивается Андрей, едва Миша успевает открыть рот, чтобы огрызнуться в ответ. На Мишу он даже не смотрит, все внимание сосредоточил на Юрии Михайловиче, ожидая, что тот скажет в ответ.       ‒ От чего же он устал так сильно? ‒ с пренебрежительным смешком интересуется отец, вызывая в Мише злость, а Андрей только бровь задирает в удивлении.       ‒ Так мы много всего сделать уже успели.       ‒ Ну, ты-то ясно. А Мишка что сделал? Листву в кучу сгреб и уже все, устал?       Мише на это даже сказать нечего, только отчего-то перед Андреем стыдно. И за отца, который опять за свое, и за себя, что отпор дать не может.       ‒ Ваш сын из кожи вон лезет, чтобы Вам угодить, а Вы ведете себя, как осел, ‒ злобно выпаливает Андрей, наконец не выдержав напора со стороны Юрия Михайловича. Втыкает лопату в землю, хватает Мишку за руку и тянет прочь. ‒ Вы извините, конечно, но мы домой поедем.       И они едут. Прощаются с Татьяной Ивановной, которая на все объяснения лишь понимающе рукой машет и отправляет ребят на автобус. Молчат долго, Миша чувствует, что Андрей не в настроении, поэтому с вопросами не лезет, только поглядывает искоса и сжимает ладонь крепче, которую Андрей как схватил, так и не выпускает.       ‒ Зачем ты так? ‒ не выдерживает наконец Миха, когда созерцать однотипный пейзаж за окном, состоящий сплошь из лесов, надоедает.       ‒ Зачем что?       ‒ Перед отцом меня защищать полез.       ‒ Потому что бесит, когда дорогих мне людей грязью поливают. Он к тебе несправедлив, Миш. Ты не заслуживаешь такого отношения.       ‒ Дорогих людей?       В ответ Андрей ладонь сильнее сжимает и смотрит так внимательно, будто одним взглядом хочет сказать все-все, что есть на сердце. Миша по глазам читает и все понимает, но ему нужно услышать, чтобы точно знать, что все правильно понял.       ‒ Дорогих людей? ‒ переспрашивает Миша, ловя в ответ Андреев тяжелый вздох.       ‒ Да, Миш. Тебя, ‒ Андрей склоняется и Мишу ласково в лоб целует, заставляя жмуриться от счастья.       Для Миши это более, чем исчерпывающе. Значит, правильно все прочитал, правильно все понял. Жмется к Андреевой руке, опуская голову на плечо:       ‒ Спасибо.       ‒ За что? ‒ недоуменно спрашивает Андрей, прислоняясь щекой к чужой макушке.       ‒ За то, что помог.       Помог в авантюре. Помог дать отцу отпор. Помог понять, что с теплым плечом рядом Мише нравится все же больше, чем одному.