«В тихие моменты у моря жизнь кажется крупномасштабной и простой. Именно там мы можем заглянуть в себя».
— Рольф Эдберг
Яркие фенечки из крохотного серебряного бисера и желто-зеленых ниток мулине переплетаются между собой на тонком бледном запястье, обтягивая словно второй кожей выпирающую косточку, пока из динамиков голубого фольксвагена кабриолета доносится приглушенные песни восьмидесятых, собранные в отдельный плейлист подготовленного заранее путешественника. Они смешиваются с беглой незнакомой речью, доносящейся из круглосуточных баров и растворяются в заливистом смехе на окраине открытого ночного неба. Здравствуй, новое великое приключение. Где-то вдалеке мерцают пестрые неоновые вывески всех цветов радуги и с перебоями зажигаются высокие фонари, будто играя в догонялки со тьмой. Хёнджин сжимает в ладонях потухший навигатор и, тыкнув напоследок в выпуклую кнопку, откидывается на спинку сиденья, издав страдальческий вздох поражения. Невероятное… невезение. Ночной ветер с привкусом ципуры и жареных во фритюре баклажанов проникает под черную без рукавов майку, посылая грузные мурашки вместе с липкими каплями холодного пота. Рассеянная тяжелая макушка вертится из стороны в сторону в надежде приметить хотя бы одного человека, чтобы сориентироваться в пространстве, потому что расчитывать на собственную смекалку заведомо означает провалить план вдребезги. У него разряжен телефон, не работают сохраненные карты и запаса выученных в переводчике слов не хватит на элементарное «воитыстэ мэ, паракало», что уж говорить о прочтении наименований неизвестных улиц, которые Хван не удосужился заранее изучить, ведь… Зачем ему настолько заморачиваться, если можно сообразить по ходу событий? Хренов импровизатор и по совместительству клоун без лицензии. Догадывался же, что попадёт впросак ещё до того, как сядет в чертов самолет. Но обо всём по порядку. С самого раннего утра, примерно в пять тридцать по Сеульскому времени, он почти опоздал на рейс, безмятежно прогуливаясь вдоль заставленных парфюмами, кремами и аксессуарами полочек дьюти фри, чего уже не следовало делать, зная за собой наклонности к прогрессирующему шопоголизму. Нужно это, нужно то и по итогу его имя прозвучало раз десять из уст диспетчера. Догулялся и долгожданный отпуск чуть не накрылся медным тазом. Потом приключения подкрались и в самом салоне люкс, когда молоденькая стюардесса с внешностью супермодели разносила шампанское с виски. Для справки, Хёнджин пьет редко, зато метко, хотя именно в эту поездку с алкоголем отношения не завязались. Все-таки впереди ожидала арендованная машина, чем не мог похвастаться тот же престарелый компаньон у окна. Ёниль или Ёнсик семнадцать часов перелета не стеснялся скрашивать досуг различным пойлом, мешая, кажется, всё подряд: платное, бесплатное, эксклюзивное. После, правда, и бегал в места не столь отдаленные, пугая остальных пассажиров громкими горловыми спазмами, однако Хвану повезло куда меньше. Запахи потного тела и рвоты проследовали его до самого заветного «пристегните ремни», как и в терминале паспортного контроля, ведь какая непруха, этот мужик непринужденно болтал с ним вплоть до получения багажа, рассказывая о качестве греческого вина, что льётся целыми реками за дешево. Гадость! Хёнджин уверен, что теперь ничего высоко (и не очень) градусного в рот не зальёт. Он мужчина с тонкой душевной организацией, иными просторечиями — впечатлительный. Многие неурядицы и жизненные трудности принимает близко к сердцу и поэтому… Твою мать, вспотевший лоб грузно опускается на центр руля, из-за чего ушные перепонки заполняются отвратительным шумом сигнала. Узловатые длинные пальцы с серебряными кольцами нервозно теребят рулевое колесо и каштановые отросшие локоны небрежно спадают пушистыми волнами на глаза, окончательно перекрывая передний обзор второй столицы Греции. Впрочем, пялиться тут особо не на что. Позднее время, хреновое освещение, коричневые кирпичные здания и абсолютно незнакомая местность без каких-либо указателей. Кажется, Чонин сильно просчитался, зазывая лучшего друга и по совместительству коллегу по работе, отправиться искать умиротворение в самой легкой на подъем и нраву стране. Хёнджин ведь не успел даже до отеля добраться, а уже хочет вернуться назад домой в родные четыре стены, где из самых серьезных проблем — незнание, какой рамён заварить перед просмотром очередного сериала от нетфликс. И то ли ещё будет! В конце концов у него в запасе есть три недели, чтобы изменить мнение, но вопрос кроется другом: получится ли исправить эффект первого впечатления, если с самого начала всё кануло в лету? Неизвестно. — Γκάι, είσαι καλά; — звонкий девичий голос доносится откуда-то справа, выводя ненадолго из прострации и заставляя обернуться в сторону коротко стриженной травы рядом с тротуаром. Mama mia, неосознанно проносится в разуме ярким выкриком, стоит недалеко от себя заметить неизвестную девушку весьма привлекательной наружности. Невысокое пьяное тело, состоящее на шестьдесят процентов не из воды, а алкоголя, покачивается маятником туда-сюда и едва ли не спотыкается о серый бордюр, с трудом удерживая равновесие. Золотистый свет фонарей отбрасывает тени и освещает синие пышные кудри с многочисленными прогалинами на макушке. У неё взгляд как у барби и талия-спичка. Светло-голубые джинсовые шорты с высокой посадкой обтягивают мясистые округлые бедра, предоставляя напоказ татуировки наутилуса помпилиуса с каким-то подобием смазанного Тритона, что величаво держит именитый трезубец. Как вердикт: с высоты птичьего полета смотрится весьма симпатично, пускай и провокационно, но пора вынырнуть из воображаемой иллюзии дорамных канонов и вернуться в скупую реальность. Хёнджин, будучи великим олухом и ни разу не шикарным полиглотом, моргает под стать олененку Бэмби, и, выпятив нижнюю подрагивающую губу, пытается словить невидимой антенной связь с внешним миром. По идее, вот оно — его долгожданное спасение, снизошедшее чуть ли не с горы Олимпа, или, выражаясь грамотнее, из второсортного свинячьего бара. Её движения ленивы, повседневны, расслаблены и тонкие пальцы выуживают из заднего кармана помятую пачку каких-то сигарет настолько непринужденно и элегантно, что невольно заставляют обратить внимание на незатейливый жест. Хёнджин замирает, вжимаясь задницей в кожаное сиденье. Горло мгновенно пересыхает, когда до него начинает доходить истина — пьяная красотка с грацией кошки и ловкостью картошки топает к фольксвагену, вальяжно откидывая цветные пряди, дабы не подпалить к херам собачьим. Толстый зажжённый фильтр служит вместо маяка и обоняние улавливает едко-пряные нотки сизого дыма. Девушка опускает локти на дверцу машины, свешиваясь корпусом вперед. Кудри спадают на румяные щёчки, пухлые губы обхватывают наконечник сигареты и обтянутое тонкой тканью белого топа декольте предстает на уровне мужского любопытного носа, будто намекая на… — Χάλασε το αμάξι σου; … секс? То открывая, то закрывая рот, Хван собирает клубок мыслей в кучу, спотыкаясь об обезьянку с тарелками. Да, для полного фаталити с фиаско ему не хватает лишь дешевого съема. Хотя оно и ясно: помпезная тачка, а в ней относительно молодой чужестранец, приехавший поразвлечься с кем-то… чужеземным. Однако Хёнджин себя экспериментатором точно не назовёт — не осмелится, да и легкомысленность у него отбита с годов двадцати пяти. И нет, он разумеется может (иногда) с кем-то покувыркаться без подоплеки на долгосрочные романтические отношения, просто сейчас… ситуация чутка не позволяет. — Дэ каталавэна? — мягко отвечает арендатор тачки. В принципе, катала или лавэна — не суть важно, потому что пиздец полнейший. В течении минуты мужчина нервозно копается в отверстии дверцы, нащупывая спасательный блокнотик с выписанными корявым почерком базовыми фразами для общения с местным контингентом и оттуда вычитывает, вроде, самое подходящее, мол, здрасьте — забор покрасьте, я на вашем не бум-бум, то есть не понимаю. Впрочем, это стало понятно спустя первые секунды три. — Тогда… по-английски? — незнакомка спрашивает сходу, выдавливая что-то похожее на игривый оскал. Её кукольные глаза, обрамленные пушистыми длинными ресницами, сверкают при искусственном тусклом свете и пухлые губы с тоненьким титановым колечком по центру растянуты от уха до уха, что наводит на соотвествующий вывод… Мужику сегодня несказанно везет на бухих попутчиков. Сначала сосед в самолете, теперь девица-просьба-уединиться. Что может быть хуже? — Ты же говоришь по-английски? … Действительно. Хёнджин растерянно кивает, чувствуя, как розовая краска проступает на щеках. С гарантией девяносто девять и девять десятых процента он уверен, что здесь не приживется. Новая страна, новые правила, новый менталитет и сердце… буквально тянется к родному дому, что на самом деле слегка непривычно. Хван же заядлый путешественник (в прошлом). Многое повидал, разное попробовал и привык первые дня четыре прибывать в состоянии волшебной эйфории, впитывая губкой все прелести чужой культуры. Эти крохотные улочки с переплетенными на балконах пурпурно-сиреневыми клематисами, древняя архитектура, приветливые люди, чертовски вкусные куриные гиросы с жареной картошкой фри и сотня фотографий, переполняющие ленту instagram на зависть коллегам и некоторым дальним родственникам, что не способны разделять чужой успех. Поэтому, наверное, ему повезло не застать их самодовольную реакцию (ни к чему тешить и без того заниженную самооценку). Вечно свободная, неуловимая и странствующая натура разбилась кораблем об айсберг и жажда авантюры завела в такие дебри, куда редко ступает нога путешественника — знаменитую Элладу, причём далеко не в Афины и Халкидики, а неприметную провинцию со сложным наименованием. Ну… тем, пожалуй, и интереснее. Будет, что поведать на досуге обеспокоенной матушке, верно? — На какой улице мы находимся? — девичий колкий взгляд скользит по чужому телу, оценивает, а затем она бесцеремонно открывает переднюю дверцу, плюхаясь на пассажирское кресло, удовлетворенно вздохнув (утомилась что ли?). — Не думаю, что тебе как-то поможет данная информация, красавчик, — саркастичный смешок вылетает из её рта с очередным клубком дыма. Мужчина искривляется в лице, ладонью отгоняя неприятный запах, пока внутренности скручиваются от услышанной бестактности. Он же её старше примерно лет… на восемь, значит в братья годится и тут на те, ни намека на скудную вежливость! Видимо, та тоже осталась где-то далеко в Корее. — Слышал когда-нибудь о Леофóрос ни́кис? Последние слова звучат с мелодичным греческим акцентом, отчего душа снова в пятки уходит. Девчонка зачесывает синие кудри и закидывает ногу на ногу, скрывая улыбку за тлеющей сигаретой. Между ними нависает нечто отдаленно напоминающее неловкое молчание, правда заканчивается оно быстрее, чем начинается. Из-за переизбытка спиртного девичий нрав раскрывается во всей красе псевдо-гостеприимства. Она болтает и болтает, с трудом формулирует предложения, местами переходя на родной греческий, и Хёнджин даже не знает как её прервать. У него тут, между прочим, проблема, а ещё на дворе стоит глубокая ночь. Не самое благоприятное время для случайных знакомств, да и спать после перелета хочется. Устал как никак. — Это всё, конечно, очень занимательно, — в отличии от неё он старается говорить вежливо, тактично, дабы не задеть молодую хмельную натуру, хотя по тону голоса понятно: лжет как дышит и нифига ему неинтересно. — Но раз ты подсела в мою машину, могла бы немного…помочь? — Помочь? — незнакомка резко перестает улыбаться, сканируя то чужое лицо, то спускаясь взглядом ниже к… Боже! Хёнджин уверен, что сейчас провалится под землю от стыда, пробив затылком логово Спанч Боба. Он ведь о подобном даже не думал! Не извращенец все-таки, к тому же из распущенного у него только отросшая львиная шевелюра. Жаль, конечно, что у иностранных женщин совсем другое мнение складывается. — У меня сломался навигатор, — игнорируя двусмысленные намеки, Хван указывает на валяющуюся у лобового окна технику, хрустнув костяшками пальцев. — И телефон разрядился. Я понятия не имею, где нахожусь, поэтому будет здорово, если ты скажешь как добраться до отеля «Санта». Просьба проговаривается на сбитом дыхании и с заметным заиканием. Хорошо, что под конец Хёнджин берет собственную расклеенную уверенность в руки, ловя единственную возможность добраться до гостиницы, чтобы не оставаться ночевать в машине под открытым небом. Все же приключения приключениям рознь и некоторые вещи осуществлять на практике совсем не хочется. — Агия Триада, — относительно знакомое словосочетание доносится до ушей. Осознание медленно доходит, но не вызывает ответной реакции, и девчонка усмехается, сделав последнюю затяжку. — Мы находимся в Салониках, на проспекте победы. Твой же отель расположен в районе Агия Триады, это чуть дальше поселка Переи и Неи Эпиватеса. Она объясняет ему, словно ребенку, отдельно растягивая слоги, и Хёнджину лишь остаётся кивать болванчиком, делая вид, что прекрасно знает, о чем та вещает, он же не страдает от географического кретинизма, просто сам… немного является кретином. С кем не бывает? — Я в курсе, что моя просьба прозвучит сомнительно, но ты могла бы… — Довести тебя до отеля, турист? — заканчивает мысль с нескрываемым ерничеством. В целом, не специально. Человек же тоже взрослый, к приезжим относится нормально, вдобавок её никто не просил садиться в чужую тачку и начинать вести светские беседы. Пьяное нутро… само потянулось, когда приметило симпатичного заморского одинокого принца. Вот теперь и расплачивается за чрезмерное любопытство. — Давай. Правда у тебя видок… — она чешет затылок, создавая эффект драматичной паузы, — будто сейчас обкончаешься. Давненько сексуальных женщин не видел? Вообще-то, видел! Даже раздевал, однако до таких руки никогда не добирались: безбашенная, острая на язык, без инстинкта самосохранения. Смеется, флиртует и глаза… Какие красивые у неё глаза. Безусловно из-за отсутствия дневного света сложно передать их красочность в должной мере, но Хван — ценитель прекрасного с хорошо развитым чутьем, оттого ему не нужно солнце, чтобы сделать какие-либо умозаключения: закончился первый день, а он уже в заднице. Молодец. — Я застрял посреди незнакомого города ночью с пьяной тобой. Поверь, единственная вещь, которая меня реально способна возбудить – горячий душ и сон до обеда, — устало поясняет и, заведя мотор, плавно выруливает на центральную дорогу, полностью расслабляясь. — Ауч, — девчонка театрально хмыкает, вытягивая руку из окна. — Твои слова по-настоящему задели бы мою самооценку, красавчик, но извини, я видела как ты пялишься, — пальцы ловят прохладный ветер, рассекаемый автомобилем, и Хёнджин предпочитает оставить колкость без ответа. Греха таить бессмысленно, он действительно позволил себе лишнюю вольность — залюбовался, вот только дальше дело не зашло и не зайдёт после. Их случайной встрече суждено остаться мимолетным, сумбурным смущающе-забавным предисловием к захватывающему путешествию и не более. Незнакомка, выступающая в роли новоиспеченного навигатора, словесно прокладывает маршрут, объясняя куда ехать и где сворачивать, изредка концентрируя внимание на отдельных мелочах. Например, на мелькающем по правое плечо море с бесконечной темной гладью и редкими барашками у песочного берега или на разницу сельских и городских построек. Таким образом уже перед въездом из Салоников в Пиреи невысокие пятиэтажки с куполообразной кровлей сменяются на миниатюрные селения в районе зеленых склонов, чем-то напомнив европейскую деревню:крохотные каменные домики кубической формы с массивными отштукатуренными стенами, узкими оконными проемами и закрытыми маленькими цветующими двориками, откуда доносится редкий лай сторожевых собак. Хёнджин улыбается по касательной, ощущая некогда забытый уют. Морщинки образуются вокруг глаз и бунтующее сердце замирает от предвкушения скорейших исследований местности, напоминающей сказочную утопию с собранными древними мифами о русалках и трех желаниях. Правда первое уже благополучно потрачено. Вдалеке виднеется громадная постройка, ничем не уступающая знаменитым корейским небоскребам. Вскидку, здание в сорок этажей, выполненное в молочных оттенках, со своей цветущей аллей и детально проработанным ландшафтом. Вместо ворот у главного входа высажена изгородь из самшита, а крона деревьев с кустарниками выстрижена высокорослым удлиненным конусом. Мраморная дорога прокладывает путь к шезлонгам и открытому масштабному бассейну, оттуда же торчит «островок» с подсвечивающимся баром. Вид… весьма завораживающий. Соответствует канонам дороговизны и престижа, с завуалированным выпендрежем, хотя Хёнджин гнался вовсе не за ним. Он выбирал исходя из места расположения и рекомендаций близкого друга, который ещё целый месяц после возвращения ловил приступы сладкого наваждения от поездки. Конечно, кто-то назовёт его ведомым, кто-то жалким снобом, но рассматривая перед собой возведенный рай для смертных, становится окончательно наплевать. Ладно, это место определенно точно стоит того, чтобы до прибытия чуть-чуть пострадать — уж слишком впечатляет общая картинка. — Отель «Санта» считается визитной карточкой Агия Триады, — девушка довольно лыбится, заметив чужую реакцию. Щенячий восторг, томительное предвкушение и пухлые губы подрагивают от счастья. Ей, будучи местной, приятно лицезреть подобного рода эмоции. — Впрочем, Салоников тоже. Раньше туристы приезжали к нам реже. — Здесь потрясающе… — легкий прохладный ветерок освежает и очищает, проникая в каждую частичку напряженного тела, успевшего знатно прогнить за прошедшие сутки. Хёнджин припарковывает кабриолет на специально отведенной стоянке и вываливается из кожаного салона, едва находя силы на то, чтобы ровно стоять на ногах. Его крайне впечатляет обстановка, антураж и накопленная усталость притупляется, вдыхая в путешественника вторую жизнь, — новую, не до конца изведанную (и, наверное, он смог бы отдать этому месту свое неугомонное сердце, просто слегка попозже). — Подбери с дороги челюсть, красавчик, сейчас слюнями мрамор изгадишь, — следом выпрыгивает попутчица из машины, лениво потягиваясь, тем самым разминая затекшие конечности, пока мужчина спешит достать из багажника два чемодана с ручной кладью. — Вам не убедить меня, что я не на высоте. Миленько, хоть и попахивает завышенным чувством собственной важности. Они оба замирают, держа дистанцию в полтора метра и наблюдая за сменой мимики на лице. Хёнджин опять удивлен и над ним снова потешаются. Опираются пятой точкой о дверь, склонив голову так, чтобы было видно куда направлен взгляд — на майку с вульгарной надписью, про которую позабыл. Аж неловко. — Спасибо, что помогла добраться… — девушка усмехается и, игриво стрельнув глазами, вновь тянется за полупустой бронзовой пачкой табака. — Лилит, — тихо произносит, продолжая наблюдать в темноте за чужим смущенным лицом. — Когда благодарят, следует обращаться к человеку по имени. Мы пробыли бок о бок почти час. Неужели не захотелось узнать как меня зовут? Возможно и хотелось, однако глупые идеи остановились на том же неозвученном уровне, ведь… какой смысл знакомиться с тем, кто совсем скоро станет для тебя никем? Прилетев отдыхать, Хван не подписывался на случайные дружеские отношения с двояким подтекстом. Он — свободная птица, странствующая по миру, и в его существовании нет ничего долговременнее родного Сеула с работой. Романтическая вольность путешественника, захватывающие дух поездки — дело приходящее и уходящее, цепляющее лишь на период уикенда. Ну а дальше мираж будет вынужден разбиться о быт, вернув историю к истокам. Такова суть взрослой жизни: вход есть, но выхода нет. — Ты сможешь вернуться домой в сохранности? — Лилит издаёт короткий смешок, то ли огорченная тем, что её вопрос проигнорировали, то ли находит забавным фальшивое беспокойство. Она же всё понимает, вернее… замечает чуть больше, чем должна. Хотя тут стоит сказать отдельное «эфхаристо» выпивке, делающей из нее проницательную личность и по совместительству гадалку на минималке. — Запиши свой номер, я позвоню тебе ближе к завтрашнему вечеру, — не просит, утверждает, доставая самсунг из кармана. Хёнджин пялится на включенный гаджет, словно конь на новые ворота. Вроде, смысл «просьбы» улавливает, чего не сказать о сути. Сплошные предположения, догадки и… была не была! Как бы пошутил Чонин «живем всего раз», значит надо брать быка за рога и действовать. Вдруг что-то толковое получится? Сегодняшняя ситуация показала, что несмотря на эрудированность и мнимую толковость, подлянки ожидаются на каждом шагу и если есть возможность заполучить услуги личного гида, то чем черт не шутит? Деньги сэкономит и… досуг скрасит. Ох, какое великое заблуждение! — Ты не из тех, кто сдается, верно? — нервно усмехнувшись, Хван принимается вбивать номер, надеясь, что та додумается использовать whatsapp, потому что покупать временную сим-карту бессмысленно. В отеле везде отлично работает интернет, даже на пляже, значит останутся только экскурсии, но там времени для переписок не будет – все внимание заберут экспонаты. — Есть какая-то особая причина? — Вероятно, — Лилит согласно мычит, поджигая ранее взятую сигарету. — Мне нравятся потерянные мальчики на дорогих тачках, у которых сломаны навигаторы. С вами не заскучаешь. — И сколько у тебя таких было? — спрашивает он, смотря голубоволосой прямо в глаза. Да и тут наступает облом, потому что Лилит неоднозначно ведет плечами, явно не собираясь в чем-либо признаваться. Она прикусывает зубами фильтр и оборачивается в сторону набережной, выпустив изо рта парочку серых колечек дыма. В целом, этим все сказано. Губительная Эллада, переполненная вереницей событий, где никогда нельзя ничего спрогнозировать. Вечером ты забираешь багаж, пытаясь сбежать от смрадно воняющего соседа по самолету и ночью оказываешься здесь, у роскошного отеля на парковке с новообращенной знакомой, которая, кажется, старается его склеить, причём весьма(🌊🌴)
— Всего второй день отпуска, а ты уже склеил красотку. Похвально, хён! — звонкий голос Чонина, повышенный на три октавы, кажется, вот-вот взорвется сверхновой ещё до окончания полного повествования, из-за чего Хёнджин боязливо оборачивается к посторонним отдыхающим, теснее прижав телефон к уху, будто их беглый корейский реально кто-то способен подслушать. Ни черта. Ведь несмотря на большое скопление иностранцев абсолютно разной национальности, многие из них занимаются тем, ради чего собственно приехали — кайфуют и гоняют балду, полностью отдаваясь во власть курортному духу с пьянками, да гулянками. Кто-то валяется пластом на шезлонге, присосавшись пиявкой к бокалам с выпивкой; кто-то, видимо ребята помладше, резвятся недалеко от берега, клея симпатичных девчонок, плавающих на розовом матрасе фламинго. Общий антураж добавляет и летняя ритмичная музыка, снующие вокруг туристов официантки в микроскопических юбчонках и разноцветные флажки, развешанные на крыше бара, что танцуют резвое ча-ча-ча с соленным теплым ветром. Хёнджин поправляет солнцезащитные тишейды, обхватывая губами красную изогнутую трубочку. У него на голове красуется фиолетово-белая бандана и трикотажная джинсовая рубашка с коротким рукавом поверх белой футболки прилипает к мокрому от воды телу вместе с шортами, холодя прогретую на солнце кожу. Однако полностью взбодриться помогает фраппе с молоком, украшенный шоколадной крошкой и бумажным зонтиком. Ляпота, вроде, похожим образом в прошлом году Чонин описывал испробованные в отеле напитки, демонстративно истекая слюнями, пока остальные коллеги грели уши и крутили пальцем у виска, приписывая Яну статус шального алкоголика устроившего себе спецтур по местам специфическим и крайне разгульным: с плясками, тематическими вечеринками, персиковыми поцелуями и стриптизом на барном стуле за бутылку рецины.Пиздец, правда Хёнджин друга теперь отчасти понимает. Отчасти — потому что сам до подобной кондиции вряд ли дойдёт, возрастные установки не позволят шилу в заднем месте засвербить, хотя кое-что прочувствовать всё же получается — неимоверную тягу начать наконец снова жить. К собственному удивлению, Хёнджин проснулся за двадцать минут до окончания завтрака, ощутив необычайную бодрость вопреки бессонной ночи. И то ли виновником для сладкого Морфея стала излишняя взбудораженность, то ли невероятно мягкий матрас королевских размеров, принимающий форму тела, но вот уже через полчаса умытый, побритый и надушенный курортник, с плетеной сумкой наперевес, гордо шагал по мраморной дорожке, пронюхивая обстановку, точнее сопоставляя полученные из турагентства общие факты воедино. Таким образом за весьма короткий срок он узнал, что при отеле имеется теннисный корт (жаль, не гольф клуб), а ещё несколько спортивных залов, спа салон с турецкой сауной и закрытым бассейном, мини аквапарк, зона для барбекю и… бильярдная. К слову, последняя обнаружилась совершенно случайно. Надеясь заморить червячка поздним завтраком и полакомиться каким-нибудь бургером из говядины, Хёнджин мельтешил вокруг прохладного ресепшена, постеснявшись обратиться за помощью к персоналу. Сильный и самодостаточный ребенок внутри него уверял, что справится с поставленной задачей самостоятельно, по итогу заблудившись в трех соснах. Что ж, не беда, при пляжном баре оказывается тоже можно подкрепиться, ничуть не хуже, чем в самом ресторане. Хёнджин уверен, что прежде не поедал рыбного шашлычка вкуснее: филигранно нарезанное нежное филе приправленное перцем чили, куркумой и кинзой с кисленьким соком лимона. Периферия гуманных изысков, доводящая до гастрономического оргазма. С другой стороны, было бы опрометчиво ожидать меньшее от пятизвездочного отеля, славившегося во всей Греции. Хёнджин даже не сожалеет, что в очередной раз пустился во все тяжкие, отвесив кругленькую сумму за дополнительные преференции. Может себе позволить роскошь all inclusive. Занимая должность финансиста в крупной Сеульской компании и разговаривая с главным председателем на «ты», он перестал считать деньги в кошельке, беря от жизни по максимуму: шмотки, цацки, пафосные курорты. Ну прям первый парень на деревне и мечта «Х» любой уважаемой женщины, желающей удачно выскочить замуж (не будем их за это осуждать). — Ради Бога и святого Будды, я никого не клеил, — Хван хмурится, тяжело вздыхая. — Как минимум, не специально, — недолго думая, добавляет, чем вызывает рокочущий смех на другом конце телефонного провода. Сейчас ему кажется, что рассказывать Чонину байку про свой беспокойный приезд было крайне хреновой затеей. Во-первых, его толкование как всегда подвергается опошлению, ну и во-вторых, все коллеги их офиса знакомы с негласным правилом компании: что известно Яну, то известно всем остальным. И… вообще, не по дружески получается на корефанов-братанов ярлыки навешивать, но Хёнджин приятеля невольно сравнивает с типичной аджумой на лавочке. Те тоже всегда в курсе последних событий и не ровен час ещё правду-матку приукрасят на радость публики. Людям же нужна сенсация. Благо мужчина ниже положенного не пал и о бесконечно важном не думал. Ну, может совсем чуть-чуть ради приличия прокрутил в голове перед сном ту нелепую встречу, споткнувшись об отрывки сумбурного и крайне смущающего диалога; застрял в до сих пор осязаемом опьяняюще-прозрачном запахе табака и быстро погряз в полюбившейся пене волн, отдаленно напоминающей чужие выкрашенные кудри. Матерь божья… Хёнджин давит проскочившую на лице лыбу простофили, тряхнув макушкой. Хорошо, он согласен признать, что Лилит в некотором роде смогла посеять смуту из-за своего нестандартного появления и занять большую часть мыслей, заодно поселив под ребра серенький кокон с гусеницей. Только ей ни в коем случае нельзя позволять трансформироваться в бабочку, ибо эти крылатые букашки те ещё паразитки и ничем не отличаются от коварных женщин. Расчетливые, капризные, для ума противоположного пола непонятные. Их искусственная красота сбивает с толку и маскирует хлесткие предъявы за мнимым беззащитным образом принцессы. Подобное поведение утомляет, надоедает или… Должно быть, правильно в народе говорят, что любовь живет три года. Сумин съехала из квартиры Хвана ровно восемь месяцев назад, оставив стоять на прикроватной тумбочке рамки с совместными фотографиями, сделанными в канун первого свидания. Вместо взрослого диалога и адекватного прощания — вырванный из блокнота смятый листочек со знакомым почерком и всего одним словом. Прости. Какая банальщина, вызывающая отвращение, и как говорится «Бог простит…». В следующей жизни. Хёнджину же играть в понимающего и всепрощающего проповедника нет нужды. Он сменил дверные замки и постельное белье; почистил галерею в телефоне и выбросил в мусорный бак кулон в форме лебедя. С глаз долой, товарищи. Любовная песенка спета с фальцетом. — Считай вашу встречу – знаком свыше. Хён, уже даже Боженьке надоедало наблюдать за раскиснутым тобой, — не нужно видеть Чонина вживую, чтобы на подсознании предвидеть его закатывающиеся до мозга мигалки. И… что тут добавить? День проходит по примеру многих и опять на исходе дня. Лучшему другу не понять столь противоречивых и болезненных чувств ввиду отсутствия опыта в долгосрочных отношениях. Он дальше коротких перепихонов не заглядывает, пользуется случаем, беря от жизни по максимуму, тогда как правильный и ответственный Хёнджин едва ли не окольцевался, видимо, предполагая, что таким традиционным методом залатает подтекающие дыры, мигом избавившись от всех сопутствующих проблем. Что ж, повезло, конечно, что затея не увенчалась успехом, иначе сложно представить, в каком дерьме он бы уже плавал. — И что ты предлагаешь? — голос мужчины звучит отчаянно, раздосадовано. Тут не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы сложить дважды два и сообразить в чем прикол намека. В сексе. Жарком, курортном, экзотически-тропическом перепихе, с которыми Хван завязал на четвертом месяце личной психологической терапии. — Дать себе полный карт-бланш и с кем-то потрахаться? — Почему сразу с «кем-то»? — Ян хмыкает и открывает в комнате окно, чиркая зажигалкой. — Попытайся мыслить конкретнее, приятель, тем более у тебя назрел интересный вариант. Она хоть красивая? Хёнджин недоуменно хмурится и, поправив спадающие с носа очки, подпирает подбородок кулаком, принимая вид задумчивого мыслителя. В сознании (абсолютно случайно) всплывает отчетливый образ пьяной гречанки: маленькое личико с правильными, отчасти даже кукольными чертами, куча(🌊🌴)
Голубой фольксваген кабриолет рассекает по трассе длиною в пятьсот девяносто километров на большой скорости, пропуская сквозь бежевый льняной костюм от Versace свежий холодок, помогая взбодриться утомившемуся телу. Каштановые волосы развиваются на ветру и на пухлых губах мелькает полуулыбка, наполненная безмятежностью и упоительным рвением окунуться в новое странствие, прежде неизведанное, окрыляющее. Хёнджин лениво обхватывает своими длинными узловатыми пальцами кожаный руль автомобиля, грациозного маневрируя на относительно ровной дороге, окутанной картинами живописных полей: зацвевшие ярко желтые подсолнухи, спелая кукуруза, девственно нежное дневное небо, переливающееся на солнце шафравновыми оттенками. Оно похоже на самую большую планету орбиталях — настолько нежно ласкает загоревшее за прошедшие одиннадцать суток лицо, игриво щекоча самый кончик носа. Хёнджин искренне наслаждается этим ощущением, подставляет щеки под поцелуи светила и вдыхает ароматы скошенной душистой травы, мысленно рисуя на белых облаках силуэты дельфинов. Вот бы провести все дни вот так: собирать ладонями летающую листву, любоваться широкими горными просторами и втягивать легкими галактический энергетик, что проникает в бурлящую кровь зарядом на две с поливной промилле. Такими темпами не мудрено стать отпетым энергетическим алкоголиком, но ему наплевать, бурлящие чувства намного сильнее собственного разума, как и тяга повиноваться судьбе. Вдруг та преподнесет нечто сакраментальное? Хёнджин невзначай косится на компаньонку по правое плечо и хмурится, не понимая, почему дыхание при виде неё начинает учащаться. Лилит сидит в позе лотоса на сиденье, стряхивая серый пепел на грунтовую дорогу. В подстаканнике стоит давно нагревшаяся от жары пепси в жестяной банке, рядом валяется открытая пачка бронзовых aroma rich и от черно-красной клетчатой рубашки исходит аромат сладких духов, смешанных с терпкими нотками табака. И знаете, должно быть странно, но Хван настолько привык к подобной комбинации, что теперь считает чужой запах родным — тот донельзя быстро впитался под кожу, заполняя собой изнутри каждую клеточку. Хотя это лишь полбеды. Лилит, будучи женским прототипом Ян Чонина, болтает без умолку: о том-сём, пятом-десятом. Об археологе Манолисе Андроникосе сумевшим обнаружить в непримечательной деревушке, куда они направляются, бывшую столицу Македонского государства — Эги, где наряду с царским некрополем и дворцовым комплексом нашлись древние захоронения не разграбленные галлами-наемниками; о Филиппе II, отце царя из династии Аргеадов, славившийся неоднозначным отношением среди современников. Северный варвар, создатель непобедимой армии, любитель телесных услад и… Ответить на вопрос, с чего началась их авантюра, уже трудно. Возможно, с момента прибытия в Салоники, когда сломался навигатор, а возможно, сразу после вечерней прогулки на лодке. Хёнджин уверен, что навсегда запомнит случай, как на следующий день Лилит заявилась к нему в номер примерно в десять часов утра, стоя в вальяжной позе у дверного проема в своей пестрой гавайской футболке и соломенной шляпе. Пляжные покрывала в (!) двойном экземпляре торчали из туристического рюкзака, крема от загара впихнуты в наружние карманы, надувной матрас в форме крокодила выпадал из-под подмышки и незатейливое «калимэра, тури́стас» прозвучало вместо контрольного звонка с предупреждением о скорейшем приходе. Чертов элемент неожиданности и пылкий южный нрав, подкрепленный важными связями в Агия Триаде. Хван отнюдь не удивлен, что Лилит относится к тому виду женщин, кто пользуется волей случая: набивается на диалог, пробирается втихую в отельный корпус, люксовый номер… Правда не стоит забывать и о человеке, который очевидно поощряет действия юной авантюристки, идя на уступки и нарушая профессиональный регламент. Менеджер Янис, он же добросердечный родственничек, сразу безвозмездно поделился информацией о нужном постояльце: где живет, откуда родом, сколько лет и какое у него семейное положение. Блять, долбанное кровное родство и культ семьи. Стоя в прихожей почти в чем мать родила, абсолютно не культивируемый Хёнджин успел припомнить даже пробабку троюродной тетки по линии отца, ненавидя себя за то, что поперся встречать гостей в неглиже, точнее в чертовом махровом полотенце, повязанном вокруг крепких бедер во славу бушующей непристойной фантазии. Стекающая вода, четко выделенный пресс, косые мышцы живота, твердые горошинки сосков — этакая блаженная отрада для тех, кто любит заглядывать на просторы порнохаба. Они оба видели сотню роликов порно, которые начинались так же. И, наверное, именно в тот момент всё кардинально меняется, переворачивая прежние установленные убеждения с ног на голову. Лилит… она странная. Местами беспечная, сумбурная, настойчивая. Её трудно описывать объективно — уж слишком неоднозначная личность с непонятными для общества причудами. Садится в чужие тачки по ночам, флиртует посреди синего моря, вроде, границы не нарушает, но губы будто сами вперед тянутся, прося наградить волшебным сказочным поцелуем, в следствии чего прежде запечатанное семью сургучными печатями сердце издаёт подозрительное «туки-туки» в области левого смещения, потому что Хёнджин… видимо, не менее странный. Он любит зеленые поля, вьющиеся кустарники бугенвилии, запах подсохших водорослей, выброшенных на берег вольными колючими волнами, и таинственных особ, у которых вместо радужек плескается лазурный океан. Солнечные зайчики пляшут в зрачках, завлекая неподдельной беззаботностью и весельем, кудрявые выкрашенные волосы светятся перламутровым отливом на концах, а рот искажается в сладкой усмешке схожей с конфетой баунти, известной как райское наслаждение. Вдобавок ещё и вспоминается предначертание лучшего друга, озвученное несколько месяцев назад, мол нужные люди приходят тогда, когда их ждешь меньше всего. Они проникают внутривенно и… словно клеймят тебя собой изнутри. Лепят из мокрого песка башню принцессы, украшая верхушку теми же ракушками, что вбиты под кожу черными чернилами искусного тату мастера. Рисуют сухими палками узоры на пляже и выкладывают из галек неуклюжих бесформенных морских звезд, радуясь случайно полученному сходству. Только любая случайность является частью неизбежной закономерности, оттого человек должен избавиться от иллюзии, что всё в этом мире зависит от него. Выбирая дорогу, чтобы уйти от судьбы, он именно там её и встречает, поэтому Хёнджин вновь бросает взгляд в сторону своего рокового предначертания, всматриваясь в девичий профиль. Лилит уже докурила сигарету и теперь глядит голубыми глазами-океанами вдаль, играясь зубами с титановым ламбретом. Если верить дорожным знакам, до конца поездки остаётся чуть меньше десяти минут, что обоих безумно радует, всё же никто из них не привык кататься по пять часов, особенно соня-засоня Хёнджин, чье очередное утро превратилось в сплошную суматоху: ранний подъем, суетные сборы, отсутствие сытного питательного завтрака и длительная поездка, переполненная различными историческими фактами, по сути очень познавательными. Оказывается Лилит перешла на последний курс исторического факультета и учится в одном из самых престижных греческих университетов, гордясь выбранной профессией. Поразило ли мужчину данное известие? Безусловно. Во-первых, ему редко доводилось общаться с закоренелыми фетишистами своего ремесла. Даже среди знакомых и сверстников прогрессирует тенденция смены рабочей вакансии ввиду переутомления и выгорания. К тому же немалый вклад внесла и внешняя составляющая, не вписывающаяся в стандарты каноничных отличниц. Дикая, дерзкая, как пуля резкая. Не мудрено, если двери в деканат и аудитории она тоже открывает с ноги, придерживая между пальцев окурок от сигареты вместе… надувным крокодилом. Ну а что? Наверняка зазнайки могут себе позволить немного повыебываться. Кто помимо них статистику вуза повысит? Комично. — Пойдем в музей сразу или хочешь для начала осмотреться? — девушка учтиво интересуется, когда фольксваген кабриолет паркуется на парковке рядом с несколькими серыми автобусами. Она обувает снятые белые конверсы, запихивает шнурки под язычок и разминает затекшие конечности, блаженно прикрывая глаза, стоит нескольким костям издать хруст. Везучая. До Хвана осознание полученной свободы опять доходит с опозданием — медленно, с паузами, по чуть-чуть приобретая черты оживленного деревенского поселка. Впереди виднеются ларьки с сувенирами, крохотные кафешки с блеклыми вывесками, не особо рассчитанные на туристов, и двухэтажные бежевые домики с коричневой черепицей. В общем, местечко достаточно неброское и с виду толком не скажешь, что они прибыли к пункту с вековыми историческими ценностями. — Тут и смотреть не на что, — Хёнджин закрывает машину и неоднозначно жмет плечами, без энтузиазма оглядывая сувенирные лавки, каких полно в других частях Эллады: магнитики, статуэточки, сумочки авоськи, футболки. Н-да… типичный набор для недавно прибывшего иностранца. Только его таким подкупить трудно, он уже… кое-что неподалеку от отеля приобрел во время недавней вечерней прогулки по набережной. Лилит тихо усмехается, идя чуть впереди. Услышанное комментарием не подлежит, тем более она самолично помогала мужчине выбирать подходящую кепку с надписью «Я люблю Грецию» вместе с несколькими подвесками в форме национального флага и знака зодиака. Кстати, занимательный факт, Хёнджин-то барахольщица со стажем. Деньгами сорит налево и направо, зачастую покупая бесполезную приблуду, нежели нечто дельное. Спрашивается, нахуя, а главное, зачем? Ответ по-детски туп: вдруг пригодится? Ну… допустим. — Вау, на тебя не похоже, турист. Уж ты всегда найдешь побрякушку по вкусу, — она огибает на узком тротуаре тележку, захламленную мусором, и гаденько хихикает, услышав недовольное мычание. — Кажется, я ещё вчера предупреждала, что в путешествия подобного рода не надо надевать дорогие башмачки, можно ненароком испачкаться. — Трындец, здесь не убирались с эпохи Александра Македонского? — Хёнджин брезгливо морщится, наступив сандалем от Versace в ошкурку банана. Нет, вот это точно не вписывается ни в какие ворота. Он готов потерпеть обидные колкости, насмешки относительно шопоголизма, но обувка ей чем не угодила? Не его вина, что местные деревенские свои трущобы запустили: раскиданные бумажные коробки, бутылки из-под газировки, перебитые фрукты и остатки распотрошенной рыбы создают смрадное амбре, из-за чего ладонь рефлективно тянется к носу в надежде перекрыть отвратительный запах, усиливающийся под воздействием сорокоградусной жары. Кошмар, у свиней в хлеву условия всяко лучше. — Не ной, красавчик, ты не в Сеуле и не в пятизвездочном отеле, — извините, взаимосвязь не улавливается и скрытая претензия тоже непонятна. Впрочем… пускай брюзжит сколько влезет. У Хвана сегодня настроение хорошее, экскурсионное, рассчитанное на подвиги Геракла, значит потерпит. К счастью, с поставленный задачей получается справиться без напряга. Общий путь до музея занимает примерно пять минут. Мужчина фотографирует кирпичные постройки, аллею и погребальный холм. В качестве одолжения (или проявляющийся симпатии) оформляет пропускные билеты, ссылаясь на то, что Лилит хоть и несносная, а оказывает неимоверную услугу, припиревшись с ним за кудыкину гору на безвозмездных условиях. Что он, совсем невоспитанная скряга, за юную даму не заплатит? Покроет все расходы без проблем, лишь бы сменила гнев на милость. С последним, правда, возникают крохотные трудности. Перед самым входом их знакомят с базовыми правилами посещения гробниц, мол камерой не пользоваться, руками не трогать, напитки с едой не открывать. Да-да-да, они кивают охраннику попугаями-болванчиками, отключая смартфоны, и с уст срывается стон разочарования, ибо… Снова здорова, кромешный облом и никакого раздолья для будущей аудиенции с вдохновением — идеи для рисунков не из пальца же высасываются. Творческой натуре катастрофически необходима подпитка блуждающей музы, да и… социальные сети давненько не обновлялись. — Не раскисай, детка, и учись фотографировать глазами, — новоиспеченный гид игриво подмигивает, стряхнув и без того взлохмаченную шевелюру, отчего Хван начинает демонстративнее шаркать подошвой сандалей по тоннелю, в должной мере показывая степень нахлынувшего расстройства. — Я серьезно, Джинни. Правила для всех одинаковые, так что прекращай дуться. Ты же у нас взрослый дядя, тебе не пять лет. — Правильно, мне шесть с половиной, — тихо бурчит под нос, поправляя растрепанную прическу, и Лилит почему-то умиляется, испытав обволакивающую нежность. Туристы… везде одинаковые. Экспрессивные, увлеченные достопримечательностями, носятся с огромными фотоаппаратами по городкам, вычленяя из справочников необходимые предложения. У них глазки по пятьдесят центов светятся ярче уличных фонарей и дух бесплодный погружается в потайной мир античной Эллады, растворяясь в многовековой культуре. Потихоньку, понемножку, шажок за шажком и вот теперь раздосадованный курортник меняется в лице, кажется, окончательно забывая про айфончик с прилагающимися современными заскоками на instagram. Что ж, отлично, эффект «ух ты» достигнут, пора приступать к основному блюду. — Тебе известно для чего музей построили под землей? — дружелюбно подводит к началу монолога, ровняя шаг, но в ответ прилетает неуверенное мотание головой. Язык облизывает пухлые губы и темный взгляд тупится в пол, выдавая примесь смущения. Ладно-понятно, пройдемся издалека по порядку. — Чтобы поддерживать необходимые температурные условия, хотя найти могилу оказалось непросто. Древние греки отменно постарались спрятать захоронения. Как выяснялось археологами, при постройке захоронения зодчие придумали интересный механизм, закрывающий двери: если кто-то собирался повторно открыть проход, тот грозил обрушиться перед всеми, кто посмеет войти и потревожить покой умершего. Поэтому ученым пришлось разбирать два слоя черепицы на крыше и пробираться внутрь под стать расхитителям гробниц, которых Хёнджин… ради шутки сравнивает с японскими ниндзя, вызывая сбоку искренний смешок. Повезло, что впереди располагаются огромные залы, окутанные таинственной обстановкой. Уровень кретинизма заметно понижается, на хиханьки-хаханьки не тянет и скудная речь напрочь убавляется до отметки «ноль». Лилит по очереди останавливается у каждого стеклянного стеллажа, воодушевленно, вещая о найденных артефактах, представляющих художественную и историческую ценность. Пытливому взору в поле внимания попадаются расставленные по прозрачным полочкам старинные керамические изделия, всякие ювелирные украшения из золота и серебра, лоскут ткани с вышивкой, доспехи великого Филиппа и, собственно то, ради чего и был проделан столь долгий путь — ларнакс с ножками в виде львиных лап, хранящий прах правителя, и дубовый венок тончайшей работы, символизирующий принадлежность к царской династии. Хёнджин замирает у рамы. Не дышит, не моргает, похоже, теряя связь с реальностью. Искусные желуди и объемные листья из чистого золота сделаны воистину чудесными руками мастера. Они переливаются на искусственном ярко желтом свете и заставляют сердце замирать лишь от одного вида. Красиво — так язык не извернется, прозвучит донельзя пошло, но судя по всему Лилит не нуждается в уточнениях. Прекрасно считывает чужие эмоции и довольно улыбается, продолжая вещать про находки: точную весовую массу, какие отличительные особенности и сколько древний ювелир изготовил украшений на венок. Цифры получаются запредельные и стоит отдать внимание картье: им есть, куда расти. В конечном счете нерасторопная познавательная прогулка по окрестностям вергинского музея занимает порядком трех с половиной часов. Ребята доходят до соседнего сектора с захоронением и обнаруживают более скромную урну, внутри которой лежат женские кости, принадлежащие, скорее всего, последней жене Филиппа. А уже перед самым выходом, в качестве завершения экскурсии, посещают непосредственно именитые гробницы. Спускаясь по ступеням, Лилит упоминает, что основное погребальное ложе, находившееся в камере вместе с саркофагом, было украшено фигурками из слоновой кости с изображением базиливса, и совсем кратко описывает судьбу оставшихся двух усыпальниц. Считается, что одна из них хранит останки сына Александра Македонского, но кому принадлежит другая, ученые до сих пор выясняют. Хёнджина, в общем-то, такие нюансы не шибко заботят. Находясь на последнем издыхании, он выходит на свежий воздух, чуть ли не валясь с ног. Голова гудит от переизбытка исторической хроники и смены эмоционального фона (постоянно пребывать в стрессе утомительно), чувство детского восторга притупляется, застревает в лёгких и мигом тухнет, оседая пеплом вместе с подувшим ветром. Как хорошо, что дурачкам везет и на заднем дворе располагается облагороженный палисадник с высаженными оливковыми деревьями и ухоженными клумбами, выстроенный специально для сморенных усталостью туристов. В грядках растут душистые ирисы, над сине-зеленом прудом пролегает арочный дощатчатый мостик и неподалеку от голубых гортензий, покрывающие сад словно морская пена, стоят большие белые качели в виде перголы. Пробегая мимо, отнюдь не утомленная долгой ходьбой Лилит вытягивает ладонь, сажая на указательный палец пролетающую четырехточечную медведицу, доверчивую крохотную бабочку, что не чурается путников. Озорная улыбка появляется на губах, в зрачках плещется озорство юности. Она разворачивается корпусом к мужчине и демонстрирует улов, не скрывая гордости. — Джинни, смотри какую прелесть я поймала! — в голосе отчетливо слышны нотки детского умиления. Хёнджин присаживается на пустое вакантное место, издав в кулак короткий смех, наполненный задором. Прежде никто из его окружения не восхищался каким-то крылатыми букашками не в качестве аксессуара известного бренда Gucci: джинсовки, часы, бижутерия, усыпанная драгоценными бриллиантами и сапфирами, — остановка их офисного персонала сеульской престижной компании, где считается моветоном наряжаться не от кутюрье. Оттого реакция Лилит кажется такой… непосредственной и ребяческой, что невольно привлекает внимание. Впервые на памяти Хвана кто-то радуется настолько незаурядным мелочам, перепрыгивая с брусчатки на брусчатку и любуясь узорами на расписных крыльях, ведь… в потомках матери природы горит целая жизнь и прячется цикл бесконечного тождества с микро-вселенными металически зелёного отлива. Это очаровывает и… подкупает. — Ты молодец, — утвердительно кивает, достав из сумки маленькую бутылочку воды. — Теперь отпускай, — произносится чуть серьезнее, заставляя девочку остановиться и удивленно насупиться. Ах, зловещая медуза Горгона, откуда у людей берется ужасно противная привычка — отпускать, делая вид, будто под ребрами ничего не колется? Думает про себя, не желая озвучивать мысли вслух. Лилит досадливо опускает голову и смотрит на парящую гостью, плавно перемещающуюся по сухим костяшкам пальцев. Её губы поджимаются в тонкую линию, выражая обиду, она же прослеживается и в темнеющей глубокой синеве, привычно плескающейся на дне зрачков, отчего Хёнджин сглатывает комок в горле вместе с отпитой теплой минералкой. — Давай, южная лилия, ты же не сможешь взять её с собой, — ласково пытается убедить, хлопая по пустующему месту на качелях в пригласительном жесте, однако та продолжает стоять истуканом посреди сладко пахнущих пионов, любовно прикрывая ладошкой бабочку от ветра. Она пропускает мимо ушей до боли нежное обращение, наслаждаясь присутствием крылатой медведицы. Вообще, чисто теоретически, забрать крохотную животинку почти не составляет для неё никакого труда. В родительском доме и без того разведен настоящий зверинец: две канарейки, аквариум с рыбками, золотистый ретривер и откормленный короткошерстный британец, которого редко можно выманить с балкона, даже с помощью съестного самодельного сыра. Следовательно никто в семье нежданному прибавлению не удивится, если бы не одно «но». Довести попутчицу до Пиреи весьма проблематично — есть шанс, что бабочка улетит раньше, чем они вновь дойдут до машины. Так и происходит. Спустя несколько минут крылатой диве надоедают мягкие девчачьи руки и она устремляется ввысь, прямо к облакам, оставляя помимо молчаливого прощания щекочущее покалывание на коже. Лилит печально жмурится, выдавливая улыбку, и на бронзовых щеках появляются едва заметные ямочки. Обидно, досадно, такова судьба. Отпускать всё же иногда приходится, пускай и против собственной воли. — Ох, чувствительная, иди ко мне, — ей требуется совсем немного времени, чтобы оторваться от созерцания облаков и наконец сесть поодаль от мужчины, рефлекторно соприкасаясь с ним коленками. Дело привычки? Возможно, и оно неоправданно дорого стоит. — Ты расстроилась из-за того, что бабочка улетела? Предположение звучит абсурдно, но всяко не лишено смысла, ведь за прошедшие одиннадцать дней Хёнджин смог вдоволь изучить чужой характер, придя к соответствующим выводам. Лилит чересчур обнажена перед целым миром и пытается подобрать оригинальный подход к каждому живому существу, вопреки страху испытать потом боль. Этого чувства она, почему-то, совсем не боится, предпочитая и дальше повиноваться туманному уделу олимпийских богов. Может, пора перестать? Те вряд ли ведают, что творят. — Нет, я расстроилась, потому что не смогла её удержать, — раздаётся не менее вздорный ответ. Девичья голова ложится на твердое плечо и руки обхватывают мужской локоть. Между ними повисает не обременяющая тишина, позволяя помыслить о важном. Хван кладет подбородок на голубую макушку, погружаясь в перелистывающиеся ветхими страницами отголоски прошлого, что разделяют пучину реминисценции надвое. Трепыхающиеся веки прикрываются и в образовавшуюся темноту проникает нечеткий силуэт некогда вожделенной Сумин. Миндалевидные глаза цвета черного китайского чая, прямые струящиеся каштановые волосы, отчужденный взор, натянутая ухмылка. Он хватается за миловидный образ скрытый под пленкой серой мглы, старается заново воссоздать аромат дорогого парфюма и… где-то очевидно промахивается, потому что в рецепторах всплывает лишь цветочно-фруктовый запах с едва уловимыми нотками цветущей сакуры и солью аквамаринового моря. Оно и принуждает окончательно потерять ныть былых убеждений, вынырнув из черного морока. Интересно, какова окажется цена фатальной ошибки? Финансисты начинают подсчет… — Знаешь, я думаю, тебе следует научиться относиться к подобным вещам проще, — Хёнджин неожиданно заговаривает строгим тоном, смаргивая пелену наваждения. — Я имею ввиду, что в жизни не существует ничего вечного и всё достаточно циклично: друзья, зверушки, карьера. Ты понимаешь, к чему я клоню? — устало потирает переносицу, и Лилит слегка приподнимается, сталкиваясь с подозрительной отрешенностью. Нет смысла лукавить, создавая видимость, словно она не догадывается. Спутанные несистемные домыслы, напускные амбиции, желание укрыться от проблем под пуленепробиваемой броней вынужденных убеждений — вот из чего соткан взрослый повседневный Хёнджин, оставленный где-то в очень далёком Сеуле, хотя иронично, что её в нём это никак не отталкивает и даже наоборот… заставляет тянуться сильнее, прямиком к зашитому кривыми неряшливыми стежками сердцу. Разбитое же всегда можно склеить? Было бы рвение. — Мне сложно с тобой согласиться, — точнее не так, она не собирается с ним соглашаться. — У людей появилось бы куда больше постоянства, если бы они хранили то, что уже имеют. Ей не нужно сыпать уточнениями, чтобы сформулировать позицию, Хёнджин осведомлен, о чём та говорит. Отношения, романтика, любовь — основополагающие факторы его разваливающегося стартер-пака. Однако глупо утверждать, что прежде он не старался уберечь обреченные взаимоотношения с Сумин. На кону стояло слишком многое. Мечта о семье и банальная привычка к человеку сделало паршивое дело — заставило подменить некоторые понятия и поверить, будто вместе у них сложится счастливое будущее, но когда сбежавшая невеста окончательно скрылась со всех радаров, внутри него тоже что-то оборвалось — дурацкое осознания давно остывших чувств. Они ведь действительно друг друга не любили, поэтому и отпустили, продолжая крутиться по колесу Сансары, только теперь по отдельности. — Мне нравится твоя наивность, Лилит, — тихо усмехается, все еще свыкаясь с собственными мыслями. — Правда порой мне крайне трудно распознать, что творится у тебя здесь, — слабо тыкает пальцем в центр маковки, вызвав недовольное бурчание. — Будешь ли ты такой же бесстрашной через пять, десять лет? Девушка полностью отрывается от чужого плеча и меж её бровей образуется глубокая складка. Она смотрит слегка лукаво, жадно, облизнув титановый пирсинг. В возникших незамысловатых гляделках проползает какая-то бóльшая истина, с подковыркой, понятная лишь Господу Богу. — Мой папа с самого детства учит меня смеяться страху в лицо, — Лилит зачем-то пододвигается вплотную, сокращая между ними оставшиеся крупицы дистанции, выстроенные с кропотливым трудом, и аккуратно приподнимает пальцами мужской подбородок, оглаживая подушечками линию челюсти. — Я не пугаюсь последствий, я им повинуюсь. А Хёнджин… в сказанное беспрекословно верит, совершая следующую глобальную ошибку — поддается навстречу, крепко обхватив за выкрашенный затылок. Реакция поступает незамедлительно и олицетворяет шок. Удивленные глаза лезут на лоб, в легких с первых же секунд заканчивается воздух. Она замирает в полном оцепенении и крушении, не до конца осознавая, в какой момент это случилось. Почему мужчина, который понравился ей с первой встречи, вдруг целует её? Они сидят посреди палисадника, где прогуливаются остальные приезжие, на деревянных покачивающихся от посторонней возни качелях, укрытые инжирными и оливковыми деревьями, словно в сказке. Только в реальности Хёнджин достаточно напорист и жаден в проявляющихся ласках. Он скользит по девичьим пухлым губам, поочередно посасывая и кусая тонкое титановое украшение. Прижимает теснее, шуршит одеждой, испускает короткие стоны, и Лилит ему отнюдь не противится. Сама подставляется и судорожно хватается за широкие плечи, смяв тонкую ткань бежевого костюма. — Ну вот что ты со мной делаешь… — шепчет куда-то в щеку, тяжело дыша. — Чем больше мы проводим вместе время, тем чаще твой образ всплывает в моей голове, — короткие рваные чмоки ложатся смачными отпечатками привязанности вдоль шеи, поднимаясь выше по подбородку, к уголкам рта и снова ловят зацелованные губы, но в нынешний раз трепетно, осторожно со страхом спугнуть. — Тебя это тревожит? — плавные прикосновения проникают под длинную черно-красную клетчатую рубашку, оседая на голой загорелой коже в области поясницы. Кукольные ресницы подрагивают и голубые радужки темнеют до мрачной морской синевы, увлекая в пучину. Находясь рядом с ней, Хёнджин совсем скоро разучится плавать. — Да, — признается честно, целуя в скулу. — Страшно представить настолько. И вопреки не беспочвенному откровению, никто из них не планирует отступать, принимая уготовленное Зевсом безумство. Мужчина прокладывает мокрую дорожку к проколотому уху, щекоча кончиком языка чувствительную кожу. Считает сережки, запоминает родинки и наслаждается сдавленными стонами. Вдалеке слышится посторонняя греческая речь, где-то рядом пробегают маленькие дети с электрическими самокатами. Звук ветра, всякой живности в пруду, приглушённых чмоков и… Какова же цена фатальной ошибки? Ответ: разбитое сердце.(🌊🌴)
Хёнджин хмурится и падает на постель, отбрасывая нежно персиковую рубашку в полоску на ковер. Открытый чемодан, груда несобранного шмотья, баночки-скляночки, какие-то задрипанные сувениры для родственников и коробка сладостей, припасенная по заказу Чонина. Иными словами — в номере царит весьма нетворческий беспорядок, впрочем… как и в самом сердце. Ремешок ролексов цокает звеньями и царапает косточку под нитью плетеного украшения. Хёнджин растирает загоревшее лицо ладонями, не находя в себе силы на то, чтобы встать и приступить к сборам. Хорошее всегда заканчивается очень быстро. День сменяется днем и вот уже подходит к концу последняя неделя отпуска, пролетевшая космической вспышкой. И почему же время так жестоко? Хотя стоит отметить, что на Вергине знатные приключения не заканчиваются и буквально через пару дней на картах зафиксировались следующие масштабные экскурсии. Первая пролегала к Метеорам — скалам, состоящим из смеси песчаника и обломочной горной породы, на вершинах которых расположена одна из главных святынь Греции рядом с городками Кастраки и Каламбака. Уже там, пользуясь предоставленным случаем, Хван старался фотографировать по максимуму: действующие монастыри, каменные исполины и смеющуюся Лилит, испачкавшую мятный кроп-топ фисташковым мороженым. Стыдно признаваться, но по возвращению в отель у него на телефоне появилась отдельная папка с её снимками, что отчасти забавно. Просматривать фотки в галерее и видеть вместо Сумин сплетенные мизинцы на фоне песчаного берега Неа-Каликрáтии, разбавленные редкими селфи романтических поцелуев на камеру. Их взаимное «хочу» против всемирного «ничего не выйдет». И как у них получилось так смачно облажаться? Иногда Хёнджину думается, что судьба по-прежнему играет с ним в чертовы «кошки-мышки». Несётся следом по всему свету, раздает надежду, шансы, по итогу загоняя в тупик, где единственный выход спрятан в липком от пепси паспорте с билетом на обратный рейс Салоники: Сеул. Крайне неутешительная потеха. Кажется, жизнь в очередной раз собирается забрать у него всё. После первого поцелуя в палисаднике они не затрагивали тему дальнейших отношений по вполне разумным причинам — расставание в любом случае окажется неизбежным, а утешение в виде переписок и редких звонков с огромной разницей в часовом поясе вряд ли послужат толковой заменой личному общению. Расстояние убивает любовь, правда несмотря на нюансы и предопределенность, негласно между ними многое изменилось. Лилит всё чаще приходит к нему в отель, подолгу сидит в номере, помогая подобрать подходящий наряд; таскает мужские футболки, очки, не скупится на ласки, зажимая то в корпусе сауны с закрытым бассейном, то перебираясь на крепкие бедра посреди курортного пляжа. В такие моменты внутри Хвана всегда раскалывается какая-то отдельная метагалактика, но он не может сказать «нет». Элементарно не получается не зацеловывать в ответ пухлые влажные губы, носящие вкус полюбившейся маракуйи; не считать крохотные родинки на смуглой спине и не очерчивать контуры наутилуса помпилиуса, трепетно вырисовывая по крупной татуировке Тритона сердечко с инициалами. Оказывается в нём столько всего неистраченного. Хёнджин понимает это, когда они катаются на банане. Соленый ветер треплет голубые волосы, в лицо летят мелкие брызги. Лилит хватается руками за твердые резиновые ручки, плотно прижимаясь икрами к надувной трубе. Хохочет, радуется, торжествует, пока вместе с мужчиной не падает в море, окунаясь под воду с головой. Снова целует. Поспешно и неаккуратно, выпуская из носа пузыри воздуха. Хёнджин гладит её щеки, путается в ярких кудрях, улыбке, мыслях. Кажется, ещё хоронит призраков прошлого, отправляя тех отбывать покой на дне к медузам и крабам. Сумин для него отныне не ассоциируется с чем-то поистине значимым. А Лилит водит его по Переи, показывает дом дедушки с бабушкой и слепого пса Мефодия, покупает им очередные парные фенечки, повязывая тонкие оранжевые нити на запястье. Тихое «не забывай» разбивается старинным хрусталём о время, которого почти не остаётся. Хван стискивает зубы, зарывается носом в душистое постельное белье, пропитанное женским сладким лосьоном, и прикрывает глаза, окончательно осознавая, что значит не хотеть отпускать. За пару дней до отпуска Чонин обмолвился фразой, будто Эллада погружает в сумасшествие и любовь, но тогда никто не воспринял сказанное буквально, допустив следующую по счету ошибку. Хёнджин теперь сожалеет, хотя толком не осознаёт суть. Очевидно, что продолжительные каникулы помогли ему избавиться от тяжелого груза, окунули в атмосферу авантюрой легкости, подарили несбыточные воспоминания, бессонные ночи у причала, сдавленные стоны в рот и даже написанную маслом картину с детьми Зевса. Только кто бы предупредил, что расплата за счастье безбожно высока. И у Хёнджина есть всего одна, две… четыре попытки, чтобы попрощаться. Принять новую реальность, вернуться домой, убраться в квартире, пересадить орхидею с азалией в другие горшки, завести бабочек и… наверное, продолжить жить. Последнее, к слову, является самым тяжелым испытанием. — Святой Дионис, ты ещё не собрался! — неожиданно открывается дверь номера и на пороге замирает удавленная Лилит, привлекая внимание. Прям как по канону грядущей тематической вечеринки, посвященной античной современности, она одета в длинное платье глубокого винного оттенка с пикантным разрезом, рукава-фонарики придают наряду строгость и элегантность. Мужчина приподнимается на локтях, без стеснения оценивая девичье тело. Её стройную четко выделенную талию, округлые бедра, длинные ноги и черные лаковые туфли на высоких шпильках. Лишь голубые пряди волос, предусмотрительно уложенные гелем, выдают бунтующий нрав морской красавицы. Невероятно, она похожа на настоящую русалку, снизошедшую из мифов. — Я не знаю, что надеть, — апатично отзывается, плюхаясь обратно на матрас. Сегодня настроение… совсем не праздничное. Все будут пить, развлекаться, да каков в этом пиршестве толк? Да, он оттягивал данный момент до последнего. Забывался в чужих заботливых руках, на экскурсиях, ночных пикниках у самого побережья, считая на небе количество звезд. Их там скоплено порядком с дореллион, оттого не хватит вечности, чтобы воссоздать точную сумму. Люди таких цифр не вывели, но всё же некоторым вещам суждено сбыться. Завтра утром ненавистный самолет пересечет взлетную полосу и скроется в облаках. Лилит останется в Греции, тогда как Хёнджину придется собирать у разбитого корыта ошметки едва зажившей кровоточащей мышцы. Ну и как тут прикажете развлекаться? — Конечно, столько шмотья привез, словно на показ мод приехал, — девушка подходит к кровати и, подняв с пола рубашку со штанами, тихо выдыхает: — На твоем месте, я бы тоже металась с выбором. Ты умеешь хорошо одеваться. — Разве не ты называла мой гардероб снобской обителью? — губы растягиваются в добрую улыбку от воспоминаний, когда они впервые перебирали привезенный арсенал люкса: Louis Vuitton, Balenciaga, Fendi. Крайне тяжелый случай, потому что Лилит тут же закрыла шкаф, стараясь переварить увиденное, – уж донельзя дорого и в общей сумме стоит явно больше её собственных почек. — Я говорила без осуждения, — коротко усмехается, качнув головой. — Ты взрослый, красивый, богатый, — загибает пальцы, перечисляя, — ужасно сексуальный, значит способен сам распоряжаться своими финансовыми вложениями. — Как связана моя сексуальность с брендовыми вещами? — мужчина довольно хрипит, притягивая девчонку к себе за бедро. Подол утонченного платья задирается и длинные узловатые пальцы выглядят чертовски правильно на женской смуглой коже. Лилит без зазрения совести перекидывает ногу и фиксирует коленки по бокам, садясь сверху. Хван замирает и вглядывается, поправляя перевернувшееся купленное золотое украшение с кулоном бабочки. Ещё одна прихоть, которую он жаждет продлить на чуть дольше, чем навсегда — мгновение подобное этому. — Зачастую все богатые дяди очень горячие, — пожимает плечами, игриво облизываясь. — Хотя никто из них тебе в подметки не годится. Прямолинейный комплимент заставляет голую грудь покрыться мурашками. Или всему виной порхающие поцелуи в районе солнечного сплетения? В целом, не особо важно, потому что от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Хёнджин сильнее сжимает гладкое бедро, пробираясь выше к белью. Гладит резинку трусиков и останавливается, заметив ехидный прищур. Лилит смотрит на него с хитрецой, исподлобья. В лиловых лучах света мелкие пылинки оседают на выжженные краской макушке. Она целует его в уголок рта, кончик носа, по итогу сталкивая лбами, поделив пополам воздух. Во взгляде кроется разгадка на самый давний вопрос, заданный ещё по прилету: почему же, сидя в машине посреди незнакомого города, он так отчаянно рвался домой? Ответ неимоверно прост: уже в те минуты подсознание догадывалось, что совсем скоро больше не захочет возвращаться. Роковая случайность никого не щадит. — Обольщаешь или проверяешь на выдержу? — спрашивает чисто риторически, усмехнувшись. — Лучше прекращай свои игры, иначе мы точно пропустим самый разгар праздника. Ибо из-за периодического трения и чересчур соблазнительного вида сверху под тонкой тканью хлопковых штанов образовывается вполне закономерная проблема. Хёнджин ведь не асексуален, ему как некстати очень даже симпатизируют самоуверенные наглые девицы южной крови, действующие на нервную систему и полувставший член. Тем не менее, портить намеченное мероприятие незапланированным перепихоном раньше положенного тоже неправильно. Лилит явно старалась, пока наряжалась. Ненавистные каблуки надела, подводкой кошачьи стрелки нарисовала, волосы выпрямила. Ну и спрашивается, зачем красоту портить? Ей следует по-джентельменски восторгаться, а не в коленно-локтевую ставить. — Вредина, всю обстановку рушишь, — она почти кокетливо дует губы, с особой нежностью смотря на мужчину из своих грёз. Как его ровные брови сдвигаются к переносице, учащается дыхание и ладонь обхватывает её талию, принуждая переползти на край кровати. Хорошо, видимо, стоит признать, что сейчас тут ловить особо нечего. Пускай сначала будут танцы у костра, но потом… Рано или поздно пути сладострастия снова сведутся к этому самому номеру, хотя лучше бы чаше весов поскорее склониться в пользу второго варианта – выдержка Лилит заметно слабее. — Вообще-то, если ты не заметила, я её спасаю, — изрекает весьма патетично, ощущая на физическом уровне летающие между ними пылкие искры. Хёнджин отшатывается на относительно ватных ногах в сторону зеркального шкафа-купе, предпочитая игнорировать испепеляющий взгляд в спину. Руки(🌊🌴)
Путь от пальмового сада до люксового номера прокладывается смутным маршрутом, состоящим из людного ресепшена, знакомого лифта и просторного коридора с сотней одинаковых лаковых дверей. Хёнджин не отпускает девичью руку ни на минуту, следуя вглубь холла. Вдоль красного ковра, навешанных пестрых картин и декоративных кустарников. Губы исцеловывают нежные ладони, хрупкие запястья, спрятанные за слоем мешающейся черной ткани, и выпирающие косточки. Его причудливый взор едва ли заметен из-под волнистой шоколадной челки, но Лилит спадающие прядки охотно зачесывает назад, желая навеки запечатлеть ангельский образ её личной напасти, граничащей с помутнением рассудка. Как писал Ульям Шекспир: «Чем страсть сильнее, тем печальней бывает у неё конец». Огромная спальня встречает молодых людей кромешной темнотой, пропуская внутрь вертикальным вихрем, сносящим дорогущую фарфоровую вазу с декором керамической плитки в стиле Османской империи. Ароматы пряных благовоний щекочут рецепторы и по пояснице пробегают мурашки, стоит спине встретиться с оковами незаправленной постели. Хёнджин осторожно опускает податливое тело на матрас, нависая сверху. Пальцы скрупулезно тянутся к светильнику на прикроватной тумбочке и с помощью встроенного сенсора регулируют освещение, настраивая под пламя зажженной свечи, чтобы не потерять образовавшуюся интимность и при этом спокойно наблюдать за сменой эмоций. Всё таки они прежде не вступали в близость друг с другом и на данном этапе плохо понимают границы допустимого, действуя интуитивно, аккуратно, со страхом случайно навредить. У Лилит от чужой незатейливой робости улыбка наворачивается и сердце пропускает громкий удар, сравнимый со взрывом на электростанции. Её ноги поочередно приподнимаются и упираются носками туфлей в твердую грудь. Хёнджин обхватывает оголенные щиколотки, подцепляет ремешки с пряжками и, достав замочки, полностью снимает неудобные босоножки, замечая покрасневшие пятна с несколькими мозолями. Вид… немного пугающий. Потому что он никогда не понимал, зачем женщины надевают некомфортную обувь, если под конец дня страдают от увечий и болей в суставах. Впрочем, их Хван тоже спешит залечить проверенным методом, работающим безотказно. — В конверсах ты не менее красива, — руки массируют травмированные стопы, чередуя с россыпью поцелуев-бабочек, из-за чего кожу обдает заметным контрастом из жара и прохлады в пострадавших точках. Макушка крутится на мягкой подушке, портя причёску, таз приподнимается навстречу поступающим невинным ласкам. Лилит прикусывает внутреннюю сторону щеки, издав короткий писк от легкой щекотки. За долгие годы хождения в «девках» она порядком подзабыла как оно бывает, хотя предыдущий поскудный опыт вряд ли стоит брать в расчет — до полноценности роскоши не дотянет. Хёнджин не спешит срывать с неё ненужную одежду, не впивается ногтями в бедра до алых полумесяцев, не оставляет следы синяков, укусов, не трется стояком о промежность, будто полоумный спермотоксикозник. Наоборот, медлит, любуется, запоминая совершенные изгибы и линии. В тусклом приглушённом желтом свете тщательно уложенная причёска выглядит взлохмаченной. Длинные выжженные пряди рассыпаются на постельном белье, прилипают к простыне, кончики пушатся и магнитятся, создавая схожесть с одуванчиком или даже ангелом, что променял чешуйчатый хвост на пару крыльев. Слишком… обворожительно. — Многие парни поначалу говорят своим дамам то, что те хотят услышать, — томно шепчет на едва ощущаемой слышимости, бегло облизнувшись. — Называют красивой, сексуальной… особенной, — лениво перечисляет и резко давится хрипом, когда мужчина оказывается рядом с её лицом, легонько сдавив подбородок. Темно карие глаза загораются огоньком осуждения. Да, возможно, ему неизвестно, какие мужчины попадались Лилит до него и он навряд ли рискнёт подобным интересоваться, предпочитая оставить личное личным. Детские травмы, все дела. Ему ценны индивидуальные границы так же, как и честность. Хёнджин не лукавит, вспоминает встречу трехнедельной давности и собственные чувства, принуждающие замереть от естественной красоты греческой изящности, не спрятанной за слоями современной тенденции моды. Именно она и заставила погрязшую в апатии любовь зацвести повторной эмпатией. Свалиться вглубь человека, изнемогать от недостаточной близости, смазано чмокать в скулы и щеки, сталкивая их лбами, пока трясущиеся конечности беспорядочно скачут от пуговицы к пуговице, расправляясь с шелковой рубашкой, не поддающейся напору из-за нервозности и неудачного положения. — Разве я похож на того, кто стал бы притворяться ради твоего расположения, — должно было быть вопросом, но прозвучало, словно констатация факта. Лилит удрученно стонет и грубо тянет черную ткань в разные стороны, разрывая по центру. Несколько пуговок падают на простынь, на пол, внизу живота скапливается возбуждение. Затуманенный взгляд нагло скользит по точечному торсу и рельефам, впопыхах пересчитывает коричневые родинки в районе солнечного сплетения и грудной клетки. Вздох предвкушения вылетает изо рта, пространства между телами становится больше. Хёнджин пересаживается на кровать, и уперевшись коленями о матрас, потрясенно таращится на порванную вещь, неуверенно прикасаясь к планке. — Упс, я случайно, — не моргнув и глазом, дерзко ухмыляется, склоняя голову в бок. Эйфорию от проделанной работы подпитывает внутренний неугомонный триумф вместе с настырным чертенком, потирающим в предвкушении липкие лапки. Чертеж самого горячего в мире искусства прорисовывается не сразу, будто в замедленной съемке: мужчина медлит пару секунд и сокрушенно опускает голову. Волнистые локоны вновь спадают на лицо, мышцы напрягаются, нечитаемая палитра мимики окрашивается искусственными лучами светильника, вызывая последующую цепную реакцию — похоть. Хван нарочито долго стягивает рубашку, как в отместку за принесенный ущерб. Одежда плавно покидает широкие плечи, струится к кистям и опадает на ковер, теперь уже не скрывая столь необходимое для полыхающей пытливости. Лилит отлично знает, что нужно делать, чтобы сбить с толку и получить желаемое. Этого у неё не отнять. — За нечаянно бьют отчаянно, моя южная лилия, — приторно ласково проговаривает и дергает за тонкую руку, принуждая подняться до его уровня. Негромкое ойканье сопровождается путаницей в длинном подоле и прикосновениями на талии, которые удерживают от позорного падения. Прозорливые пальцы оглаживают копчик, поясницу, хребет и доходят до металлической застежки, потянув собачку вниз, из-за чего платье тут же летит к ногам, оставляя обоих в одинаковом положении — в полной уязвимости перед друг другом. Хёнджин шумно выдыхает, когда видит пышную грудь с темно розовыми затвердевшими сосками, где красуются очередные горизонтальные проколы в форме демонического сердца. В сухом горле застревает комок и разум полностью пустеет, схлопываясь до единственной прихоти ощутить холод титана на кончике горячего языка. Он спускается вниз, нежно проводит носом вдоль ложбинки, впитывая не выветренный запах духов, и обхватывает ртом левую бусинку, посасывая ореол. Зубы задевают тонкую структуру пирсинга, блестящие рожки, хвостик и оттягивают маленькие круглые шарики по бокам. Лилит от чужих махинаций стонет, хватаясь за подкаченные бицепсы. Ногти врезаются в кожу, шея откидывается чуть назад, позволяя вдоль изучать почти нагое тело. Удивительно, но Хёнджин отлично сочетает в себе чуткость и силу, смешивая поочередно то удовольствие, то боль, то разом всё вместе. Какой-то… баланс на пограничной грани, не поддающейся объяснению. И наверное, ни одна живая душа никогда не повторит изгиб его губ, что доводят до томящей мольбы. — Паракало́, — слово из восьми букв, призывающее сделать что-либо с бушующим безумием, вырывается из легких жалобными всхлипами. Мужчина облизывает трепещущую грудь, не переставая притягивать и поглаживать округлые бедра в успокаивающем жесте. Целует по октавам, ключицам, подбираясь к проколотому хрящу, и Лилит дрожит под гнетом вертикальных касаний, надламывая брови, потому что… Прежде с ней никогда так бережно не обходились, стараясь полностью заклеймить бархатной негой. Подростки трахаются иначе и процесс воспринимают дескать… по-другому, на уровне физиологической потребности, что почти не отличается от прихоти съесть на завтрак черничный маффин и выпить чашечку кофе. Хотя Лилит едва способна вспомнить детали тех времен — они совершенно не отпечатались в памяти и притупились алкогольным опьянением, ведь никто из молоденьких кавалеров не пытался взять её трезвой, что, возможно, к лучшему. Нет флешбеков — нет и стыда, зато есть… Хёнджин, который помогает полностью избавиться от платья и приникает к лицу с жадным поцелуем. Его карие глаза прикрыты, нижняя губа с ламбретом находится между зубов и кончики языков соприкасаются без каких-либо попыток завладеть первенством. Оно и не к чему, когда речь заходит о любви. Близость с человеком не имеет ничего общего с духом соперничества, скорее с наслаждением и отдачей, а на каждое действие Хван получает ровно столько, сколько отдает сам, отчасти даже чуть больше. По Лилит видно — для неё происходящее в диковинку. Она не до конца сроднилась с контролем эмоций, иногда чересчур резка, сумбурна. Тянется податливой тряпичной куклой вперед, старается глубоко дышать, держать равновесие и смертоносную агонию, прорывающую путь наружу острыми когтями. Вместо рта задевает уголки, подбородок, кусает за линию челюсти, не страшась поддаться пороку. Ей почему-то кажется, что если отпустит сейчас, потом уже никогда не поймает, пускай Хёнджин и находится в полной доступности. Поэтому так хочется сказать ему останься и после вымучено добавить со мной, но жалкое взывание остаётся не озвучено. Существуют вещи, о которых нельзя просить. Существуют вещи, которые не смогут сбыться и в мире их называют неземной агапо, ощущающейся как пулевое ранение навылет. Святой Зевс… что же между ними творится? … Истину смывают отголоски морской пены греческого побережья. — Недавно я выучил новое предложение, мне очень важно, чтобы ты это услышала на родном языке, — произносит совсем тихо, вычленяя в ворохе ощущений нужные афоризмы. — Исе оморфос… с-сан еллиникос фе..ос,— получается коряво, с запинками, нарушенными ударениями, однако в девичьем взгляде отражается восторг и… гордость? Трепыхающаяся птица под ребрами затихает на считанные минуты, прислушиваясь к онемевшему хозяину. Смакует слоги, неуверенные обороты и счастливо улыбается, связывая воедино целиковый смысл. — Моро му, — Лилит утробно урчит, утыкаясь носом в мужскую шею, — извини, но данную пальму первенства я предоставляю тебе. Хёнджин отвечает усмешкой и погружает в пучину умиротворенных объятий, будто защищая от всего мира и нарастающей боли. Странно, конечно, что она по-прежнему убивает их в неравнозначных долях. Где-то лечит, порой калечит, заново исцеляет и под конец… поражает. Что ж, жестокая проделка судьбы, да выбирать не приходится. — В таком случае, как ты хочешь, чтобы это случилось? — хрипло интересуется и мажет по влажной от стресса ладони дрожащей рукой, спотыкаясь о взор полного недоумения. Хорошо, попробуем иную формулировку. — Каким я должен быть с тобой, южная лилия? Часть его вопроса проникает в лёгкие, вторая прямиком в сердце. Лилит всматривается сквозь золотой свет расфокусированным зрением в мягкие черты, неловко клюнув сухими губами в щеку. Выбор лежит на поверхности. — Самим собой, — пожимает плечами, не переживая, что требует невозможного. Мужчина и так забрал ключи от её души, спрятав в массивном сундуке, чтобы не появился соблазн украсть добытую драгоценность. Нити их памяти крепко переплетаются друг с другом, будто однажды разделенные и теперь навсегда объединенные. Оттого прикосновения на коже становятся смелее, беспорядочнее, достигая кромки однотонных бирюзовых трусов с завышенной посадкой. Длинные узловатые пальцы щекочут внутреннюю сторону бедра и проводят на пробу снизу-вверх, потирая через взмокшую тонкую преграду то складочки, то добираясь до лобка, отчего по спине пробегают крупные мурашки, сопровожденные выплеском эндорфина. Лилит роняет лоб на твердое плечо, понимая, что уже с натяжкой способна оценить, кто она и что вообще происходит. Вроде бы, нечто приятное, не особо знакомое, позабытое. Трепещущие веки прикрываются и из груди вырывается неуверенный стон похожий на скулеж. Хёнджин отодвигает хлопковую ткань вбок и описывает подушечками круг вокруг клитора, на рефлексе собрав ртом сладкое звучание своего имени. Кажется, ещё вот-вот и у неё получится растоптать его личину дурачины, обещавшего сгнить в одиночестве лишь бы впредь не допускать всесокрушающие ошибки. Тогда… что случилось сейчас? Стертые границы категорического императива покрываются вязкими прозрачными каплями возбуждения, когда два пальца проникают в узкое нутро, касаясь ребром ладони набухшего комочка нервов. Её беспомощное отражение крушения застывает в темных зрачках, но он не останавливается. Вынимает фаланги наполовину и сразу толкает назад, заполняя мимолетную пустоту. Дыхание на три, пять… восемь. Нотки душистого пачули с ванилью заполняют обонятельные рецепторы. Лилит вбирает аромат дорогого одеколона рядом со вздутой голубой веной и всхлипывает, надломив брови. Обволакивающее тепло согревает и задаёт темп. Хёнджин прижимается к шероховатым стенкам, не увеличивая амплитуду давления. До слуха доносятся тихие хлюпанья, внизу живота стягивается твердым жгутом неудовлетворенность, и они оба знают, что этого для них недостаточно. Онанизм во взрослых реалиях — штука повсеместная, от случая к случаю каждодневная и зачастую не приносит должного насыщения в период возникновения повышенной сексуальной активности. В общем… одной дрочкой здесь не обойтись. — Не смущайся, но… — мужчина ненадолго замолкает, погружая комнату в звенящую тишину. Ухмылка ни на секунду не спадает с нахального лица. Он подносит блестящие подушечки ко рту, обхватывает губами испачканные фаланги и слизывает стекающую к костяшкам смазку языком, блаженно прикрывая глаза, — я просто обязан попробовать тебя на вкус как полагается. Ох, пожалуйста, предупредите остальных на будущее, что если кто-то просит не смущаться, значит их фраза возымеет обратный эффект, потому что Лилит окутывает невероятный стыд от поступившего предложения. А предложения ли? Ведь ультимативный тон не терпит пререканий. — Ты же не серьезно… — размякшая и потерянная, она поднимает затуманенные синий взор, повторно замирая от увиденного. Знаете, Хёнджин не изверг, правда на нервах играет не хуже, чем профессиональный пианист на фортепьяно. Звяканье пряжки сопровождается звуком расстегивающегося ремня и под призмой искусственного света статное тело выглядит особенно притягательно, создавая эффект античности: высокий, поджарый, с длинными ногами и широкими плечами. Сковывающие боксеры обтягивают подкачанные бедра. С маленького расстояния видны очертания возбуждения, и Лилит глухо ахает, стоит серому белью оказаться на полу, предоставляя вниманию длинный член с витиеватыми венками и розовой сердцевидной головкой, откуда сочится предэякулят. Хван слегка оборачивается, не разворачиваясь полностью корпусом. Волнистая шоколадная челка спадает на ровные брови, пока в глазах сгорает дом… Интересно, кто в нём? Разум теряет частоты и заходится помехами. Сплошное непонимание, столько загадок, застрявшие в глазницах. От них язык липнет к нёбу. — Одного твоего «нет» будет достаточно, чтобы мы прекратили, — кровать прогибается под весом чужого тела и внутренности обдает вулканическим жаром. Он гладит её по щеке и оставляет целомудренный поцелуй на кончике носа, поддев руками кромку трусов на тазовых косточках. Что такое чувство, возведенное в абсолют? Ответ: неминуемый проигрыш без победителей. — Я не собираюсь делать что-либо против твоей воли, Лилит, — поэтому слова бьют на поражение. — Я знаю и… я тебе доверяю. Короткий кивок расцветает вместе с улыбкой. В определенный промежуток выцветающего пленочного хронометража упускается момент со сменой позиций. Коленные чашечки упираются также в матрас, мясистые ляжки стискивают стройные бока и мысли кутает черная поволока. Хочется больше, нет, ещё больше. Дотянуться до орбит и сорвать вместо созревшего на дереве нектарина хриплый стон. Раствориться во вселенной и смыть холодный пот в соленом океане. Хёнджин клеймит печатями выпирающие хребтовые косточки и прижимается лбом к родимому пятну в форме полумесяца между лопатками. В интернете пишут, что оно символизирует циклическое возрождение под стать расцветающей страстной аморе. Ах, пресвятая агапо… Нигде от неё не укрыться, но… разве кто-то пытался? Напротив же наслаждаются первозданным образом, не разыскивая дорожки отступления. Лилит падает на четвереньки и вспыхивает самыми яркими оттенками красного, когда пухлые губы дотрагиваются до оголившихся ягодиц. Неправильность ситуации немного пугает и в то же время подначивает поддаться на провокацию, потому что ей попросту не позволяют уклониться и переползти на пустующий край кинг-сайза. Перехватывают под живот и возвращают в прежнее положение, погладив внутреннюю сторону бедра. Заботливо, осторожно, давая возможность свыкнуться с положением дел. — Тебе не стоит переживать по пустякам. Я не маленький мальчик и меня точно не удивить естественными запахами женского тела, — звучит скорее как вердикт, но девушка противоречиво качает головой, переходя на дрожащее бормотание: — Я… не шибко сильна в технике… минета, — последнее мычит под нос. — Тебе не понравится, — добавляет с неохотой. Вообще, признаваться в наличии отсутствующего опыта весьма… непривычно. Подростковая эра в крохотную эпоху. У неё не было проверенного партнера и достаточно продолжительных отношений, чтобы в должной мере познать насыщенный мирок плотских утех, к тому же бабуля постоянно вторит, что ебать — это не сосать, с нелюбимым человеком будет противно: специфический запах, грязная работенка, не дай бог в процессе ляпнут что-то, не подумав. Короче, лучше с десяток раз перестраховаться или прямиком суженого-ряженого ждать с взаимовыгодными условиями. Вот там-то появится почва для приволья, в медовый месяц никто из нагретого ложа не вылезет. Однако вернёмся в реальность. Хёнджин не суженный (по сути ряженый) и очень сильно нравится юному сердцу, что заведомо увеличивает степень возложенной ответственности, ведь шанс облажаться возвысится до небес, а Лилит крайне необходимо остаться с ним навечно идеальной, пускай и исключительно в памяти. Наивная. — Неправда, мне понравится всё, что ты сделаешь, — игриво поясняет, стараясь унять взбунтовавшееся волнение. Его отчасти тоже поражает её противоречивость в характере. Некогда ярая бунтарка, любительница приключений, запрыгивающая в незнакомые машины посреди ночи в пьяном угаре, отчего-то робеет сорванной лилией из-за какого-то глупого домысла. Ну прям казуистика, не иначе. — Хотя ты всегда можешь просто посидеть у меня лице. Я не возражаю, — в качестве доказательства он проводит кончиком языка по складочкам и обхватывает нежную кожицу, заключая ту в горячий вакуум ротовой полости. Испуганный сдавленный писк проносится по спальне, спина прогибается до хруста костей и обратного пути нет. Тут надо либо поддаваться вперед, либо переползать назад. Эна, дио, трио... Долго вести полемику с внутренним «я» не приходится. Мягкие губы накрывают клитор, сосредотачиваясь на постепенной всасывающей циркуляции. Сначала неспешно, неторопливо, будто играясь, нежели исполняя нечто серьезное, пока пальцы надавливают и проникают в растянутый проход, сгибаясь на манеру ножниц, отчего чуть влажные от волнения и возбуждения ладони хватаются за гладкие ноги. Смазка холодит разгоряченную кожу и стекает вниз по мужскому подбородку. Крупицы колючего волнения оседают наряду с жалобными стонами, утопая в стиснутых зубах. Складывается впечатление, что Лилит опускается на дно, в реальности — к истекающему члену, крепко прижатому к животу. Черный ангел, белый бес. Невозможно продолжать сопротивляться гнетущей темной силе. Рот раскрывается сам и припадает к головке, слизывая выступивший предэякулят. Трепет под ребрами подкреплённое чувством собственничества и теорией из фильма для взрослых. Попытка не пытка? Неизвестно, но в любом случае она старается. Сквозь рваные выдохи прислушивается к приглушенным наставлениям не торопиться: помассировать яички, не заглатывать до упора, дышать носом. Всё по полочкам и логично, без постороннего вмешательства. Хёнджин же не зря сказал, что не собирается следовать против чужой воли. И тревога понемногу утихает. У Лилит нежная слизистая, приятно обволакивающая член, и глубокая узкая гортань, поэтапно вбирающая по основание. Язык толкает синие вздутые вены, короткие ногти впиваются бедра, которые так податливо разводит мужчина, сгибая в коленях для удобства, и общая сцена напоминает слитый отрывок из порно или собственную сальную галлюцинацию на почве четырехлетнего недотраха, но откровенные ласки, блуждающие в самых постыдных местах, твердят об обратном. Смятение — это потом, а отлизывающий ей Хёнджин — здесь и сейчас. Он держит её крепко в кольце возведенного мемориала и оглаживает взмокшую поясницу. Прыткие прикосновения сковывают серебряными цепями сосуд с прахом прошлого. Исступление поделенное пополам, что сокращается до трех квадратных метров, погружая в толщу синего моря чарующих