Stellar Warmth

      У всех в этом мире есть крылья. Большие и миниатюрные, яркие и поскромнее, однако же, летать может каждый. Если пожелает. К примеру, многие учёные на космических станциях не нуждаются в них, забывают напрочь и сами, своими руками, «ломают» их.       Большинство людей, появившихся в окружении Келуса после «пробуждения», умели летать. Химеко, с ее роскошными алыми перьями, Март 7, с небольшими розоватыми крылышками, даже Вельт, чьи перья по окрасу напоминали совиные, но не любил свои лишь один. Дань Хэн. На памяти Келуса, он вёл себя так, словно их не было вовсе — они не выражали его эмоций краткими, но естественными движениями, всегда находились в неподвижном напряжении даже в битве. Словно он всегда контролировал их, нарочно не позволяя эмоциям быть замеченными.

***

      Ещё один усталый вечер. Пятнадцать минут назад они всей троицей вернулись с очередного задания, измотанные донельзя — даже у Март на разговоры сил не осталось.       Пожелав друг другу хорошенько отдохнуть, разошлись по комнатам, только Келус остался в вагоне, на полюбившемся красном диванчике. За окном проплывали тысячи звёзд, сверкающих где-то далеко-далеко, а в душе почему-то было пусто. Так бывает, когда от тебя уходит что-то важное, к чему ты привык и… полюбил?       Этим важным для него стал Дань Хэн. В самом начале их знакомства брюнет, буквально, снова вдохнул в него жизнь, помог вернуть ясность сознания и понять, что вообще, черт возьми, происходит.       Почему же он тогда сомневается, стоя перед дверью? Постучать было так сложно, но он все же справился. На несколько секунд тишину прервал робкий стук, потом послышался голос. Мелодичный, заставляющий сердце задрожать и биться чуточку быстрее: — Входите, не заперто.       И Келус зашёл, замялся на пороге. — А, — заметно расслабился брюнет, обернувшись и бегло окинув взглядом вошедшего. — Это ты. Хотел что-то? — Да… — не думая ответил первопроходец, медленно подходя ближе. — Как ты? Ну, после миссии… — В целом, все в порядке. А ты? Что-то случилось, раз ты пришел ко мне? — Н-наверное… Слушай, можно я сегодня у тебя переночую? — Хм? — вопрос, очевидно, врасплох застал, но Дань Хэн быстро собрался. — Конечно. Если тебе так спокойнее. Можешь располагаться.       И кивнул на небрежно раскинутый на полу плед с одинокой подушкой, что служило ему постелью. Отвернулся, вернувшись к записям в ежедневнике, а Келус понял, что пора действовать.       Ладони мягко скользнули по оперению, проникая в щели одежды, предназначенные для свободного полета, получили в ответ лёгкую дрожь. — Келус?.. — удивлённо и как будто испуганно окликнул его брюнет, взволновано оборачиваясь. Чего-чего, а внимания к своим «невзрачным» крыльям он не ожидал.       Первопроходец промолчал, ласково поглаживая пух и кожу у самого основания, слегка отвёл крыло и положил на плечо голову, обнял своими, сероватыми, с золотым отливом на маховых перьях. Копейщик тоже утих, замер, не зная, что говорить и надо ли вообще. Прикосновения многое значат, тем более — к крыльям. Перебирать их и нежно гладить присуще влюбленным парочкам, но это совсем не то определение, что подходит ситуации.       Ровное дыхание Келуса вскоре успокоило Дань Хэна, а поглаживания и вовсе начали убаюкивать, позволяя наконец растопить ледяную броню собранности и ослабить бесконечное напряжение. Златоглазый заметил это и уткнулся носом в шею, обняв под руки. Наконец-то он по-настоящему спокоен.       А потом поцеловал в шею, не затянутую высоким воротником кофты.       Дань Хэн дернулся вперёд, вырываясь из объятий, оборачиваясь и закрывая нижнюю часть лица рукой. В глазах смесь смущения и удивления, скулы бледно-розовые, крылья поджаты и немного дрожат, а Келус ничуть не лучше — сам не знает, что на него нашло. И оба молчат.       Наконец зеленоглазый отвёл взгляд и руку убрал, открывая еле заметный румянец и сомкнутые в тонкую линию губы. Воссоединил зрительный контакт. — Не проси, — внезапно выдал первопроходец, отрываясь в смешанных чувствах. — Я не буду извиняться. Я… не могу быть равнодушен к тому, кто мне небезразличен.       За запястье тянут, касаются губ. Ресницы Дань Хэна подрагивают, а дыхание ровное, теплое. Видно, теперь уже очередь Келуса удивляться, а он поддается и тает. Ещё неожиданнее может быть лишь чужая ладонь промеж лопаток и на сгибе крыла, мозолистая и такая нежная. Дань Хэн отвечает взаимностью, не давит, словно спрашивает дозволения — не знает ещё, что ему все можно.       Только отстраняется, и тут же пепельноволосый утыкается в ключицы, вдыхает теплоту тела, а брюнет обнимает и крыло гладит вдоль оперения, так мягко-мягко. Они так и ложатся на скромное ложе, укрывая друг друга и грея. Как можно ближе. Как можно крепче. Как можно теплее.