По зову сердца

Тихими шагами, не разрывая идиллии момента, Антон приблизился к кровати и присел на другой край. Арс перевёл на него ленивый взгляд, протягивая руки для получения тарелки. Они устроились бок о бок, укрытые одеялом, Арсений включил "Cватов", сказав, что хочет посмотреть что-нибудь смешное, и парни начали неспешно поедать суп. Он был вкусный, такой как надо, и Шаст сделал мысленную пометку ещё раз поблагодарить маму за рецепт. Кстати, о маме. Судя по всему, эту ночь Антон тоже собирался провести у Арсения, ведь за окном уже сгущались сумерки, а тот никуда не выгонял, лишь тихонько посмеивался над сериалом. Вообще, наверное, стоило бы поднять эту тему, но все важные дискуссии он решил перенести на завтрашний день. Сейчас только отдых. Необходимый им обоим отдых от всего мира, обволакивающий своей лёгкостью и беззаботностью, сопровождаемый приятным мурлыканием и перебрасыванием незначительных фраз. В комнате пахло домом, свежестью и немного черникой. Мягкое одеяло шелестело от каждого движения сидящих под ним, пустые тарелки из-под супа остывали на тумбочке, а Арсений смеялся настолько искренне, что его друг на пару мгновений утратил связь с реальностью. Арсений — что-то неземное. В этом Антон убеждался всё больше с каждой секундой. Его сплюснутый на конце носик выделялся на улыбчивом профиле, делая выражение лица милее; а глаза сияли, будто звёздочки, только что сошедшие с бескрайнего тёмного неба. Время всё также бежало вперёд, жизнь вокруг кипела и бурлила, люди спешили, кто-то рождался, кто-то умирал, кто-то принимал решение всей своей жизни, а они — Антон с Арсением — соприкасались ладошками и, кажется, сердцами, синхронно посмеиваясь над глуповатым сюжетом. И в это мгновение всё было хорошо. А тогда имеет ли значение, каким будет следующее мгновение? Минута, час, день... Всё пролетает слишком быстро. Дата на календаре меняется со скоростью света, года уходят один за другим, не оставляя возможности оглянуться. И всё, что у нас есть — это мгновение. Одна секунда, миг, заключающий в себе жизнь. Ничто из этого больше не повторится, ни с кем и никогда, никто не станет моложе, чем он есть сейчас, поэтому надо это самое "сейчас" ценить. Ничего не будет завтра, через неделю и даже через две. Всё есть уже сейчас, какие бы события ни ждали впереди. Мама говорила, что никакое количество тревоги не сможет изменить будущее, а никакое количество вины не изменит прошлое, и Антон привык её словам верить. Нужно лишь научиться растворяться в мгновении — скорее не так, — почувствовать его. Впустить в себя, позволить ему осесть тонкой плёнкой на бьющемся сердце и остаться в нём навсегда. Вот у Арсения получалось отлично — он стал с мгновением единым целым, потихоньку отплывая в долину снов. Его ресницы трогательно подрагивали, рот был слегка приоткрыт, а ладонь всё ещё покоилась поверх антоновой руки. Подавляя оглушительный зевок, Шаст где-то в недрах постели откопал пульт и выключил телевизор. От чужих копошений Арс проснулся и перевёл взгляд на Антона. Хриплым голосом спросил: — Что делаем с твоей повязкой? — Я про неё забыл, — усмехнулся он, трогая голову рукой. — Сниму, наверное... — Постой, — попросил Арсений, поднимаясь с кровати. Он достал из шкафа аптечку, а Антон заметил, как Арс мило привстаёт на носочки для этого действия. Он присел напротив Шастуна, открывая коробку со всякими лекарствами. — Так, давай сюда, — Арсений аккуратно начал развязать и снимать бинты с чужой головы. Кое-где кровь не успела подсохнуть, отдаваясь болью в процессе. Уловив реакцию, Арсений, как и пару часов назад, начал дуть на рану, поглаживая свободной рукой щёку. — Сильно болит? — Вполне терпимо, — тихонько ответил Шаст, подставляясь под ласку. Арс смочил ватку перекисью и приложил к голове, отчего Антон снова зажмурился прикусил губу. — Потерпи немножко, — успокаивал Арсений, уже беря в руки сухой ватный диск, и приложил его к ране, убирая остатки крови. — Вот и всё. Сейчас найдём большой пластырь, и будут твои кудряшки как новенькие. Антон усмехнулся и выдохнул, терпеливо сидя на месте, пока Арсений бережно приклеивал пластыри ему на лоб. Видимо, руки с чужих кудрей он убирать совсем не хотел, перебирая их двумя ладонями, невесомо поглаживая кожу головы. Антон совсем расслабился, опуская лоб куда-то между арсовых ключиц, носом касаясь тёплой шеи. Они сидели совсем близко, и Шаст, повинуясь мимолётному желанию, протянул руки за чужую спину, легонько обнимая Арсения. — Антон, — прошептал тот спустя пару минут. — М? — Чисто гипотетически... Ну, как возможность. Если я скажу, что, — дыхание Арса сбилось, и он замялся, совсем теряясь в словах. — Ты... В общем, я... — Хочешь, я скажу? — предложил Шастун, поднимая голову. Он смотрел Арсению прямо в глаза, не желая больше отстраняться. — Что? — завораженно шепнул тот. Теперь настала очередь Антона бояться, но он взял себя в руки, отчётливо произнося: — Я люблю тебя, Арсений. Очень. Люблю твои хрустальные глаза, очаровательный носик, улыбку и каждую черту твоей неземной внешности, — Шастун мягко приблизился, отчего кончики их носов соприкоснулись. — Люблю все твои загоны и странности. Люблю твою красивую одежду и необычную квартиру. Люблю тебя, когда ты не в настроении, и также люблю, когда ты счастлив и удовлетворён. Я считал это слишком громким выражением, но оказалось, что это совсем не так. Оно подходящее. Если бы я сказал, что ты мне нравишься, я бы соврал, Арсений, потому что ты не можешь просто "нравиться", тебя хочется любить. И я готов делать это до конца своих дней, до потери памяти и пульса. Хочу узнавать тебя с самых разных сторон и находить прекрасное в каждой из них. Хочу сходить с тобой в музей и в театр, а потом в кино. Когда наступит лето — в парк или на море. Хочу разобрать твой стеллаж и послушать рассказы про каждую книгу отдельно. Хочу любить тебя вопреки всему и всем, ежедневно, безоговорочно и искренне. Ну чего ты? Арсений задыхался. Слёзы реками стекали вниз, обжигая тонкую кожу щёк, а ком в горле мешал ответить хоть что-нибудь. Он не мог поверить, что Антон — теперь уже точно его Антон — сказал такое. Что он его... любит? Сердце было готово разорваться. — Дыши, дыши, всё же хорошо? — Антон старался заглянуть в чужое лицо, стирал влажные дорожки слёз большими пальцами и немного жалел о сказанном. Нет, не о самих словах, но о том, что он их произнёс. Может, Арс вообще хотел его за дверь выставить, а он тут со своей любовью. — Хо-рошо, — кое-как произнёс Арсений, переводя дыхание. — Просто... Господи, ты серьёзно? В смысле, я тоже, конечно, тоже. Я... я люблю тебя, Антон Шастун. Последние слова дались тяжело, но были правдой. Кому вообще последний раз Арсений говорил о любви? И говорил ли когда-нибудь?.. Впрочем, начать никогда не поздно. Их лица находились слишком близко, но теперь это не смущало никого. Со своей фирменной улыбкой, согревающей изнутри, Антон аккуратно накрыл тёплые губы Арсения своими, застывая. Арс снова опешил, но начал неторопливо и со всей скопившейся нежностью отвечать на поцелуй. Действия Антона стали более уверенными, он бережно прихватывал то нижнюю, то верхнюю губу Арса, не желая останавливаться, раздвинул языком чужие губы и получил в ответ сдавленный стон. От соприкосновения языками у обоих побежали мурашки, а Шастуна будто накрыло волной. Он полностью расстворялся в этой секунде, плавился в руках Арсения и с удовольствием плавил его самого, придерживая за талию. Арсений же просто сходил с ума. Он не понимал, что они творят и каковы будут последствия, но терялся в пространстве вслед за Антоном и чувствовал себя так чертовски хорошо и правильно, как не чувствовал, наверное, никогда. Он наконец то смог полноценно зарыться пальцами в пышные и — на самом деле! — очень мягкие кудри, расположив вторую руку на шее, притягивая Антона ближе. Тот уже практически задыхался, но был не в силах оторваться, поэтому Арсений сделал это первым, судорожно хватая ртом раскалённый воздух. Антон вцепился в чужие плечи, восстанавливая дыхание. Арс гладил его везде, где только можно, всё ещё не в силах поверить в произошедшее. Через мгновение Шаст склонился и поцеловал Арсения в самый кончик носа, оставляя свои пухлые губы на нём. — Ты знал, что твой носик создан для поцелуев? — Да? — Да, — отвечал Антон. — Потому что я не знаю как ещё это объяснить. Я так давно хотел его поцеловать. Тебя поцеловать, в конце концов. — Я тоже, Тош, — он прислонился к чужому телу, стараясь как можно дольше не разрывать объятий. — Сейчас отрублюсь, если честно, — со смешком заметил Арс, чуть ли не уснув, лишь сомкнув веки. — Ну давай тогда ложиться, мой хороший. — Что? — замер Арс. От этого обращения вся кожа покрылась мурашками, а сердце защемило особенно сильно. — Не нравится? — поинтересовался Антон, стараясь споймать в темноте чужой взгляд. — Нет. Ну, в смысле да, то есть... — Арс активно закивал головой, очень надеясь, что будет понят без слов. А ещё радуясь, что без освещения никто не заметит пылающих щёк в придачу с ушами. — Я понял, понял, солнце, — нежно прервал Антон, залезая под одеяло. — Иди сюда? Арс головой устроился на чужой груди, обнял руками антоново тело, а бедро перекинул через его ногу, устраиваясь поудобнее. Шаст обнял его в ответ, теперь уже принимаясь перебирать чужие локоны. — Кажется, я сегодня не засну, — отрешённо шептал Арсений, млея в чужих руках. — Ты ведь уже чуть не отрубился. — Я про другое, — выдохнул Арс куда-то в футболку Антона. — Слишком много всего, думаю, ты понял. Я просто всё ещё в шоке. Если это окажется сном, мне придётся зарезаться. — Резаться он собрался, посмотрите-ка. Кто тебе даст, чудо? — Сам ты чудо. И солнце тоже ты, — делано протестовал Арсений. — А ты у нас тогда кто? — Не знаю, — он вновь зевнул. — Но ты прямо вылитое солнышко. А ещё улыбаешься как кот. Котёныш. — Хорошо, — согласился Антон, рассмеявшись. — Тогда ты лисёныш. Или лисёнок? Или слишком? — Ничего не слишком, называй как хочешь, — уже засыпая, шептал Арс. — Даже старпёром? Но Арсений не слышал, всё-таки погрузившись в сладостный сон. Мыслей было непривычно много, но Антон совершено не хотел вдаваться в рефлексию. Что может пойти не так, если из окна подмигивает полная луна, а в твоих руках засыпает самый лучший на свете лисёныш-старпёр? Вот и Антон не мог дать ответа. Поэтому, пристроив свою голову около чужой макушки, он позволил себе расслабиться и закрыть глаза. Как же это всё-таки прекрасно — спать в обнимку.