Дочка

Тишина наступила вместе с рассветом, такая же мутная и тревожная. Нехорошая военная тишина. От нее звенело в ушах и сворачивался тугой неприятный ком в груди. Асса глубоко вдохнула, переводя дыхание. Ожидание удара всегда во много раз хуже, чем сам удар. Тишина висела над разрушенным центром Берлина, и тишина смотрела сотнями злых яростных глаз. Асса эти взгляды чувствовала всей кожей. С чудом уцелевшего балкона некогда, наверно, очень красивого дома с колоннами. С крыши еще одного дома – длинного и приземистого. Сам черт не разберет теперь, что там было раньше. Столица Германии напоминала Сталинград. Но злорадствовать не хотелось. Хотелось уже закончить поскорее дело. Тишину вдруг взрезал далекий и тонкий звук – чудовищный и невозможный в этом гиблом царстве битых кирпичей, стеклянных осколков, щетинящейся арматуры. В стороне Ландвер-канала плакал ребенок. Они поднялись одновременно – Асса и молодой парнишка-сержант, кажется, из сибиряков. В полумраке разрушенного подъезда с выбитым полукруглым окном встретились две пары глаз – темные и светлые. −Товарищ полковник госбезопасности, разрешите спасти ребенка. В смутном предутреннем свете блеснул на груди парня знак гвардии. Тускло засветилась медаль на зеленой ленточке. «За оборону Сталинграда». −Воевали в Сталинграде? – тихо спросила Асса. −Так точно. Под прикрытыми на долю мгновения веками алым пламенем полыхнула в ночи черная, густая, как нефть, волжская вода. −Я тоже. – открыв глаза, проговорила Асса. – За мной. Гром, за старшего. Гром по своей извечной привычке открыл было рот, но вспомнил, что здесь больше не их маленький диверсионно-разведывательный отряд, что нет больше "Южного грома", и послушно отозвался: −Слушаюсь, товарищ командир. Асса, пригнувшись, выскользнула из подъезда под прикрытие целой груды кирпичей. Снарядом здесь снесло какую-то пристройку, и получилось неплохое укрытие. Дальше двигаться пришлось ползком, прижимаясь к усеянной осколками, испещренной воронками земле. Ребенок плакал и звал маму. Звук долетал с каким-то странным эхом. Над головой коротко прострекотала пулеметная очередь. Асса прильнула к земле всем телом, укрываясь за грудой досок, из которых, верно пытались в спешке собрать баррикаду. Быстрым перекатом преодолела опасный просвет и оказалась под надежным прикрытием снесенного ударной волной газетного киоска. Сержант так же ловко и быстро оказался рядом с ней. Прижался спиной к стенке, наклонил голову к уху Грозы. −Под мостом. – быстро прошептал он. Асса кивнула. Горбатый мост маячил не так уж далеко, но перед ним был десяток шагов открытого, ничем не защищенного пространства. Туда проскочить – еще возможно. Обратно – как повезет. Или долго и мучительно искать обходной путь. Она выдохнула, сосредотачиваясь. Крепче сжала ствол перевешенного на грудь автомата. Погладила большим пальцем кожух. −Проскочим вместе и сразу. – негромко проговорила она. – Мой − справа дом с колоннами. Там точно кто-то на балконе. Тебе слева – вон то здание, второй этаж. Видишь, где эркер? Сержант проследил взглядом, куда указывала Асса, и спокойно кивнул. −Понял, товарищ командир. −Тогда идем. Улица, пролегающая вдоль канала, наверно, была когда-то очень красивой и широкой. Сейчас свои привычные очертания она полностью утратила, став почти вполовину уже и толком не простреливаясь. Пулеметные очереди то проходили высоко над головой, то крошили камень где-то с другой стороны. Асса про себя порадовалась, что утро первого мая все никак не хотело наступать, и они с сержантом казались в этом сумраке такими же сумрачными серыми тенями. Она змеей перебралась через рухнувший фонарь и поднялась на колено, сгорбившись за еще одной полуразрушенной баррикадой. Мимоходом чиркнула ножом по замаскированной веревке, разряжая немецкую растяжку. Сержант пристроился в трех шагах от нее и повернул голову, ожидая знака. Асса коротко наклонила голову. Они вскочили на ноги разом. Сержант даже на долю мгновения не отстал от нее. Вновь повисшую страшную тишину почти наступившего утра разорвали две автоматных очереди. Руины за спиной ожили. Это свои поддерживали огнем. Под ногами брызнул крошкой асфальт, но они не остановились. Асса оттолкнулась от бордюрного камня и рыбкой нырнула вперед, в спасительный сумрак под мостом. Сержант рухнул на колени, перекатился, группируясь, снова поднялся и оказался рядом. −Ранен? −Никак нет. Голоса прозвучали глухо и надтреснуто, как в преисподней. Асса закинула автомат за спину, отряхнула пыльные ладони и опустилась на колени рядом с лежащей на боку женщиной. −Frau? – тихо позвала Асса, касаясь ладонью плеча. Тело бессильно завалилось на спину. В нос ударил запах крови. Запрокинулась растрепанная кудрявая голова с приоткрытым синим ртом и пустыми застывшими глазами. Светлый комочек, скрытый до этого телом мертвой женщины, завозился и всхлипнул. На Ассу и сержанта смотрели огромные на чумазой мордашке голубые глаза белокурой девочки лет трех в бежевой курточке. Девочка потерла глаза грязными кулачками и залепетала что-то невнятное. Кроме «мамы» Асса не разобрала ничего. Ребенок вгляделся ей в лицо, сжался и стиснул крохотными пальчиками посиневшую руку матери. Асса открыла было рот, но только и сумела, что сделать судорожный вдох. Она не знала, что сказать, что сделать… Сержант сделал все за нее, стряхнув с себя плащ-палатку и ловко и сноровисто укутав в нее девочку. Та заглянула ему в глаза так же пристально и внимательно, как до этого смотрела на Ассу. А потом прижалась белокурой головенкой к широкой груди, туда, где тускло светились медали «За оборону Сталинграда» и «За отвагу». Асса провела ладонью по лицу мертвой немки, закрывая ей глаза. Подумав, развязала узел затянутой на груди голубой косынки и накрыла ею голову, скрывая лицо, покойной. Пошарила по карманам, но не нашла ни бумаг, ни вещей. Словно женщина с ребенком выскочили из дома прямо так, в чем были. Асса сжала губы. На груди ран у женщины не было, а вот на спине темное пальто отчетливо пропиталось кровью. На правой руке убитой бесстрастно отсчитывали время изящные золотые часики на кожаном ремешке. Асса расстегнула их, перевернула, ища гравировку. Сжала губы, прочитав: «Лине». Убрала часы в карман и повернулась к сержанту. −Возвращаемся. Держи девочку, я буду прикрывать. −Слушаюсь. – кивнул боец. Девочка у него на руках завозилась, широко распахнула заплаканные глазки, глядя на укрытую косынкой маму. Что-то залопотала, обращаясь к сержанту. Тот коротко прижался щекой к белокурой головенке, и Асса расслышала тихий шепот: −Тише, дочка, тише. На границе спасительной темноты и гибельного сумрака они остановились. Асса выпрямилась, яростно щуря глаза на дом с колоннами, где оказалось пулеметное гнездо. Подняла ППШ, готовясь дать очередь и отчаянно надеясь, что Гром разглядит, куда она стреляет и подавит в первую очередь именно эту заразу. −Давай! И утро снова взорвалось грохотом, воем и свистом. Утро первого дня мая. В показавшимся уже родном темном подъезде Асса вытащила из предплечья глубоко вонзившийся осколок. Бросила в сторону, с глаз долой. Девочка на руках целого и невредимого сержанта притихла, спрятав лицо на его груди. Только светлые волосы торчали. Гром коротко коснулся плеча Ассы, одними глазами спрашивая. Гроза кивнула. −Всем приготовиться. – проговорила она, глянув мельком на часы. – Артподготовка через десять минут. −Товарищ командир, а ее куда? – спросил кто-то из темноты. −Сейчас отправим со связистами на позицию Паниковского. – ответила Асса, нащупывая в кармане часы убитой немки. – Оттуда, наверно, в медсанбат. Мы нашли ее около убитой женщины. Возможно, матери. Асса осторожно приблизилась к так и не спустившему девочку с рук сержанту. Откинула полу плащ-палатки. Девочка смотрела на нее испуганным зверьком, но больше не плакала. Асса расстегнула ей курточку, под которой оказались сарафанчик и кофточка, погладила грудь и животик. Как будто цела. Но лучше и правда отдать санитаркам. −Как тебя зовут? – по-немецки спросила Асса. Девочка молчала. Только крепче прижималась к груди сержанта. Тот положил широкую ладонь ей на лобик, обнимая. Асса вытащила из кармана золотые часики. Критически поглядела на тоненькие ручки и застегнула ремешок вокруг лямки сарафанчика. Застегнула обратно курточку и укрыла плащ-палаткой. −Немчура. – хрипло проговорил старшина Антонов. Асса обернулась на него – худого, седоусого, нечеловечески старого в свои неполные сорок. В батальоне знали, что его троих детей немцы расстреляли под Харьковом вместе с доброй половиной села. Узкая худая рука легла старшине на плечо. Асса крепко сжала пальцы и заглянула Антонову в глаза. −Ребенок. – тихо сказала она. – Всего лишь ребенок. А мы не звери, Андрей Петрович. Ты – не зверь. Антонов опустил голову, глядя на руку Ассы. Плечи его дрожали и вместе с ними дрожал орден Славы на груди. На улице торжествующе и страшно ударили пушки. Берлин содрогнулся от железной поступи Красной Армии. Маленькая немецкая девочка совсем спряталась в крепких объятьях молодого советского бойца. Уткнулась лбом ему под подбородок и притихла, слушая спокойный размеренный стук сердца.