Между актов

Джесси про себя называл это пикником; мистер Уайт, подумал он, сказал бы, что сесть у себя во дворе с пиццей и парой бутылок пива - не пикник. Ну и без разницы. Сути это не меняло - они сидели во дворе дома Джесси на свежем воздухе - оба захотели проветриться после целого дня в лаборатории; смеркалось; и под громкий стрекот кузнечиков Джесси ел пиццу и запивал её пивом прямо из бутылки. И как это он даже ничего не сказал против, подумал Джесси. Удивительно; мистер Уайт мог докопаться там, где любой другой человек и слова бы не сказал. Прекращал бухтеть он только тогда, когда он сам или Джесси - как получалось - делал что-то, явно и недвусмысленно означающее явное и недвусмысленное желание. Раньше мистер Уайт был мудаком; теперь он был мудаком, который любил зажимать его, Джесси, по углам. Разве старики не должны быть менее сексуально активны, сказал ему как-то Джесси в один такой раз - не то чтобы он был против, но чтобы позлить; он надеялся, что мистер Уайт распсихуется, но тот прочитал ему лекцию о биологических часах и ритмах, не отрывая рук от задницы Джесси. В этом весь он. Один раз встал посреди ночи и стал искать на стене несуществующую дверь в туалет; где она, Скайлер, где она - спрашивал он. Джесси смеялся потом, но тогда было страшно. Мистер Уайт туалет тогда всё-таки нашел - проснулся и нашел; тот же самый туалет, в котором Джесси растворял труп - ну и вонь же была тогда, и кровь ведрами, и прожженый пол. Кажется, сто лет с тех времён прошло, чего только не было; миллионы лет, миллиарды, в эпоху палеозоя или мезозоя это было, или чего там - вчера по телеку говорили. А сегодня ночью Джесси плакал - а мистер Уайт спал. Он и не думал сдерживать слезы, он боролся с призраком Джейн; надеялся, что мистер Уайт проснется, и спросит его в темноте "Что такое, Джесси?", и Джесси бы ему не сказал, но притерся в темноте мокрой щекой к щеке мистера Уайта, и стало бы лучше. Но мистер Уайт спал, и Джесси плакал, пока не заснул. Ему приснилось, что он качается высоко над землей на длинной верёвке, а рядом Густаво Фринг - огромный, с небоскреб величиной - щелкает гигантскими ножницами, и перерезает верёвку, и Джесси все падает и падает, пока не сталкивается с землёй - вот тогда Джесси резко проснулся. После таких снов лаборатория казалась зловещим подземельем - но для подземелья там слишком яркий свет. Их жизни качались на ниточках, и Джесси не думал о завтра, старался не думать о вчера - он всю жизнь так жил, проживет и теперь. На что жизнь положил, чего я достиг - страшные вопросы; они как выпитая холодная вода - противно скользят по пищеводу. Сегодня есть - сейчас есть: есть ветер вокруг, из-за которого Джесси закапывается поглубже в толстовку, есть темнота, есть мистер Уайт - сидит себе, цедит пиво, и думать небось не думает ни о чем; а вообще черт его знает. Пиво нагрелось, подумал Уолтер. Стало теплым и противным; его отец говорил - давно, когда Уолтер ещё не понимал значения сказанным им слов - что теплое пиво на вкус как ослиная моча. Гадкое сравнение, основанное на эмоциональном восприятии; а вот надо бы разок нахимичить что-нибудь вроде ослиной мочи, чтобы узнать правду. Хотя кому нужна правда, зачем? Из-за правды люди не спят по ночам. Вот и Джесси сегодня не спал - Уолтер слышал, как он плакал в тишине, и шмыгал носом - надеялся, наверное, что Уолтер проснется и пожалеет. Уолтер почти пошевелился, почти потянулся в сторону Джесси - но его пригвоздило мыслью, что он плачет из-за Джейн - опять - и горло неприятно сдавило чувство вины, и Уолтер остался лежать неподвижно, слушая, как Джесси судорожно вздыхает в тишине. Видит бог, Уолтер старался быть с ним помягче - когда Джесси не выводил из себя; поэтому все хорошее отношение обычно приходилось на моменты, когда Уолтер рассеянно ерошил волосы Джесси - когда они разваливались на диване перед телевизором; или в лаборатории - когда макушка Джесси маячила у него перед глазами, и он в порыве нежности - всегда внезапном - притягивал его к себе и целовал за ухом. Джесси никогда не ворчал и не вырывался; судорожно выдыхал - как вчера ночью, когда плакал - и ждал, что будет дальше. Дальше обычно ничего не происходило, потому что товар сам себя не сделает; но однажды произошло - то однажды было первым вообще. Уолтер тогда думал о том, какой Джесси горячий - в прямом смысле, мальчишка тогда пылал просто, - как у него самого постыдно дрожат руки, какой неудобный в лаборатории диван; больше ни о чем не думал. Он тогда вообще едва соображал - так сильно его сразило возбуждение; как тогда, когда он дома прижимал Скайлер к холодильнику - этого он, если быть честным, предпочел бы не помнить. Зелёный след от крема на белом фоне всё ещё стоял у него перед глазами - безмолвным укором его несдержанности. Уолтер вздохнул. Он не любил рефлексию - особенно теперь, когда она оборачивалась тотальной кашей в голове, разрушая простые понятия, которые он цементировал день ото дня: я варю отличный мет, отличный мет даёт отличные деньги. Это была простая схема, в которой не было места укорам совести, выяснению истинных причин и прочим неприятным вещам. Когда они приходили по ночам и наваливались всем весом, Уолтер предпочитал подвинуться поближе к Джесси и притянуть к себе. Джесси был порождением хаоса, Джесси творил черт знает что - но Джесси сам по себе не рушил простых истин, он подбрасывал им цемента - не обвинял Уолтера в том, что он варит; искренне восхищался его талантом; вслух проговаривал те же самые простые истины - наш товар лучший, мы получим кучу денег. Кучу денег, которая уже в шкафы не лезет, подумал Уолтер. Но даже это заставляло сердце наполняться горделивой радостью и злорадством - так вам, проклятые вчерашние школьники на "Ауди", так тебе, чертов Богдан с автомойки, получайте, Гретхен и Эллиот. Козлы. Уолтер вдруг понял, что уже долго крутит в руках бутылку - и не заметил, как она опустела. Он поставил её на траву рядом со стулом и потянулся; ветер холодил голые лодыжки - кажется, пора в дом, подумал Уолтер. Он взглянул на Джесси - тот нахохлился в своей безразмерной кофте и сидел, уставившись куда-то вдаль - должно быть, на свет в окне в конце улицы. Замёрз; сидит притихший; думает о чем-то. Уолтер вдруг - как это всегда бывает - почувствовал, что ему холодно, и ни минуты на улице он больше не вытерпит. - Пошли в дом, - сказал он, решительно поднимаясь. - Как думаешь, - спросил Джесси, - там кто-нибудь есть? Уолтер посмотрел на него, гадая, где это там - в соседнем доме или в доме через дорогу, - но Джесси смотрел наверх; и когда Уолтер поднял голову, то увидел неровную луну и дрожащие звёзды - совсем немного звёзд. А сколько он видел звезд, когда в детстве ходил в походы с классом - не счесть; мальчишки толкались и шумели в палатках, тлели угли костра, изредка вспыхивая маленькими яркими точками; а небо все было усыпано звёздами, и Уолтер смотрел на них, пока не затекала шея; потом он смотрел перед собой - все покачивалось перед глазами; потом успокаивалось, и Уолтер опять поднимал голову и смотрел. Потом он узнал, что звёзды состоят из водорода, а света, который он видит, может, давно и нет; и не то чтобы разочаровался, но стал относиться серьезнее; заинтересовался наукой; химия, биология; много чего было. - На Луне есть американский флаг, если ты об этом, - сказал Уолтер. Пиво кончилось; он хотел посмотреть вечерние новости; он, в конце концов, замёрз. - Да не, я имею в виду, где-нибудь в другой галактике типа, - ответил Джесси. Он перевел взгляд на Уолтера. - Ладно, забей, - сказал он. - Не оставляй тут мусор, - сказал Уолтер и пошел в дом, к теплу. Джесси закрыл пустую коробку из-под пиццы и наклонился к траве за бутылками. Все он прекрасно понял, думал Джесси, просто опять вредничает, старый хрен. Наверняка замёрз; он же вышел в тапках на босу ногу, вот и бухтит. Он сам тоже замёрз; но продолжал сидеть, словно в трансе, пока мистер Уайт не встал со стула. Джесси поставил бутылки на коробку; на них появились блики - он обернулся на дом и увидел, что теперь там горел свет. Дом, который он отвоевал всеми правдами и неправдами; купленный на его собственные деньги. Но что за жизнь такая, вдруг с тоской подумал Джесси, когда дом, который тебе завещали, нужно выкупать за свои деньги? Чушь какая-то. И пусть родители с пеной у рта доказывают, что дом завещали не ему, он-то знает правду. Все его - и дом, и свет в окне, и мистер Уайт, который уже наверняка надел носки и включил телевизор - тоже его. Мистер Уайт, конечно, тот ещё мудак, и не изменится никогда; скорее инопланетное вторжение произойдет, чем он перестанет орать на Джесси и говорить своим дурацким повелительным тоном. Но у того же мистера Уайта и встаёт на него, он же и утыкается ему носом в шею по ночам - и пусть кто-нибудь только попробует сказать Джесси, что это ничего не значит и что это всё не его. Он опять поднял голову и взглянул на небо - но романтическая дрёма пропала; звёзды казались ему теперь просто яркими точками среди черноты. Свет в окнах манил куда сильнее; и Джесси пошел вперёд, в дом.