***
Ночь всегда наполнена правдой. В тишине и мраке, люди предстают перед друг другом в истинном обличии: снимают маски, оголяя тело и душу. Выкладывают на стол чувства, вполне возможно, накопленные за долгие месяца. Собирают самые чистые слёзы подушкой. Признаются в любви, надеясь на взаимность. Мечтают и ставят цели, вдохновляя самих себя на начало нового и поиски неизведанного. Чимин тоже ставил цели, одна из которых была самой важной, и не достигнуть её, он себе не мог позволить. Цель, благодаря которой он существовал. Быть всегда рядом с Ханбёль — единственное, что ему нужно и к чему стоило стремиться, потому что всё остальное терялось и гасло на её фоне. Мир не имел смысла, если дома его не ждали. Выцветали краски жизни, если он не держал в руке хрупкую ладонь. Улыбка не появлялась на лице, пока Пак не получит забавную фотографию напротив зеркала танцевального зала. Настроение могло быть отвратным, если до ушей не дошёл её звонкий смех, а в воспоминаниях не всплыла широкая улыбка. — Я люблю тебя, — он произносит тихо, едва открывая рот. Они сидят напротив друг друга на сером диване, который расположен у окна, ведь Чимину нравилось, когда солнце, просыпаясь, выходило из-за его спины и освещало комнату с однотонными стенами, отбрасывая тень на журнальный столик, под ножками которого был белый ковёр. Он поправляет чёлку пальцами, отбрасывая черные волосы в сторону. Ханбёль положила щёку на свои ноги, согнутые в коленях, всматриваясь в тёмное небо, усыпанное яркими крапинками: девушка любила считать звёзды. Ночь и свечение луны, которое в данный момент освещало лицо девушки, позволяли парню без стыда разглядывать каждый миллиметр светлой кожи, растворяясь в её красоте. Но сильнее луны и ночи она любила Пак Чимина. От слов, произнесённых парнем, в груди Ханбёль вновь появился трепет. Девушка поднимает голову, ставя её на подбородок, и встречается с чистым взглядом напротив. Встречается со взглядом, наполненный нежностью и влюблённым блеском. Глазами, которые никогда не лгут и отражают душу Чимина — преданную и хрупкую, разрушить которую легко, и для этого понадобится всего несколько слов. Но она не посмеет: не сможет. — Я тоже тебя, — шепчет, а после добавляет громче, чтобы точно оставить клеймо на сердце Пака, — люблю. Встаёт на колени, чтобы подползти к парню, упираясь ими в мягкий диван. Чимин следить за каждым движением, впитывая изящность изгибов тела, которые дорисовывает его мозг. Он облокачивается на спинку, опуская ступни на пол. В комнате только они и никто не смеет нарушить комфортную тишину, ведь достаточно просто быть рядом. Для них главное — это действия, а слова — передышка между ними, без которой, в принципе, можно обойтись и бежать напролом. Они привыкли молча подходить друг к другу и утопать в объятиях, окунаясь в собственный мир, без шанса на возвращение. Эскапизм — любимое занятие Чимина и Ханбёль. Только найти их можно не на страницах книг, вместе с персонажами описанной автором вселенной, не в сопливых фильмах или сериалах. Любой может найти эту пару в глазах друг друга, потому что когда они вдвоём, никого вокруг не существует. Девушка перекидывает одну ногу, чтобы оказаться прямо на паху парня. Широкая, белая футболка, лишь слегка прикрывающая ягодицы, задирается, оголяя бёдра. Руки Чимина инстинктивно ложатся на талию, сжимая её и пододвигая ближе. А ближе только сердце и оно уже давно занято Мин Ханбёль. Её пальцы ложатся на плечи, надавливая и слегка массируя вечно напряжённые мышцы. Девушка начинает плавно тереться о пах, образуя волну от поясницы, зная, что это приведёт к нужному эффекту, появление которого не заставляет себя ждать. Судорожный выдох, после которого ладони сильнее сжимают талию. Она чувствует его возбуждение, скрытое под чёрными боксерами. Теперь глаза Чимина не только полны невинности и чистоты. В них просматривается желание и вспыхнувшее пламя. Она наклоняется к лицу парня, приоткрывая рот. Вот сейчас, наконец-то, затянет в сладкий поцелуй, с передышками только для жадных глотков воздуха… Но Ханбёль останавливается, когда веки напротив закрываются, а ресницы подрагивают. Разыгравшееся настроение просило подразнить и довести до мольбы о желаемой разрядке. Если, конечно, сама выдержит, потому что уже жарко и что будет дальше — вполне ясно. Сидеть на Пак Чимине, тереться о его эрегированный член и слышать томные тяжелые вдохи, пропускаемые сквозь сомкнутую челюсть — это уже чертовски жарко. Девушка захватывает зубами мочку уха, осторожно кусая. Сразу зализывает, формально извиняясь, ведь приносить любимому человеку боль, в любом её проявлении — никогда не сможет. Ей нравилось исследовать подтянутую кожу парня, осторожно всасывать, даже просто водить руками, чувствуя рельефы тела. Оставляет на Чимине мокрые следы от поцелуев, переходя по линии скул к шее, а затем к кадыку. Неконтролируемое напряжение приводит к мыслям: «Быстрее», — но ладонь Пака умышленно медленно ведёт по спине вверх. Он принял вызов и готов играть по правилам установленными Ханбёль, благо дразнить умел прекрасно. А ещё им некуда торопиться. Спина — одна из её самых уязвимых частей тела, поэтому она неосознанно выгибается, упираясь мягкой грудью в его диафрагму. Чимин зарывается и путается в распущенных длинных волосах, аккуратно оттягивая голову от своей шеи, потому что не выдерживает. Хочет ощутить желанные губы на своих: это было ему необходимо также, как и кислород для жизни. — Поцелуй меня, — хриплый шепот и приоткрытые пухлые губы Чимина, по которым он скользит языком — самое горячее, что когда-либо можно увидеть. Притом только ей. — Как скажешь, — она улыбается, чувствуя аккуратный нажим на затылок. Всё-таки власть не в её руках. И теперь они центр вселенной. Даю слово, вокруг них образовалась яркая оболочка красно-оранжевого света, источающая жар и захватывающая всю энергию поблизости, увеличивая не только размер, но и силу. Притягивая электроны друг с друга, их связь крепла. Попробуете разорвать и от вас не останется ни капли живого — лишь пепел. Просто дайте им шанс погрузиться полностью, утонуть, и они обязательно это сделают. Без вопросов и размышлений. Ведь врезаться в мягкие губы — слишком необходимо. Смотреть на друг друга вот так: с трепетом, желанием и бесконечной любовью — главная задача. А понимать, что нашли друг друга, по чистой случайности — бесценно. — Ханбёль, — низко протягивает Чимин прямо в поцелуе, захватывает нижнюю губу, осторожно оттягивая, чтобы после мазнуть горячим языком, проникнуть в рот, вновь сливаясь. Он забирается под футболку, проводя вверх костяшками по животу, и сжимает её грудь. Пак помогает руками, отдаляя и приближая таз девушки, увеличивая скорость трения тел. Голова откидывается назад, давая ей возможность для новых прикосновений. Брови Чимина сводятся к переносице, потому что ему слишком хорошо. Просто головокружительно. И ему так хорошо только с ней. Глаза закатываются от чрезмерного наслаждения и он стонет, перед тем, как в последний раз подбросить свои бёдра, имитируя толчок. У неё не получилось довести до мольбы, потому что слишком падкая на вид глубоко дышащего парня, и высоко поднимающийся груди, с приоткрытыми глазами. Его руки опускаются с талии, скользя вниз по ногам, сжимая объемные ляжки. Ханбёль встает, не прерывая зрительный контакт, и он готов поспорить, что прямо сейчас видел красную искру в глазах напротив. Она поворачивается спиной, до последнего не прерывая игру в гляделки, а после идёт в сторону ванной комнаты, медленно, слегка покачивая бёдрами. — Я в душ, — собственное возбуждение и покалывание в нижней части живота, делало из неё совсем не невинную, краснеющую леди. В такие моменты она походила на дьявола, задача которого искушать и заставлять Чимина кончать от одних только мыслей, о том, что кроется в тихом омуте. Улыбка и предвкушение появляются на миловидном лице, стоит только её ушам уловить скрип пола и приближающиеся сзади шаги.***
Жаркое, как и всегда, лето на Филиппинах. Температура стремится к отметке двадцать семь градусов по Цельсию. Солнце нещадно палит и заставляет плавиться не только мороженое в руках маленьких детей, но и мозг. Казалось, что время остановилось. Люди передвигались в обычном темпе, громко разговаривая, веселились и проводили время с семьей или друзьями. Останавливались, чтобы сделать фото на память. Чимин не понимает, почему только его ноги не слушаются и переставляют ступни в шлёпках с заторможенностью. Тот самый «эффект дежавю» буквально выстреливает, заставляя часто моргать и осматриваться. Пак сильно напрягается, чтобы достать из недр серого вещества хоть что-то. Они же тут в первый раз… — Пойдём, — рука Чимина теряет ладонь Ханбёль, опускаясь вдоль туловища. Девушка мягко улыбается и начинает идти вперед, изредка кидая на него взгляды через плечо. На первом повороте она заворачивает направо. На яркой узкой улице много людей, что было свойственно центру Южного Илокоса — Вигану. Все спешат и только Пак погружается в плавящийся гудрон, не в состоянии двигаться быстрее. Хаос образовывается не только здесь, между кирпичных стен и многочисленных дверей маленьких магазинов, но и в грудной клетке Чимина. — Подожди, — он изо всех сил старается приблизиться к звонко смеющейся Ханбёль, переходящей на лёгкий бег. Платье, нежно-зелёнового цвета, струится по телу, а ветер, ничего не стыдясь, открывает вид на нежную кожу ног. — Догоняй! Девушку обволакивает толпа. Сила людских голосов подавляет его собственный, но он всё ещё улавливает чистый, искренний смех Ханбёль. Старается протиснуться сквозь кучу незнакомцев и тратит на это все свои силы. Только мелькающая, черная макушка, как и всегда, заставляет двигаться вперёд. Из реальности его забирает знакомая фигура, выбивающаяся из атмосферы улицы и Вигана. Он единственный человек в строгом, чёрном костюме, плечо которого задевает и заставляет повернуть корпус. Чимин клянётся, что знает его. Незнакомец исчезает слишком быстро, поэтому лицо так и не засветилось перед глазами Пака. Опомнившись под натиском облепивших со всех сторон людей, он смотрит вперёд, туда, где на перекрёстке рассасывается толпа. И наконец-то видит Ханбёль. Срывается на бег. Ощущение, будто он стоит на месте, раздражает, заставляя с силой сжимать челюсть. Мимо девушки проезжает чёрный внедорожник, а после его сердце растворяется в кислоте, бившейся по телу вместо крови. Показалось. Никого в летнем лёгком платье там не стояло. Перед ним только резкая темнота и страх. Ничего более. Чимин поднимает ладони, желая рассмотреть собственное тело, и убедиться в подлинности момента. Лунный свет, перекатываясь от запястья к фалангам, позволяет увидеть пальцы. — Догоняй! — мягкий шёпот разносится по бескрайнему пространству, в надежде удариться об стены. Голос девушки звучит слева от него. Резкий поворот головы и хруст шейных позвонков разрезает вновь наступившую тишину. Там её нет. Там лишь темнота… Чимин подскакивает в их двуспальной, широкой кровати, принимая сидячее положение. Он уже не обращает внимание на бесконечные слёзы, которые перестали согревать щёки. Не осматривается и не кидает взгляд от шкафа к окну. Не выходит из комнаты, проверяя ванную, кухню и гостиную. Он опускает голову и зарывается пальцами в чёрный маллет, сжимая волосы у корней. Стоит слегка повернуться, как взгляд цепляется за сомкнутый лист бумаги, лежащий на тумбочке, сделанной из светлого дерева. Мозг не думает, когда делает каждодневную рутину. Поэтому он не помнит, как тянулся за бумажкой, а после разворачивал трясущимися руками, не обращая внимание на потрёпанный вид и небольшие разводы от солёной жидкости. Проводя пальцами по листу, Пак Чимин напоминал себе купить прозрачный скотч и заклеить бумагу с двух сторон. Потому что в один момент, сходя с ума от безысходности и боли, режущей лёгкие и душу, мог порвать её. И он не простит себе этого. Ему и так хватит вины на долгие годы вперёд, если не навсегда. На поверхности записки аккуратным почерком выведены уже заученные слова.Поймай меня, если сможешь :)
Смайлик… Чимин кривит губы в подобие улыбки. Ханбёль ненавидела этот символ. Так же сильно, как недосказанность и ложь.