Слепота

      Квай-Гон старался сохранять спокойствие и всегда излучал в Силе уверенность, понимая, что сейчас его падаван как никогда чувствителен к Силе. Оби-Вану нужна была уверенность в том, что всё будет хорошо. «Зрение к тебе вернётся», – сказали ему, но никто не знал, когда же это случится. Джинн не мог не гордиться им, тем, как он восстановил стержень, поставив миссию выше себя, но иногда у него возникало желание усадить Кеноби рядом и отругать за безрассудно открытые глаза. Особенно часто это желание возникало в первые дни, когда падаван был полностью дезориентирован в пространстве. Квай-Гона мучал один вопрос – что будет, если зрение Оби-Вана никогда не восстановится? Риск всегда был, а учитывая, что за неделю ничего не изменилось, закралось несколько сомнений.       Кеноби начал падать духом, но пока держался. И во многом благодаря учителю. Джинн же иногда оставлял его одного, убедившись, что за время его отсутствия ничего не случится, и уходил в город, закрываясь щитами в Силе и давая себе вволю попереживать и всплакнуть.       В этот день Оби-Вану надоело лежать в кровати как бездушной вещи, и он осторожно сел, наощупь дополз до края и остановился, думая, а здесь ли вообще его тапочки. Можно было бы, конечно, и босиком прогуляться, но учитель был весьма категоричен в отношении чистоты дома: есть тапочки, так что никаких сапог дальше гостиной, а если босиком – то потом обязательно мыть ноги. Забавно, что на миссиях он это правило отменял, но дом есть дом. Вздохнув, Кеноби растянулся на животе поперёк кровати, свесив с одного края голову, а с другого – ноги, не касаясь пола. Что ж, хоть какая-то смена положения.       К его удивлению, Квай-Гон пришёл к нему всего через полчаса. Падаван сначала почувствовал в Силе более яркое присутствие учителя, а затем раздался испуганный возглас:       – Оби-Ван!       Ученик слабо пошевелился, и его тут же обхватили большие руки.       – Тебе плохо? Что случилось? – разворачивая его в правильное положение, испуганно спросил мастер.       – Я гулять хочу, – тихо поделился Кеноби и удивился, как капризно прозвучали его слова.       Джинн облегчённо выдохнул и ткнулся лбом в его лоб. Минуту не было никакой реакции, а потом в Силе почувствовалось ласковое веселье.       – Конечно, орешек, но больше не пугай меня так.       Оби-Вану стало стыдно. В самом деле, приходит учитель и видит своего слепого ученика в непонятном положении, будто его вообще сейчас вырвет. Падаван извинился и пообещал в следующий раз дождаться Квай-Гона. Тот, удовлетворившись такими извинениями, осторожно надел на ученика тапочки и поставил его ноги на пол, а затем потянул наверх.       У Кеноби внезапно перехватило дыхание. Ему уже с детства была знакома ходьба в темноте, когда не было видно ничего, он уже давно тренировался сражаться, не имея возможности видеть, но сейчас, когда он на самом деле был незрячим, ему почему-то стало страшно, и первый шаг был робким и неуверенным, словно пол должен был вот-вот разверзнуться.       – Всё в порядке, мой дорогой, я здесь, – крепче сжимая его руки, сказал Джинн.       Его голос принёс облегчение, и Оби-Ван шагнул увереннее. Всё нормально. Это его комната, их квартира. Учитель здесь и держит его. Бояться нечего. Юноша осмелел и, вслушиваясь в Силу, твёрдо сделал несколько шагов и отпустил одну руку мастера, чтобы идти быстрее. Он чувствовал, что Квай-Гон с неохотой высвободил его руку, и это уважение его мнения заставило Кеноби развернуться назад и ткнуться в плечо учителя. Он, конечно, промазал на несколько сантиметров, ведь хотел достигнуть груди, но Джинн сам плавно переместил его, будто это была его воля, а не неточность в движении ученика.       Оби-Ван пошёл дальше. Ну в самом деле – ему приходилось драться в такой же темноте, перемещаясь по поверхности, заваленной камнями и другими предметами, а тут нужно было всего-то пройти по ровному полу. Падаван так осмелел, что набрал быстрый темп, однако вскоре был резко одёрнут назад за руку и пошатнулся, но устоял на ногах.       – Ты так увлёкся, что совсем забыл про двери, Оби, – Квай-Гон мягко подтолкнул его вперёд.       Возможность врезаться в двери отрезвила Кеноби, и он прислушался к Силе, чтобы понять, в какую сторону безопаснее двигаться. Это была уже не его комната, и он не мог интуитивно пройти мимо предметов. Он не помнил расположение их всех. Чувствуя себя слабым, он сжал руку учителя, прося помощи. Тот погладил его между лопаток и подтолкнул, Оби-Вану оставалось лишь начать двигаться в заданном направлении.       Несмотря на то, что он больше не спешил, он всё равно врезался во что-то. Джинн вздохнул так, будто ударился сам. Юноша ощупал предмет и понял, что это их маленький столик в большой комнате, где они любили сидеть по вечерам вместе. Протянув вперёд руку, он вскоре нащупал диван, обошёл по его периметру, чувствуя каждую неровность на кожаной обивке, снова наткнулся на столик, но на этот раз рукой, и двинулся в сторону кухни.       – Орешек, – замедлил его мастер.       Оба знали, что это довольно опасная зона, поскольку кухня была небольшой, часть её занимали стол и стулья. Готовить на ней было удобно – равно как и собираться – но для незрячего было слишком много предметов, с которыми можно столкнуться.       – Я есть хочу, – буркнул падаван.       – Может, я принесу тебе еды, а походишь ты по остальной части квартиры?       – Но я хочу туда пойти, – Кеноби даже немного надулся. Ему было стыдно за своё поведение, но он ничего не мог с собой сделать.       – Сегодня у нас день капризов, да? – ласково спросил учитель, погладив его по волосам.       Оби-Ван был готов спорить на оба свои глаза, что больше никто из джедаев такое поведение терпеть бы не стал, наверняка никто не стал бы и так нянчиться со своим падаваном. Он сморгнул слёзы, чувствуя, как они потекли из-под повязки по его щекам.       – Эй, что такое, дорогой? – Квай-Гон обнял его лицо руками. – Мы пойдём на кухню, если ты так хочешь.       – Я… Я хочу увидеть вашу улыбку, – он всхлипнул.       – Ты увидишь, – мастер сразу обнял его, как будто защищал. – Ты обязательно увидишь. И мою улыбку, и свою комнату, и печенье – ты всё увидишь, дай только время восстановиться своим глазам.       – Я так… так соскучился. Я так давно не видел вас. Я бы хотел увидеть даже осуждающий взгляд, но увидеть… – он сжался на груди учителя, вслушиваясь в его сердцебиение.       – Я тоже очень соскучился по твоим глазам, по твоему весёлому и умному взгляду, – прошептал Джинн, поглаживая его по спине. – Но нужно просто подождать.       – А если зрение никогда не восстановится? – едва слышно прошептал Оби-Ван, будто рассказывал что-то страшное и запретное.       – Оби…       – А если? Я ведь тогда стану ненужным. Меня… Меня исключат из Ордена? Вам дадут другого падавана, а куда денусь я? Я не гожусь для обслуживающих корпусов, значит, я просто… бесполезен? – слёзы опять покатились по его щекам.       – Никогда, – сказал Квай-Гон, и его голос дрогнул, – никогда – ты слышишь? – не говори, что ты бесполезен. Ты ещё можешь научиться сражаться даже в таком состоянии, и у тебя есть талант переговорщика, а для этого зрение не нужно.       – Но джедаю нужны глаза.       – Я буду твоими глазами, – в самое ухо прошептал учитель, коснувшись его мокрой щеки… своей мокрой щекой.       Кеноби прижался к своему мастеру, с радостью получая ласку и до боли в пальцах сжимая его тунику на спине. Учитель его не бросит. «Никогда», – прозвучал в голове голос Джинна.       Через некоторое время они продолжили путь на кухню, осторожно, неспешно. Оби-Ван остановился, когда Квай-Гон притормозил его, и медленно, вытянув вперёд руку, пошёл, ощупывая спинки стульев. Обойдя вокруг стола, он сел на заботливо подставленный учителем стул. Падаван терпеливо ждал, пока Джинн что-то приготовит, и старался по звуку определить, с чем тот возится.       Квай-Гон вскоре сел рядом и вложил столовый прибор в его руку, после чего опустил её, показывая месторасположение тарелки, так что теперь Кеноби мог есть самостоятельно.       – А ты покладистее, чем Талла, – грустно усмехнулся учитель.       – Просто я всё ещё ученик, и мне можно спокойно принимать помощь, – осторожно ответил Оби-Ван. Он медленно повёл рукой по столешнице, желая найти стакан, но Джинн остановил его руку и придвинул к его пальцам чашку.       Уже ночью, лёжа в кровати, падаван снял повязку с глаз и заморгал в темноте. Квай-Гон тихо сидел рядом, излучая в Силе спокойствие. О чём он думал? Что он делал? Кеноби потёр свои веки, убеждая себя, что всё с ним будет хорошо. Терпение. Только терпение. Он повернул голову в сторону учителя, пытаясь его себе представить, и машинально распахнул глаза.       Странно, но в центре темноты нечётко виднелось лицо Джинна, подсвеченное слабым голубоватым сиянием. Точно разглядеть он его не мог, но очертания хотя бы не плыли.       – Глупость какая-то, – сказал Оби-Ван. Лицо мастера поменяло положение, и теперь подсвечивалась его бородка.       – Что такое, дорогой? – спросил Квай-Гон.       Кеноби в удивлении распахнул глаза. Лицо, которое он видел, шевелило губами, как будто произносило эти самые слова. Ученик сел, и картинка изменилась: учитель теперь положил датапад себе на колени, и свет едва касался его лица, больше выделяя тунику на груди и теряясь в волосах.       – Учитель, а вы, случайно, не с датападом сидите? Свет ещё такой голубой.       Мастер придвинулся ближе, транслируя в Силе изумление, и Оби-Ван, повинуясь внезапно возникшему желанию, протянул руку вперёд и положил её туда, где у Джинна из видения была щека.       – О Сила…       Он нечётко видел свою руку на щеке. Он чувствовал под ладонью тёплую кожу мастера.       – Учитель, я вижу! Расплывчато – но вижу!