Thoughts of the dying android

…Аоба знает, что Клиа уже нельзя спасти. Металлический скелет прорывается сквозь кожу, правый глаз больше не прикрыт веками – все обнажает природу Клиа – не человеческую, но механическую. Он сидит на полу номера рядом с Клиа и пропускает пальцы сквозь его белые волосы. Он знает, что Клиа уже нельзя спасти, но это не значит, что он не надеется. При звуке голоса андроида, обжигающе глухом и слабом, Аоба выходит из оцепенения. – Аоба, я знаю, что мое тело скоро перестанет функционировать. Клиа произносит это как известный факт, он лучше Аобы понимает, насколько серьезны полученные ранения. Андроид не пытается обмануть себя: он чувствует, как время утекает сквозь пальцы – вместе с пальцами. Ему страшна не бездна неизвестности, за которой для него нет ничего – ни Бога, ни перерождения – он боится не успеть здесь и сейчас высказать все, что переполняло последние несколько долгих дней. Возможность оставить что-то после себя – самое человеческое, что он может представить. Он не упустит свой шанс. – Можно попросить тебя… исполнить мое последнее желание? Я не хотел об этом рассказывать. Наверное, дело в том, что я неисправен… Ты… выслушаешь мою просьбу? Аобе хочется плакать. – Пожалуйста… Мое первое и последнее желание. Аоба кивает – он опасается, что рыдания задушат его слова. Клиа кладет ладонь на щеку Аобы и улыбается, извиняясь. Клиа трудно признаться Аобе и еще труднее не сделать этого. Клиа плохо разбирается в человеческих понятиях, но он ясно осознает, что чувствует. Желание, жажда, необходимость давно родились в его голове, но он не рассчитывал, что когда-нибудь решится высказать их вслух. – Позволь мне прикоснуться к тебе, Аоба... Я знаю, что мы всего лишь машины. Но я хочу прикоснуться к тебе как человек. Я хочу показать, что я чувствую. Его голос – такой тихий, нежный, полный невыразимой боли (и где-то в глубине сознания: он умирает, умирает). Аоба не может ему отказать. Аоба не хочет ему отказывать. Для него Клиа не переставал быть человеком – какая разница, из чего сделаны его кровь и кожа, если родинки на бледном лице за эти несколько дней стали бесконечно родными? Аоба соглашается. Это – меньшее, что он может сделать, это – большее, что он может сделать. Аоба не представлял, что их первый и последний раз будет таким. Он не представлял, что он будет, но теперь – понимает, что надеялся почувствовать тепло кожи Клиа, вдохнуть легкий запах жасмина, увидеть блеск фиолетовых глаз напротив своих. Все должно было быть… не так. Клиа – хотел, но не мог представить – его контакт с людьми был ограничен дедушкой, а от внешнего мира защищал барьер противогаза. Нежная кожа под пальцами, задушенные стоны, тягучая сладость чувственных прикосновений – воображаемый каталог раскрывался в его голове. Мерцающая надежда пережить все это в действительности. Аоба хочет сказать все, что не успел. Горечь и сожаление нарастают в солнечном сплетении, поднимаются к горлу, застревают в гортани. Аоба не знает, что уже давно плачет. Он старается улыбнуться Клиа, и андроид улыбается ему в ответ. Болезненная, сломанная, но бесконечно искренняя улыбка: я здесь, я буду с тобой до конца. – Делай все, что хочешь, только не говори со мной так, как будто это конец. Аоба закрывает глаза, целуя Клиа. Он накрывает его теплую ладонь и чувствует, как отслаивается кожа Клиа. Аоба замирает от ужаса – Клиа буквально распадается на части под его руками. – Клиа, твое тело… – Все в порядке. Продолжай. Пожалуйста… не останавливайся. Аобе страшно причинять Клиа боль, но он должен исполнить его желание. Он хочет исполнить его желание. Клиа целует его лицо, шею, ключицы; его пальцы, обнаженные до металлических костей, проводят линии по животу, поднимаются к груди. Клиа старается прикоснуться к нему той рукой, на которой еще осталась кожа. Прикоснуться к нему как человек. –Аоба… Можно я потрогаю тебя здесь? В его голосе столько трепетной осторожности. – Я же сказал, что ты можешь делать все, что хочешь. – Спасибо. Аоба неожиданно для себя отзывчив: он запрокидывает голову, когда пальцы Клиа задевают его соски, он старается сдержать дыхание, чтобы не застонать слишком громко, его сердце бьется с удвоенной силой страдания и предвкушения. Клиа распадается на части. Аоба хочет показать Клиа, что он важен для него. Аоба хочет показать Клиа, как много можно сказать – почувствовать – через тело, как много ощущений дарит каждое касание. – Твоя кожа такая теплая и гладкая. Клиа внимательно изучает тело Аобы; он хочет записать это ощущение в памяти, унести его на ладонях. – Можно я…? Его пальцы тянутся к ремню Аобы. Он безуспешно пытается расстегнуть его одной рукой. Аоба мягко отстраняет его и расстегивает свои брюки. Клиа прикасается к члену Аобы через белье, поглаживая целой рукой. Аоба уже не может сдерживать легких вздохов удовольствия, ощущая нарастающее тепло внизу живота. Ему жарко, ему хочется избавиться от одежды, прижаться ближе к Клиа – но он не может позволить себе причинить ему еще большую боль. Ладонь Клиа теперь скользит по его члену, Клиа наклоняется к нему и целует, глубже, чем в прошлый раз; их языки переплетаются, дыхание смешивается. – Тебе нравится? Клиа разрывает поцелуй, чтобы задать вопрос. Аоба смотрит на него – очаровательные розовые щеки оттеняют запутавшиеся лазурные волосы. Клиа вновь улыбается, прочитав во взгляде немую просьбу продолжать. – Аоба, я… Он обрывается на полуслове: улыбка гаснет, перекашивается от боли, брови сходятся к переносице – Аобу охватывает паника. – Клиа, ты в порядке? – Да. Извини. – Может, нам лучше остановиться? – Нет. Только не это. Аоба решается. Он мягко толкает Клиа в грудь (не смотри – не думай – о прорывающихся через кожу ребрах), укладывая его на спину на деревянный пол. Его пальцы теперь в чем-то темно-красном – это не кровь, напоминает себе Аоба – но это такая же эссенция жизни для андроида, как кровь – для человека. Аобе кажется, что он прикоснулся к сердцу Клиа. Аоба хочет подарить Клиа удовольствие, которого тот не знал. Аоба вдруг понимает, что он – первый – и последний – для Клиа. Он хочет оставить свой след, память, которая угаснет всего через несколько минут, отведенных андроиду, но все же оставить что-то после себя – момент, когда они полностью принадлежат друг другу. Аоба наклоняется, чтобы расстегнуть брюки Клиа, и понимает, что это первый раз и для него – первый раз с другим мужчиной. Первый раз с Клиа. У Аобы нет времени на опасения и мысли о правильности своих действий; он старается причинить как можно меньше вреда, но кожа Клиа разлетается под его пальцами, как отцветшие лепестки. Прикасаясь к члену Клиа, он ловит себя на неуместной мысли о том, в какой степени тот похож на человека. – Ты удивлен, да? Мы были созданы похожими на людей... Аоба облизывает член Клиа, прежде чем обхватить его губами; он не знает, как нужно поступать, но вкладывает в движения губ и языка все свои чувства, скользя вверх и вниз по стволу. Оборачивая язык вокруг головки члена, он ощущает в волосах руку Клиа и поднимает глаза – андроид смотрит на него с восхищением. Их взгляды – обнаженное глазное яблоко Клиа и блестящие от слез глаза Аобы – сталкиваются; Клиа стонет, и в этом звуке боль смешивается с удовольствием. Горло сжимается вокруг члена; Аоба понимает, что Клиа хорошо с ним. – Пожалуйста, не останавливайся, Аоба… Пальцы Клиа неумело запутываются в волосах, задают ритм движений; Аоба чувствует на языке легкий привкус смазки… Аоба хочет принять Клиа, дать ему все, что может. Он останавливается, чтобы снять одежду, и садится на бедра Клиа. Наклоняясь вперед, раздвигает ноги шире. Смотря ему в глаза, улыбается и облизывает пальцы, чтобы подготовить себя. Принять один палец оказывается труднее, чем он ожидал. Рука Клиа тянется к его члену – он видит дискомфорт на лице Аобы и пытается отвлечь; легкая искра удовольствия мелькает внизу живота, перекрывая жжение от проникновения. Аоба чувствует, как в него входит палец Клиа, его механическая рука… – Я хотел почувствовать тебя и здесь тоже. Ты же не против?.. Аоба не может быть против: не сейчас, не здесь, когда он так отчаянно желает близости. Вместо ответа он наклоняется и целует Клиа, погружаясь в тепло его рта, чувствуя его влажный язык вокруг своего; несмотря на то, что лицо Аобы уже онемело от слез – оказывается, он не переставал плакать – он концентрируется на ощущении губ Клиа на своих и движении пальцев внутри. Аоба решает, что этого достаточно – ведь у них так мало времени; он хочет почувствовать Клиа полностью. Он хочет дать ему почувствовать себя. Аоба отстраняет руку Клиа и, опираясь ладонью на его грудь, опускается на его член. Тело прознают иглы боли; конечно, такой подготовки было недостаточно; но эта боль – меньшее, что он может вытерпеть; он даже не берется представить, насколько сейчас больно Клиа – хотя тот не показывает этого Аобе. – Запомни меня. Запомни мое тело… Как оно выглядит… как оно ощущается. – Хорошо… Я люблю тебя, Аоба… Я люблю тебя. Чувствуя себя непривычно растянутым, Аоба стонет; в глазах Клиа отражается дрожь его стона. Медленно опускаясь, Аоба углубляет поцелуй; Клиа мягко гладит его своей целой рукой по животу и груди. Аоба берет поврежденную руку и облизывает пальцы Клиа; их неровная, твердая поверхность кажется странной, но не неприятной; он кладет руку на свой живот. Он говорит, не словами, но жестом – я принимаю тебя. Прямо сейчас. Ощути меня, прикоснись ко мне, не думай, не стесняйся – я рядом. Клиа все понимает. Его пальцы смыкаются вокруг члена Аобы, и это наполняет теплом, расходящимся по всему телу. Он сильнее двигает бедрами, чтобы вобрать Клиа целиком, он погружается в это удовольствие, ни на минуту не забывая о горьком послевкусии – но – потом, потом. После особенно глубокого толчка Клиа обхватывает спину Аобы руками, притягивая его к себе; на щеках горит румянец, губы приоткрыты, глаза блестят сверкающей радостью. – Аоба, Аоба… Аоба впервые замечает, насколько повреждено тело андроида: кожи не осталось не только на руке, но и на груди, на шее, на лице; возле раны на месте сердца образовалась темно-коричневое пятно, запачкав белую рубашку. – Если мы продолжим, то ты… Клиа только крепче прижимает его к себе, не прерываясь ни на мгновение. – Пожалуйста, не останавливайся… Я хочу чувствовать тебя до самого конца… Голос ломается на середине фразы, слезы текут по щекам. Аобе больно даже смотреть на него. Он хочет исполнить предсмертное желание Клиа; он обязан быть с ним, пока тот не рассыплется в песок, пока последняя искра сознания не покинет его. Он запечатлеет себя на сетчатке его глаз, он запишет свой образ в его памяти, он вырежет себя на его сердце. Вся сила, оставшаяся в медленно угасающем теле Клиа, уходит на глубокие, ровные толчки; Аоба погружается в ощущение близости, наполненности, теплоты. Клиа не сдерживается, он не бережет себя, он вырывает у времени последнее желание – Аоба под его пальцами, Аоба на его члене, Аоба на его губах. Удовольствие становится слишком ярким, но сожаление не оставляет его. Аоба любит Клиа. Он не хочет думать о том, что это их последние мгновения. Мысль об этом стоит на пороге его сознания свинцовой тяжестью. Он знает, что Клиа нельзя спасти, и с каждым оторвавшимся фрагментом кожи, с каждой каплей темно-красной жидкости, выплескивающейся из груди, с каждой попыткой Клиа не показывать боль, сжав зубы, – он знает, что с каждой минутой Клиа покидает его. Горячие слезы Аобы капают на щеки Клиа и, смешиваясь со слезами андроида, текут легкими дорожками по щекам, спускаясь в провал, бывший когда-то грудной клеткой. Их дыхание перемешивается, Аоба говорит что-то – наверное, повторяет имя Клиа, он не знает, что он говорит, потому что все остальное, кроме того, что рядом он, перестает иметь значение. Он никогда не чувствовал никого ближе. Аоба распадается на части. Наслаждение смешивается с отчаянием – один особенно размашистый толчок – и Аоба переходит через грань; сознание погружается в теплый белый шум удовольствия, мышцы сжимаются вокруг члена Клиа, и тот кончает внутрь него. Голова Аобы кружится, глаза застланы слезами, дыхание сбито, но он смотрит на Клиа в поиске поддержки – на лице андроида расцветает мягкая улыбка радости и благодарности. Аоба целует его губы, родинки на подбородке, щеки. Он улыбается Клиа в ответ. – Аоба… Спасибо. – Не говори так… – Я так счастлив, что я смог ощутить тебя. Заняться с тобой любовью. Если бы только… я мог остаться с тобой навсегда… как человек. Но все в порядке. Я очень счастлив. Я не скажу… что я был счастлив… потому что я счастлив и сейчас… И всегда буду. Из его поврежденных частей летят искры, подбирать слова становится все сложнее, голос переходит на шепот. – Аоба… скажи мне… я прикасался к тебе… как человек? Я сделал все… правильно? – Я никогда не чувствовал никого человечнее… человечнее, чем ты… Когда дымка удовольствия проходит, Аоба не может сдерживать рыданий, которые так долго сдавливали грудь. – Ты человек, человек, Клиа… Аоба обхватывает лицо Клиа ладонями. Андроид улыбается нежной тихой улыбкой. – Знаешь, я думал, что смерть – это холодно. Мне было так грустно, когда дедушка умер… Он лег спать и не проснулся. Поэтому я всегда беспокоюсь, когда ты спишь… Но на самом деле смерть удивительно теплая… Аоба. Спасибо. По телу Клиа проходит электрический импульс. Его фиолетовые глаза резко тускнеют. Он больше никогда назовет его по имени. Он больше никогда не заговорит с ним. Аоба должен был быть готов. Он знал, что Клиа уже нельзя спасти. Он не хочет верить, что это случилось. Аоба закрывает глаза и целует Клиа в лоб. – Покойся с миром, Клиа. *** …Правое ухо Клиа теперь не очень хорошо слышит, а на коже остались нежнейшие островки другого цвета – но все это делает его человеком. Аоба обводит подушечками пальцев контуры шрамов, закрывающих провода и конструкции ребер. Аоба лежит на груди Клиа и слушает биение его – хоть и искусственного, но – сердца. Он до сих пор не может поверить, что он жив. От него еле уловимо пахнет жасмином, и Аоба зарывается в его шею, чтобы ближе ощутить знакомый запах. Он шепчет накопившиеся за год нежности, которые почти похоронил в себе, слишком боясь ложной надежды. Клиа улыбается, чуть прикрывая глаза. Когда Клиа начинает петь, его песня звучит не так мелодично, как раньше – сказывается потеря слуха – но Аоба все так же погружается в нее, как в теплый ласковый океан, и засыпает, ощущая себя в безопасности. Все хорошо – говорит эта песня – Я рядом.