Заботливый друг

      Уже почти неделю Харрикейн подвергается нападку дождливой погоды, совсем несвойственной этому городу. Дожди льют почти беспрерывно, а солнца жители города не видят уже сравнительно давно. Мерзкая, зябкая погода навевает тоску и печаль, оставляя за собой огромное желание запереться дома, укутаться в одеяло и с кружкой какао просидеть перед потрескивающим камином до наступления солнечной поры.       Уильям именно этого сейчас и хочет. Но обстоятельства вынуждают его торчать в душном кабинете по двенадцать часов в сутки с документами, отчётами, налогами, квитанциями… Афтона скоро сблюёт от обилия информации, а бесконечные цифры и буквы уже пляшут перед глазами неразборчивыми пятнами.       Вдали снова слышится раскат грома, и чуть задремавший Уильям вздрагивает. Ручка выпадает из ослабевших пальцев, а мужчина заходится в сухом кашле. Жуткий зуд и боль в горле мучают его уже третий день и всё никак не проходят. Уилла заметно передёргивает, когда волна холодка проходится по его телу. Противный озноб тоже не собирается сходить с него с того дня, когда он начал чувствовать себя хуже. Последние пару дней он просыпается с головной болью и насморком, аппетит не приходит, а в больное горло не лезет ни кусок. Весь день он чувствует сковывающие тело озноб и недомогание.       И Уилл старательно игнорирует все эти симптомы, потому что работы много, а пиццерия переживает сейчас не самые лучшие времена.       Мужчина тянется к кружке и разом допивает остывший кофе. Лицо недовольно кривится от противного вкуса, а глаза слипаться не перестают.       — Эй, приятель, — тяжёлая рука ложится на худое плечо, заставляя Уилла дёрнуться. — Прости, я стучал.       — Генри, — хрипло произносит Афтон и закашливается. — Ты меня напугал. Ты чего?       — Рабочий день уже как полчаса назад закончился, — Эмили демонстративно смотрит на наручные часы. — Тебе стоит быть более ответственным, мне надоело быть твоим личным будильником, — он мягко смеётся и треплет друга по волосам.       — Да, прости, — Уильям кашляет. — Работа с отчётами заняла у меня больше времени, чем я ожидал. Прости, я займусь этим на выходных, — речь Афтона переодически прерывается приступами удушающего кашля.       Лицо Генри мрачнеет, словно по чьей-то команде. В линзах очков блестит свет от настольной лампы, а в глазах Генри — искры беспокойства. Он медленно наклоняет голову и всматривается в чужие глаза. Очень уставшие и сонные. И красные.       — Ты в порядке? Приятель, ты выглядишь нездорово, — тёплая ладонь опускается на лоб Афтона, и черты лица Генри встревоженно разглаживаются. — Дружище, да у тебя жар. Ты чего молчал, что заболел?       — Брось, я не заболел, — взмахивает рукой Уилл, собиравший документы в папку. Он отмахивается от своих проблем, как всегда, игнорирует и закрывает на них глаза, словно они — совершенно ничто. Ведь совершенно ничто не может сломить Уильяма Афтона. — Я просто немного устал, кх-кх…       — Уилл, я серьёзно, ты уже третий день выглядишь паршиво, я давно это заметил. Тебе стоит взять больничный.       — Не стоит, я приду в себя за выходные. Не стоит так… — Уилл поднимается из-за стола, не успевает сделать и шага, как в глазах тут же темнеет. Мир вокруг на мгновенье вертится волчком, утягивая сознание во тьму. Пальцы успевают зацепиться за край стола, словно за спасательный круг, но его тело всё равно тянет вниз, когда дрожащие ноги предательски подкашиваются.       — Эй, Уилл! — Генри успевает подхватить обессиленого мужчину и усаживает обратно в кресло.       Уилл тяжело дышит, стараясь прийти в норму и не потерять сознание окончательно. В ушах звенит противный писк, не дающий ни одной мысли сложится во что-то осмысленное. А перед глазами всё проплывает тёмной мутью, ему даже чудятся какие-то силуэты — вероятно, просто галлюцинации от недосыпа и усталости. И болезни — он явно болен. Усталость и недомогание окончательно его сковывают, и теперь он едва может пошевелиться. Противный озноб окутывает мужчину с ног до головы, заставляя его дрожать всем телом.       Генри, куда-то вышедший минуту назад, возвращается со стаканом воды. Жидкость еле пролезает в больное горло.       — Болит? — взволнованно спрашивает Эмили, поглаживая друга по предплечью.       — Болит, — Уилл решает не врать. Какой смысл, если он осознаёт, что ему реально плохо?       Генри забирает из дрожащих рук пустой стакан и накидывает на Афтона его пальто. Помогая застегнуть пуговицы, Генри ворчит и ругается на друга и на его безответственность. Уильям смущённо отводит взгляд в сторону.       — Я сам могу одеться.       — Сомневаюсь, если ты даже позаботиться о себе не в состоянии. Ты такой ребёнок, Билл.       — Не называй меня Биллом, — обидчиво произносит Уилл и закашливается.       — Буду называть тебя так каждый раз, когда ты будешь вести себя безрассудно, — Генри помогает Уиллу одеться и одевается сам. Берёт свои вещи и обеспокоенно смотрит на друга. — До машины хоть дойдёшь?       — Дойду, куда денусь… — кашляя, Афтон медленно встаёт с кресла. Голова в этот раз не кружится, но чувство усталости и измождённости наваливается на него тяжёлым камнем.       Придерживая Уилла за локоть, Генри медленно проводит его к выходу. Больной идёт очень неуверенно, вероятно боясь, что вот-вот грохнется без сил. Генри переживает за это не меньше и готов подхватить его в любую секунду.       Генри запирает дверь пиццерии, раскрывает зонтик и тащит друга на парковку. К своей машине.       — Эй? — не понимает Уилл.       — Я тебя за руль не пущу в таком состоянии, — строго произносит Генри, нащупывая ключи в кармане пальто. — Не дай Бог разобьёшься по пути. Ещё и дорога такая… Я довезу тебя до дома.       Уилл хочет сказать что-то против, но тут же заходится ужасным кашлем. По лёгким словно прокатывается острый шар, и Уилл сгибается, прижимает руку к груди, хрипло и тяжело дыша.       — Молись, чтобы это была не пневмония, — причитает Генри интонацией строгого родителя и открывает дверь пассажирского сиденья. — Садись давай.       — О не-ет, — по-детски протягивает Уильям жалостливым голосом и садится в машину. Он наблюдает, как злится Генри, но понимает, что злится он явно несерьёзно. Генри не умеет злится, Генри его любит. — Мама с папой накажут и запретят есть мороженое.       — А тебе всё хи-хи да ха-ха, — говорит Генри, садясь за руль. — Посморим, в состоянии какого овоща ты проснёшься завтра утром.       Уилл ничего не отвечает — сил не остаётся. Он откидывает сиденье назад и укладывается поудобнее, укутываясь в пальто и обнимая себя, чтобы согреться. Сворачивается на левый бок и прикрывает уставшие глаза, под которыми успели появиться мешки от недосыпа. Уилл выглядит как ребёнок. Генри часто сравнивает его с ребёнком, потому что у самого Генри детей больше нет. По дороге Уилл успевает задремать. Даже в шуме дождя Генри слышит его хриплое дыхание. Он едва заметно трясётся, а на болезненно бледном лице играет нездоровый румянец. Всю дорогу Генри ругает себя идиотом, что ничего не предпринял ещё три дня назад.       «Он тоже молодец, — опрадывает себя Эмили. — Заболел и ничего с этим не сделал. Он же мог и других сотрудников заразить. И гостей».       Машина плавно останавливается возле дома Афтонов. Свет в доме не горит, что смущает Генри. Неужели Майк уже отправился спать?       — Уилл. Уильям, вставай, — Генри осторожно треплет друга по плечу, выдёргивая из дрёмы. — Мы приехали.       — Уже? — тихо спрашивает он, едва поднимаясь. Генри помогает ему выйти из машины и доводит до крыльца.       — Майкл ведь дома? — интересуется Генри, вынимая ключи из кармана Уилла. Сам Уилл достать ключи и вставить их в замочную скважину уже не в состоянии.       — Он ушёл… к другу… на ночёвку, — едва волоча языком отвечает Афтон, без сил опираясь о холодную стену.       — Он бросил тебя, больного, совсем одного? — спрашивает Генри, недоумённо выгибая бровь, на что Уилл бубнит что-то нечленораздельное.       Наконец, они проходят в дом, а последние остатки сил окончательно покидают Уильяма, заставляя того кульком обмякнуть в крепкие руки Генри.       — Эй, эй! — Генри едва успевает подхватить свалившегося Уилла и усаживает его на пол. Касается губами разгоряченного лба мужчины и обеспокоенно охает. — Чёрт, Уилл, ты совсем плох.       Генри едва удаётся поднять Афтона на руки. Он относительно нетяжёлый (он хрупкий и худой, и Генри боится сломать его своими руками), но почти на целую голову выше Генри, поэтому взять его оказалось весьма проблематично. Он быстро доходит до спальни Уильяма, осторожно укладывает больного в постель, а затем бросается на кухню за лекарствами и водой.       Уильям чувствует, как сильно раскалывается и пульсирует голова, как холодный пот стекает со лба и как сильно трясёт его тело. Он чувствует себя просто ужасно. Хорошо, что Майкл не дома и он не смог застать отца в таком жалком состоянии.       Генри, уже с маской на лице, возвращается с коробкой и подносом в руках. В глаза режет яркий свет, когда тот включает лампу на тумбочке. Мокрая тряпка опускается на разгоряченный лоб Уильяма, и тот от приятного холода облегчённо выдыхает.       — Ты как? Порядок? — спрашивает его Генри, в спешке копаясь в коробке с лекарствами. Руки предательски дрожат, а сердце колотится в бешеном темпе. Уилл не умирает (он такой горячий, его так трясёт — как он может не умирать в таком состоянии?), но червяк беспокойства за эти волнительные полчаса успел выгрызть все внутренности Эмили, оставляя только расшалившиеся нервы.       — Жарко… и холодно, — хрипит больной и заходится в слабом кашле. Кашлять сил уже не остаётся, и комок мокроты застревает в воспалённом горле.       Генри вынимает из коробки градусник и помогает его вставить Уиллу в подмышку. Эта пятиминутная передышка наверняка дастся Эмили с трудом, ведь каждая минута на счету. Тяжёлый камень волнения падает на сердце Генри, топя его в переживании. Даже когда Чарли болела, он не испытывал такого страха. Не представлял себе смутные картинки последствий и несчастного исхода, что потопят его ещё глубже. Такого не было. Но Уилл — единственный, кто у него остался, и он должен переживать за него.       Он должен быть рядом с ним.       — Ты идиот, ты это знаешь? — выдыхая спрашивает его Генри и проводит дрожащими пальцами по тёмным волосам друга. Мужчина хрипло смеётся, заставляя Генри закатить глаза. — И смешно ему. Как здорово.       Уильям хочет что-то сказать (явно, чтобы позлить Генри ещё сильнее), но заходится в ужасном лающем кашле. Он сгибается в постели пополам, едва не выкашливая свои лёгкие. Каждая клеточка его тела напряжена под тяжёлыми судорогами и надрывным кашлем. Грудь печёт от каждого вдоха, а на глазах невольно выступают слёзы.       Выражение лица Генри вздрагивает и состаривается в обеспокоенное и напуганное. В этот момент он действительно пугается, что Афтон смог подхватить где-то опасную инфекцию. Сердце сжимается ещё сильнее, когда Уилл слабо стонет в подушку и тяжело дышит. Каждый хрип осколками стекла впивается в душу Генри, заставляя того обеспокоенно вздрагивать.       — Утром вызовем врача. Ты мне совсем не нравишься, — тихо произносит Эмили, поглаживая больного по мокрым от пота волосам. — Чего дома не сидел, если знал, что заболел?       — Я думал… что пройдёт, — совсем тихо и слабо отвечает Уилл, морщась от рези в горле. Он каждой клеточкой тела ощущает боль и слабость, от которых голова соображает так плохо и туго, что хочется провалиться в глубокий сон. И Уильям едва держит глаза открытыми, потому что сознание так и жаждит уплыть от него.       — Ну как? Прошло? — язвительно интересуется Генри и вытаскивает градусник. — Тридцать девять и три, поздравляю!       — Не кричи. Пожалуйста, — молит Афтон, вяло хватаясь за больную головую. Генри не кричит, просто говорит, даже не сильно громко, но Уильяму даже такой шум кажется болезненным, словно по черепу бьют маленькими молоточками. Но Уилл предполагает, что бьют его огроменной кувалдой, ибо такую боль можно объяснить только этим.       — Ладно, прости. Просто я… переживаю за тебя, ты же знаешь. Сейчас дам тебе жаропонижающее и чего-нибудь от кашля. Вероятно, это всё же пневмония. Идиот, ты так в могилу себя сведёшь.       — Прости, — совсем тихо произносит Уилл и срывается на кашель. Он кажется совсем измученным (Уилл, а не кашель).       — Лучше молчи, дай горлу отдохнуть.       Генри выдавливает в ладонь таблетку жаропонижающего, затем помогает Уиллу приподняться и запить лекарство водой. Тот кривится от острой боли в горле и обессилено падает на подушку. Генри поправляет съехавший компресс.       — Днём мне не было так плохо. Почему именно сейчас? — голос Уильяма кажется настолько слабым, что Генри кажется, что тот действительно сейчас концы отдаст. Но он старается об этом не думать и глубоко вздыхает.       — Твой организм дал слабину, потому что ты ничего не предпринял, когда у тебя ещё была возможность предотвратить осложнений. К тому же ты переработал и очень устал. Теперь лежи и мучайся.       — Вот же дерьмо… — Уильям измученно (как Генри и просил) кашляет.       Генри находит сироп от кашля. Уильям едва проталкивает его в воспалённое горло и кривится не только от боли, но и от горечи лекарства. Затем в горло прыскают спреем от воспаления, а во рту оказывается леденец от кашля.       Уильям жалуется на непрекращающийся озноб и ломку в теле. Генри приносит второе одеяло и спускается на кухню за чаем. Спустя несколько минут Уилл убирает одеяла в сторону, раздевается до белья (на это уходят последние крупицы сил), и по разгореченному телу проходит приятный холодок. Спустя ещё пять минут снова заворачивается в одеяла как в кокон.       — Что это за температурные качели? — дрожа всем телом недоумевает Уильям, когда Генри возвращается из кухни.       — Это как раз-таки от температуры, — произносит Генри и ставит кружку с чаем на тумбочку, — от неё тебе то жарко, то холодно. Ты что, никогда не болел?       — Я редко болею.       — Удивительно, учитывая то, как ты относишься к своему здоровью. Осторожно, горячий, — Генри помогает Уиллу привстать и одеться в домашнюю одежду, затем подаёт ему кружку с чаем. — Я положил туда лимон, мяту и подсластил. Должно помочь горлу.       — Лучше б мышьяку туда капнул, а то я сейчас умру от боли везде, где только можно, — хрипит Уильям, жмурясь от ломоты в костях.       — Ну в прошлый раз не умер же, — усмехаясь говорит Генри и только потом понимает, что он ляпнул. Уилл чуть не давится чаем и смотрит на Генри удивлённым взглядом. — П-прости, я не это имел в виду.       — Всё в порядке, — криво улыбается Уилл, чувствуя, как зачесались под одеждой старые шрамы.       На улице продолжает лить как из ведра. Звонкая капель по ту сторону окна убаюкивает Уилла, заставляя того зевать (горло при этом отдаётся жуткой болью), а глаза противно слипаться. Дрожь в теле постепенно сходит, хотя озноб всё ещё присутствует, особенно в ногах. В больной после надрывного кашля груди расцветает покой и умиротворение.       — Мне не нравится твоё дыхание, — произносит Генри и прикладывается ухом к груди Уилла, которого тот выдернул из едва ощутимой дрёмы.       Тот хрипло смеётся.       — Могу не дышать, если ты хочешь, — и кашляет, совсем слабо.       Следующую минуту они проводят в мёртвой тишине. Уилл вслушивается в шум дождя, а Генри в хрипы, исходящие из груди больного.       — У тебя явно пневнония, приятель. Завтра утром я вызову врача, как хочешь. — Уильям томно вдыхает, а Генри понимающе треплет его по волосам. — Я знаю, приятель, они тебе не нравятся. Но ради твоего здоровья нужно потерпеть.       — Я хочу спать, — произносит Уилл и зевает. — Завтра же суббота?       — Суббота, — кивает Генри, поджимает губы и нервно сжимает костлявую руку больного.       — Отлично. Я давно нормально не высыпался, — Уилл выдыхает и зарывается носом в подушку, прикрывая уставшие веки. Затем поднимает голову, словно вдруг вспомнил о чём-то. — Поцелуй меня.       — Ещё чего, — язвительно хмурится Генри и сгребает разбросанные упаковки лекарств в коробку и ставит её на рядом стоящий стул. — Чтобы я вместе с тобой слёг?       — Для выздоровления мне нужен лечебный поцелуй, — просит Уилл, но вместо поцелуя получает щелбан.       — Для выздоровления тебе нужен здоровый двадцатичасовой сон, куриный бульон и чай с лимоном. А ещё бы тебя уколами запичкать в одно место, — Генри поднимается с кровати и треплет больного по волосам. Затем рука тянется к лампе, и комнату окутывает тьма.       — О, нет, только не уколы, — хохочет Уильям. — Можно мне хотя бы воздушный поцелуй? — просит он, и Генри сдаётся. Он отходит к двери, стягивает с лица маску и посылает любимому воздушный поцелуй. Уилл почти чувствует мягкое прикосновение тёплых губ на своей щеке и радостно (словно ребёнок) хохочет. — Спасибо, Хен-Хен, мне уже намного лучше!       — Спи и набирайся сил. Я лягу на диван, если ты не против, — спрашивает Генри из вежливости, ведь он прекрасно знает, что Уилл не против. И кладёт ладонь на ручку двери, но выходить не спешит, ведь если он уйдёт, то оставит любимого наедине с проклятой болезнью. Уилл будет наедине с болезнью, а не с ним. — Завтра тебе, вероятно, станет либо лучше, либо хуже. Но я всё равно вызову врача.       — И он будет ставить мне уколы в одно место? — смеётся Уильям и кашляет. Генри по-злодейски ухмыляется.       — Очень на это надеюсь, — и его лицо по-доброму смягчается. Он чувствует, как в груди разливается тепло и забота, и Генри очень хочет подарить всё это заболевшему другу. — Доброй ночи, Уилли.       — Доброй ночи, Хен-Хен, — совсем тихо произносит Уильям и утыкается носом в подушку. Его тело перестаёт дрожать, и уставшие мышцы, наконец, расслабляются. Он по-удобнее укутывается в кокон из двух одеял и засыпает крепким сном. Уилл явно долго проспит не столько из-за болезни, сколько из-за простой усталости и переутомления. Он и вправду давно не высыпался, и Генри готов быть здесь и сторожить драгоценный сон больного. Но где-нибудь на расстоянии, потому что тоже заболеть Генри не горит желанием.       Он не уходит из спальни Уилла ещё некоторое время и наблюдает, как больной хрипло посапывает во сне. Он спит крепко и совсем без движений. Обычно он дёргается и ёрзает во сне, словно от кошмара (это всегда кошмары), но сейчас только взмывание груди в такт дыханию даёт понять, что Уильям не мёртв. Он просто спит. И Генри рад даже такому незначительному факту. Для него это было значительно. Уильям нормально поспит, выспится и завтра ему определённо станет лучше. Генри на это надеется.       И с чистой душой уходит спать в гостиную. Он спит всего пару часов и просыпается от шума на втором этаже. У Уильяма лихорадка. Он в бреду, его трясёт и знобит. Он не может проснуться, как бы Генри не старался его разбудить. С него градом льётся пот, а дрожащие пальцы крепко цепляются за одеяла, что у Генри не сразу получается стянуть их с больного.       — Ген…ри… — Уильям тяжело дышит, метаясь взглядом в разные стороны. Всё вокруг мелькает яркими пятнами, а все посторонние звуки какофонией циркулируют у него в ушах, заставляя голову гудеть ещё сильнее. — Генри, мне… мне плохо-о… — всхлипывает он и щекой прислоняется к холодной стене, когда Генри сажает его.       — Я знаю, знаю. Потерпи немного, — Генри гладит его по голове, но тот не реагирует. — Сейчас всё пройдёт, — он вытаскивает градусник и охает от полученной цифры.       В аптечке находится какая-то микстура, и Афтон глотает её с трудом. Липкие капли падают на одеяло, а воспалённое горло на лекарство отзывается жуткой резью. Генри куда-то быстро уходит, а Уильям хнычет от боли, жара, озноба и ломоты во всём теле; вздрагивает и чувствует, как конечности сводит в нервных судорогах. Он уже не знает, как свернуться так, чтобы хоть немного усмирить непрекращающуюся лихорадку.       — Жарко… и холодно… — хрипит Афтон, не зная, убирать ли ему одеяла или остаться париться под ними. Убрать только одно одеяло несоображающий мозг всё не додумывается.       Генри возвращается спустя несколько минут с большой кружкой воды.       — Я вызвал скорую. Сейчас приедет врач и он тебе поможет. Тебе нужно пить много жидкости, — второпях произносит Генри и помогает Уильяму пить. После четвёртого глотка тот отворачивается и жалобно стонет.       — Не могу. Мне больно.       Сердце Генри сжимает колючая проволока. Он убирает кружку и садится на край кровати. Уставший, дрожащий и очень-очень горячий Уилл из последних сил прижимается к Генри и тихо всхлипывает от боли. Эмили сжимает его в крепких объятиях, гладит по голове и шепчет что-то утешающее.       — Всё хорошо, Уилл, я рядом. Скоро тебе станет лучше.       Уильям кивает и снова хнычет от новой волны боли по всему телу. Генри чувствует, как вздрагивает тело больного и как чужие слёзы впитываются в его рубашку. Генри не боится заразиться и заболеть тоже. Он боится оставить сражённого лихорадкой Уильяма одного. Поэтому он прижимает дрожащее тело сильнее и мягко целует в горячий лоб.       — Холодно… — снова произносит Уильям, и Генри накрывает их одеялом.       Генри чувствует, как тяжело ему смотреть на возлюбленного в таком состоянии. Тот не может даже вдохнуть без боли. Внизу живота противно скручивается комок нервов после каждого всхлипа мужчины, после каждого вздрагивания его тела. Напряжённые мышцы уже явно устали трястись, но лихорадка отступать не собирается. Уильям выглядит плохо и измученно.       Но скоро всё закончится.       Скоро приедет врач. Уильяму поставят уколы в одно место и, вероятно, увезут в больницу. И Генри будет рядом. Он всегда будет рядом с ним, что бы не произошло. Генри снова целует мужчину в лоб и мягко произносит:       — Я тебя люблю. Ты это знаешь?       Уильям хрипло смеётся.       — Знаю. Я тебя тоже, Хен, — и погружается во тьму. А Генри прижимает его сильнее, стараясь спрятать своё единственное (последнее, что у него осталось) счастье в своих крепких объятиях.       Завтра будет новый день.