Всепоглощающий

— Да сколько можно? Просто признай, ты понятия не имеешь в какую сторону нам идти! Влево, вправо, по диагонали?! Может мы изначально не в том направлении двигались, и больше нет шансов найти сраную дорогу, пока звери не растерзали! — Порш зверел. — Ооо, я бы посмотрел на то как несравненную задницу Кинна кто-то отдерет, — злорадствовал он, сидя на выступающих корнях и прижимаясь спиной к дереву. Идти куда-то совершенно не хотелось. Терпение гасло, обстановка накалялась. Ноги стоптаны до мозолей, и осточертевшие комары целыми стаями летают вокруг, ждут новых ран, чтобы наброситься подобно плотоядным акулам, а они с Кинном сидят на месте, банально не могут решить, куда идти дальше. — Ты когда-нибудь затыкаешься? Я извинился, — фыркнул мужчина, слегка дернув скованную руку. Поршу хватило и слабого импульса. Он взвыл, обращая внимание на круговой кровоподтек, с одной стороны проступающий сильнее. Кинн, сидя рядом, почти виновато опустил глаза и попытался взяться за чужую кисть, однако её обладатель упрямо отдернул руку, вызывая стоны боли у обоих. — Я не успел тебя простить, и ты облажался еще раз, придя в мой дом Поздно Вечером Без Охраны! — Телохранитель демонстративно откинул голову назад, несколько раз ударяясь затылком о сухой ствол. — Интересная ремарка. Не подскажешь, за кого ты волновался больше? За себя или любимого босса? — на последних словах оскалился Кинн. Нервы и так не железные, а если тебе целый день грубят и подавно. Сын мафии сам себе удивлялся, как он еще не врезал грубияну. — За брата я волновался больше! Я не стану подтирать твою задницу в нерабочее время. Неделя на раздумья не прошла, но я готов хоть сейчас дать тебе ответ! Я — увольняюсь! Мы с Порше взрослые самостоятельные люди, я найду деньги на его обучение и, поверь, не пожалею об уходе! — на одном дыхании выпалил Порш. Он был так воодушевлен собственной речью, что кажется не замечал нарастающего гнева собеседника. Порш был человеком эмоциональным, но отходчивым. Обиду на данный момент он придумал, выудив ее из обломков памяти, и никогда не признает этого. Кинн же, наоборот, отходил долго, копил эмоции, давал им сожрать друг друга прямо в его голове и, в итоге, выпускал одно выжившее чувство, поглотившее остальные. — Смотрю тебя все не отпускает тема моей задницы. Ты так хочешь поменяться со мной местами? Не можешь смириться с тем фактом, что пол ночи я трахал тебя, а потом заставил этими чудными зацелованными сосками протирать пол в спорт зале? Кинн прекрасно помнил, как на утро мужчина отвернулся и чуть ли не послал его вон из номера. Никто не отказывал Кинну ранее. Никто и никогда не плевался ядом после совместной ночи. Не стоило Поршу вести себя так глупо и забывать, кому он принадлежал и принадлежит до сих пор. Разговор с отцом за шахматной партией на счет авторитета в глазах других телохранителей не был разовой акцией. С самого детства Кинн знал, как должен поставить себя преемник мафии перед многочисленными людьми, окружающими его. Знал, следовал плану, не ошибался и не позволял задеть себя. Всё шло успешно до прихода своенравного Порша. — Ты останешься… проучу тебя парочкой раундов, потом свалишь на все четыре сторо… — Кинн не договорил, холодная ярость успела отразиться в его глазах прежде, чем он схлопотал звонкую пощечину. — Ублюдок! — возмутился телохранитель. Сплюнув кровь из разбитой десны, мужчина резко опрокинул обидчика на землю, свободной рукой цепляясь за нежную шею. Оседлав соперника, он удовлетворенно наблюдал за вздувшейся веной вдоль чужого лба. Наручники совершенно не помешали использовать вторую руку, ведь Поршу она тоже внезапно потребовалась. В безуспешных попытках выбраться мужчина тянул чужие запястья и брыкался, извиваясь под давлением тела, сидящего на нем. Кинн не сразу уловил мгновение, после которого вместо испуганных глаз ему понравилось смотреть на листья, застрявшие в растрепанных волосах. Вместо того, чтобы быстро сломать, с этой шеей захотелось сделать что-то более тягучее и приятное. И всего на секунду подумалось о том, как было бы хорошо не сжимать стройную талию ногами до синяков. Как интересно было бы попробовать влагу под дрожащими ресницами. Повторить ту ночь… Мгновение потери его бдительности и проигрыш, следующий за ним. Порш воспользовался ослабшей хваткой, чтобы собрать всю силу в мощный удар по скуле. — Нена…кх-кх…вижу тебя, — пытался откашляться телохранитель, грубо свалив растерявшегося босса со своего тела. — Ты можешь чувствовать все, что угодно, лишь бы работу выполнял, — ответили ему с задержкой. Кинн на автомате поднялся и прислонил ладонь к горящему лицу, натянув каменное выражение. Ему нравились милые покорные мальчики, полные неприкрытого желания сделать ему приятно. Тонкие лепестки, обвивающие крепкий стержень его голодной души. Вместе они создавали разнообразные цветы и букеты в зависимости от настроения. Боже упаси, он терпеть не мог шипастые строптивые розы. Зачем ему нужен колючий Порш, через раз странно действующий на него? — Не выйдет. Мы убьем друг друга раньше, — прошептал телохранитель, потирая шею. Порш не мог разобраться, что твориться с его боссом. В «светлую» голову не залезешь, одной эмпатией правду не вытянешь. Куда там — и телепатия бессильна. Кинн сам не знал, что с ним. Гнев внезапно исчерпал себя или, быть может, негативное чувство съело кое-что другое, пока неявное, но довольно сильное. Спящее внутри сознания. Или он испугался дурных последствий применения грубой силы. — Прости! — вдруг эхом отозвались оба, синхронно поворачивая голову друг на друга. Глаза Порша округлились. Честно? Он ожидал вернуться к потоку горячей лавы внутри взбешенного Кинна, возможно новых побоев или хотя бы гневного скрежета зубов. Получил только слово, и оно действовало сильнее поставленного удара меж рёбер. — Мы связаны. Наши жизни сейчас зависят друг от друга. Я знаю, это сложно принять, учитывая наши отношения… Порш, у нас нет права терять контроль в такой ситуации. Я прошу тебя зарыть топор войны на некоторое время. Пожалуйста, поднимайся, и пойдем искать источник воды и ночлег… надо успеть до темноты. Ранее разгневанный Кинн с красной, чуть опухшей, щекой олицетворял спокойствие, разве что немного хмурил брови. На самом деле обычное поведение мафии на переговорах: разногласия, насилие, попытки найти компромисс, снова насилие, если предыдущий пункт не удался. Кинна так научили, он не собирался поступать иначе, даже ради Порша. Самодовольный босс с завышенной самооценкой и чувством собственной важности как у премьер-министра отступил, начал логически мыслить и без видимой внутренней борьбы выдавил слово «пожалуйста». Порш порядки мафии еще не усвоил, будучи большую часть времени нянькой для старшего сына, поэтому кивнул. Скорее от удивления, чем согласия. Следующие пару часов препирательств слышно не было, ровно как и разговоров. _______________________ Порш сидел, протянув уставшие босые ноги к костру, и не мог нарадоваться окончанию дня. Сил хватало лишь на улыбку уголками губ. В одной руке половина свежеприготовленной рыбы, другая лежит у колена, кончиками пальцев касаясь дремлющего Кинна. Тот совсем утомился после практического курса выживания в виде добычи еды и разведения костра. Мужчина, свернувшись на боку, положил под голову ладонь, закрыл глаза и вслушивался в мелодии засыпающего леса, и меж тем украдкой приглядывал за соседом, периодически проверяя, чем тот занят. Они сыты, пригреты, целы, не считая мелких царапин и ушибов. Оторваны от мира. И не сказать, что встряли по самые кончики ушей. Птицы смолкли в гнездах, а сверчки стрекочут своеобразные колыбельные для поздних пташек. Приятный холодок остужает спины, борясь с теплом разожжённого костра. Оказывается, не так сложно жить в лесу будучи вооруженным ножом и зажигалкой. Не будь рядом Кинна, Порш замерз бы до смерти в ночной тишине. Не будь рядом с Кинном Порша, ходить ему голодному вплоть до обнаружения телохранителями, если те успеют спасти. Лучи закатного солнца словно перья жар-птицы просвечивали сквозь кроны деревьев. Горячие искры игрались на подушечках пальцев. Что могло быть прекраснее? Теперь, когда им было вполне комфортно, физические ощущения не нагнетали неприятные мысли — можно смириться и порадоваться компании. Вдвоём они могли бы сойти за старых друзей, выбравшихся на пикник за территорию наскучившего города. Или за коллег, отбившихся от празднования корпоратива в дикой природе. Но никак не походили на босса и подчиненного едва переносящих длительное пребывание на одной территории. Орудие войны зарыто. На долго ли? Сами не знают. Порш опустил глаза к черной макушке, наблюдая. Пушистые волосы в конец запутались и собрали в себя кое-какие мелкие веточки. Несколько верхних пуговиц на рубашке были расстегнуты, обнажая краешек рельефной груди. Пальцы ног тихонько игрались с камнями, перекатывая те по песчаному островку, ставшему им временным пристанищем. Такой Кинн ему нравился. Расслабленный, уютный и почему-то, через расстояние, тёплый. Если бы он оставался таким почаще, может Порш и передумал бы увольняться. Закончив с трапезой, телохранитель прилег рядом, стараясь поменьше тревожить лес инородным звяканьем наручников. От Кинна не укрылась лишняя осторожность. — Сильно болит? — участливо спросил он. Порш поймал взгляд карих глаз, но говорить не спешил. — Терпимо, — ответил он. Кинн не моргая будто гипнотизировал, решаясь на что-то. Набрав в легкие побольше воздуха, мужчина прикоснулся к чужой ладони и, не встретив сопротивления, соединил их пальцы. — Если ты не станешь вырываться каждый раз, когда я держу тебя за руку — будет проще. — Порш вздрогнул, но не посмел больше дергаться. Разум охватила картинка, погружая в темноту памяти. Фотография о том, как он цеплялся за прозрачное стекло гостиничного номера, видя в отражении их переплетенные руки. Скрип гладкой поверхности под влажными телами, тихий гул неспящего города, стоны вперемешку с тяжелыми вздохами и глубокими толчками. Поцелуи, тихий шёпот, поцелуи. Невероятные огни, заинтересовавшие его вначале, совсем померкли, уступая место чужому отражению. Эти совершенные руки, увитые глубокими реками вен, мощные плечи, выглядывающие из-за его собственных. Холодный черный блеск волос. Едва виднеющаяся в полумраке маленькая родинка на кончике носа. В мельчайших подробностях он мог бы описать Кинна, но не пейзаж за панорамным окном ванной комнаты. Точеный рисунок, где кожа плавится под умелыми прикосновениями жилистых рук, а шея блестит от внимания игривого языка. Пылают щеки и все, что ты можешь понять в мире становится таким ничтожным по сравнению с удовольствием, получаемым здесь и сейчас, когда ты ничего не понимаешь — просто наслаждаешься моментом. Говорят, мы лучше запоминаем события, вызвавшие в нас сильные эмоции. Не важно отрицательные или положительные. Порш так же хорошо помнил резкую боль опаленных собственной зажигалкой губ и раздирающее чувство внутри, после того как на следующий день получил наказание. Он не имел привычки причинять себе вред, однако повод был особенным. За одну ночь Кинну удалось разрушить то, с чем Порш жил долгие годы. Разрушить и оставить руины, приправленные пеплом. Девица за барной стойкой, алкогольная улыбка, полное согласие и секс в дальней кабинке мужского туалета в баре. Яркая карьера донжуана не включала лишних пунктов. В жизни Порша не было места мужчинам, пока не вспыхнул мутный образ Кинна, пытающегося привести его в чувства после отравления на аукционе. Он и рад списать все произошедшее на наркотик. Вот только не был он катализатором чувств, возникших ранее. Скорее проявителем был. Тогда все изведанное внезапно стало чужим, и мысли поменялись как по щелчку пальцев. Кинн наколдовал своей обворожительной улыбкой его самый лучший оргазм. На утро Порш просто не выдержал давления перемен. Побоялся идти дальше. А затем наказание. Будто его прояснившийся разум недостаточно съел себя. Насилие после неверия и непонимания того, как поступить, что делать дальше. Порш и вправду не страдал мазохизмом, но в тот момент ему отчаянно хотелось закончить эту войну со своими убеждениями. Хотелось сдаться. Вспомнить себя прежнего. И сейчас хочется, просто не столь остро, просто оно уже на втором плане, пока Кинн на первом. Им все еще нужно выжить и вернуться в дом. А затем он уйдёт, потому как не верит в эти отношения. Порш и не хочет их. Врёт себе. Убедительно врёт. Пусть чувства останутся ошибкой. Он исчезнет и начнет заново. Как надо: со свиданиями, признаниями и прочей романтикой. С женщиной. Точно не с мужчиной. А сейчас ему остается грубить и сопротивляться, чтобы получить негативную реакцию в качестве подтверждения правильности выбора, который сделан, но не осуществлен. Он не будет с Кинном. Так что ему больно, да. Но боль эта ни в какие сравнения с торнадо из мыслей внутри, набирающего силы после первого неправильного поцелуя на пирсе. Столь же неправильного, как и божественно приятного, каким не был ни один поцелуй до и не будет после. — Я не твои мальчики, Кинн, — отчеканивает Порш, вдруг проснувшись из дум и с ужасом понимая, что мужчина напротив поглаживая водит большим пальцем по его ладони. — Со мной так нельзя, — добавляет он с показной брезгливостью отстраняясь от контакта и отворачиваясь к костру. — Порш. Порш, посмотри на меня, — ловит короткий взгляд. — Нам помешали твои друзья, а потом это нападение, я не успел извиниться искренне. Прости меня. Мне жаль, что я не смог остановиться в своём желании и… гневе. Не смог остановить тебя… — Кинн ненадолго замолкает, всматриваясь за границу облаков, скрывающих первые звезды. Он надеется услышать ответ, но его нет, и тогда он продолжает. — Ты пытаешься сделать злой вид, но тебе не может быть неприятна моя компания. Объективно, мы в одной лодке… — Злой вид? Не может быть неприятна? — Порш выразительно поднимает брови. — Почему-то мне кажется, я получил не за проваленную миссию, а за последующее утро. Боссу мафии никто не отказывал. Я задел твоё самолюбие? — Мужчина съеживается от насмешливого тона телохранителя. Он привык бить первым. Собеседник не уступал, предоставляя право ответного удара. Кинн не хотел играть по чужим правилам. — Представь себе. А тебе отказывали? — свернул он на параллельную тему, с трудом глотая недовольство и неукротимое желание выбить всю дурь. — Пару раз, — не подумав Порш выдал правду. И не в состоянии вынести последующей усмешки добавил. — Просто у тебя есть внушительное преимущество, — Кинн расплылся в похабной улыбке, — деньги! — Мужчина звонко рассмеялся, чем в миг потушил запал босса. — А ты красивый, даже когда язвишь, — вырвалось следом. Кинн прикусил язык. Свежий воздух дурно влиял на способность к сокрытию ненужной истины. Порш покраснел до кончиков ушей. Он очень надеялся скрыть это. Щеки и так подрумянились от пекущего жара костра. Почему уши не могут? Кинн все же заметил. Усмехнулся. Кажется, направление выбрано верно. Всего-то стоило не отвечать в той же строптивой манере и перевести разговор в более непринужденное русло. — Что тебе нужно? — телохранитель включил режим ночного бдения, для максимального эффекта сощурив глаза. — Ты меня простишь или еще пару раундов. — Кинн сделал непоколебимо серьезное лицо. Вернее, попытался. Прокололся на первой же минуте. Улыбка так и лезла поверх губ. Порш раздраженно прошипел. — Довольно, я простил. Пора ложиться спать. — В подтверждение своих слов мужчина зевнул, немного размял плечи и стал прикладываться. Однако это оказалось не так-то просто. — Подвинься, я во сне могу ворочаться и разбудить нас, — произнес он, намекая исключительно на их скованное положение. Кинн помотал головой. Вместо того, чтобы двигаться самому, он коронным движением указательного пальца поманил телохранителя. Тот от предложения был не в восторге. Внешне. Внутри что-то замерло. Стекло обороны потрескалось. Голос разума вопил не поддаваться. — Я не собираюсь влачить твой хладный труп, если ты замерзнешь, а так и будет, — решил надавить босс. Сражение за сражением рано или поздно приведет его к победе. Он перевернулся на спину, устремив взгляд в небо, растянулся на песке и призывно похлопал себя по груди. Порш вздохнул, будто ему вместо объятий минуя совершение смертного греха предлагали сразу расплату на эшафоте. Все шло не по плану. Вот сейчас он сморозит пару ласковых, пошлют его подальше и будет то, что нужно. Дистанция должна быть соблюдена. Личное пространство не нару… Поздно. Кинн устал ждать, повалил на бок и почти насильно притянул, кладя голову себе на грудь. Они немного повозились с размещением скованных рук, и только Порш придумал первое предложение своей гневной тирады на счет того, что у него свое мнение о личных границах, как увидел занесенную над ним кисть. Задержал дыхание, поднимая взгляд. Прекрасно. Его заставят заткнуться не выслушав. С этим выражением лица Кинн стрелял, душил или подбирал ему галстук. Наглядное пособие о том, куда приводит власть. Поршу уже не нравилось содержание. От человека, погрязшего в мире алчности и порока первым делом ждешь насилия. Интересно, его придушат или дадут затрещину? Кинн не спешил, слыша беспокойное биение сердца рядом. Он усмехнулся собственным мыслям и опустил руку на макушку, путаясь в темных волосах. От головы до поясницы Порша пробежали мурашки приятного облегчения. Рой бессмысленных обвинений и теорий в голове запутался еще больше. Кинн мягко сжимал короткие пряди, захватывая и отпуская, как коты, поддаваясь ранним воспоминаниям мнут мягкие одеяла. — Знаешь, в детстве во время сильного дождя, я так засыпал у мамы на груди. Рядом пристраивался Танкхун, а ближе к окну нас охранял папа. Было спокойно. — Порш не шевелясь пытался уловить действительность. Отдернуть руку в ответ на прикосновения было легче. Нежные поглаживания, теплый тон голоса. Его погубить хотят или спасти? — Маленький Кинн боялся грозы? — ему одновременно хотелось и не хотелось съязвить хоть что-то. И веселье ушло, и злоба, и как-то ерничать было неправильно, но куда деть глупые принципы и старые обиды? Порш в красках представил картину. Поздний вечер. Большая супружеская кровать, панорамные окна на всю стену и капли дождя, просвечивающие сквозь полупрозрачный тюль. Грозовые облака заслоняют лунный свет, виднеются лишь вспышки. Крохотный Кинн в бежевой пижаме с медвежатами лежит под боком у матери и наблюдает за тенями, мелькающими в темноте. Длинные ресницы подрагивают, улавливая очертания знакомой мебели. Старший брат ойкает на самых громких раскатах, но быстро успокаивается. Мама гладит сыновей, покорно ожидая, когда те заснут. Отец бросает оценивающий взгляд на мальчиков и первым закрывает глаза, готовясь ко сну. Он всегда на них так смотрел, будто с самого детства наблюдая решал, кому из них доверить всё, что у них есть. Его сыновья совсем скоро узнают про деньги, власть и насилие, тесно сплетенные в их будущем мире. А пока пусть побудут в нежности мягких рук матери. Пусть побудут детьми. Порш поймал себя на мысли, что уже довольно давно вслушивается в сердцебиение Кинна, а проносящаяся картинка в голове напоминает рассказ. Будто одной строкой ему поведали целую историю. Пищу для размышлений на сон грядущий. Убаюканный мерным гулом, он крепче прижимается к своему теплому спасителю. — Спокойной ночи, Порш, — шепчут губы. Против ли воли? Не важно. — Спокойной… И засыпая он слышит ответ, забытой строчкой оставшийся в книге памяти. — Маленький Кинн боялся одиночества… ______________________ Брызги искрящегося водопада оседали на валунах, орошая влажный темно-зеленый мох. Горные потоки несли свежесть водной стихии, перекрикивая певчих птиц. Двое шли по проторенной тропе вверх по течению, где уже виднелись несколько вертикальных рек. Вода наполняла округлый бассейн, по ступеням спускаясь с плато высоко за пределами видимости и шумными потоками уносилась дальше. Жидкие стены каскадного водопада разделяли несколько огромных скалистых выступов, торчащих словно деревянные домики на деревьях. Дно бассейна хорошо проглядывалось. На глубине в пару метров можно было разглядеть мелкие овальные камешки, сильно затертые течением. Течением не только бурных вод, но и времени. Со стертыми ногами по невыносимой жаре идти было сложно, однако, с предвкушением скорого избавления от дискомфорта, не так мучительно. Порш играл в гляделки с водопадом, периодически спотыкаясь, потому как все его внимание занимали виды вверх по течению. Не упасть помогал только Кинн, надежно удерживающий за руку. Сквозь травы и цветы всех возможных цветов и размеров, кое-где укрытые от солнца массивными ветвями, Порш и Кинн пробирались к сердцу водопада. Оставалось немного. Маленькими капельками на лбу выступил пот, глаза слезились от ярких лучей, а ноги совершенно отказывались делать последнюю сотню шагов. Порш притормозил, устало прикрыв глаза. Указав на удобное местечко на одном из валунов, мужчина доковылял до него, плюхаясь туда вместе со спутником. — Может дальше вплавь? — почти в шутку предложил он. — Не откажусь, вообще-то я на пределе. Неудобно будет, если один из нас свалится в обморок с солнечным ударом, — иронично подметил Кинн, прикрывая голову от жадных лучей. — Босс мафии голубых кровей признался в скором истощении? Я думал вы — неутомимые аристократы — неуязвимы подобно вампирам, потому как сосете энергию простых смертных, — хмыкнул Порш. Места на камне было не так уж много. Они теперь имели несколько точек соприкосновения, и ни один и них не спешил отстраняться, не смотря на жару. Порш всё меньше вспоминал про свой план с изображением несговорчивой принцессы сидящей в замке из острых фразочек и колких обвинений. — Силы шутить есть, значит двигаемся дальше. — Кинн попытался встать, но от резкого движения пошатнулся, на секунду потеряв краски перед глазами. Давненько он не утомлялся до головокружения, во всем виновато полуденное пекло. Порш тут же поймал его в кольцо рук, растерянно моргая. Пока он выдумывал план дальнейших действий, Кинн не отстранялся. Так они и стояли. Порш обнимающий Кинна со спины. — В порядке? — первым заговорил телохранитель. Слова пришли куда-то в шею, мужчина не обернулся, уставившись вниз на чужие руки на собственной талии. Было… уютно. — Кинн? — За искренним беспокойством исчезало смущение и напускное недовольство лишней близостью. — Нормально. Пойдем, — наконец обернулся босс, придя в себя. Порш отступил, но тут же почувствовал, как его мягко тянут обратно. — Просто держи меня крепче. На лице безвольно расплылась улыбка, жаль он не увидел ответной, отвернувшись. Но он услышал, буквально почувствовал движение чужих уголков губ и тихий вздох. И что теперь с этим делать? Кинн с ним шутит, не понимая на сколько задевает или серьезно решил убить своим ненормально теплым отношением? Про свои чувства Порш молчал и будет молчать дальше. Не хочется быть высмеянным за правду. С трудом добравшись до природного бассейна, они остановились на берегу. Телохранитель снял ботинки, вынул вещи из карманов и стал дожидаться собрата по несчастью. — Эй, сними хотя бы штаны, — возмутился Кинн. — Их долго сушить, ты простудишься! — Босс в ожидании изогнул бровь, встречаясь с недоверчивым взглядом. Он прекрасно понимал, что с наручниками от верхней части одежды им не избавиться, а вот все остальное снять не помешает. Его проигнорировали. Окунутся хотелось уже невыносимо. Времени не теряя, Кинн разделся на сколько возможно сам и, словив недоверчивый прищур со стороны, попытался разрядить обстановку. — Обещаю не повторять с тобой того, что произошло в прошлый раз, когда ты был без штанов. Порш вспыхнул как свечка, выдавая себя. Собрав злобу в кулак, он процедил сквозь зубы обзывательство, но и раздеться решил. Нет — не из желания Кинна, нет — не потому что он поверил в его беспокойство. Так ведь правда практичнее. На нем осталась футболка с закатанными рукавами и нижнее белье в то время, как Кинн расстегнул последние пуговицы на рубашке, обнажая крепкую грудь и мышцы живота, которые Порш отчаянно хотел увидеть еще раз, так как из-за позы не успел толком ими насладиться. Но даже мысленно он бы никогда не смирился с этим желанием, поэтому старался не думать. Кто же знал, что лишняя концентрация на чем-либо порождает задумчивый взгляд куда-то вдаль, и далью может стать сам объект воздержания. Кинн, проследив за голодными глазами, пялившимися на него, тихо усмехнулся и молча побрел к воде. Погружаясь в воду, Порш погрузился в отрицание. Снова. Нет. Ему определенно не может нравиться мужчина. После того, что между ними происходило тем более. Кинн — та еще заноза. Чертов провокатор. Карими своими глазенками смотрит исподтишка, периодически улыбается. Издевается резкими поползновениями в его сторону. У него точно в голове что-то припекло, и от этого порой знатно припекает задница Порша. Ему НЕ может нравиться мужчина… но кажется может Кинн. Еще как может. Босс последний раз усмехается, потому что у кого-то бегущей строкой мысли прямо на лбу написаны, и, набрав побольше воздуха, ныряет на дно, утягивая с собой недовольного телохранителя. Порш вначале брыкается, но быстро успокаивается, принимая все происходящее за проверку. Он много тренировался, и сейчас его босс хочет в этом удостовериться, как-никак они находятся наедине в ситуации опасной для жизни. Порш замирает. Они будто в невесомости. Безупречное лицо Кинна совсем близко, он контролирует движения, чтобы они не всплыли наружу раньше времени, и все так же улыбается. Волосы мерно колышутся из стороны в сторону, закрывая хитрющие глаза, маленькие пузыри вокруг них поднимаются на поверхность, губы складываются в трубочку, безмолвно зовя по имени. Полы рубашки широкими лентами вьются вокруг чужого тела. Гладкого и совершенного. И длинные ноги сверкают благородным светлым оттенком кожи. По всем законам физики вода должна тушить пожар, однако здесь химия. Ее законы гораздо глубже, интереснее. Порш горит, подобно нарисованному фениксу, без боли, но со стойким ощущением скорого возрождения, которое придется пережить. Это испытание его подготовленности или силы воли? Он проигрывает по обоим фронтам. Пытаясь контролировать такую необходимую потребность в кислороде, Порш вспоминает огромный бассейн в доме главной семьи. Тут и там ему внимают множество глаз. Кто-то смотрит с восхищением, кто-то завистливо, и все они кто нехотя, кто как поздравляют его с минимальным временем преодоления большого расстояния или избавления от веревок. Он лучший. Он всегда справлялся. Только цепь, связывающая их с Кинном — не веревка. Намного запутаннее. Она не только физическая, потому избавиться от нее сложнее. Образы расплываются, а через секунду становятся ярче. Кислород течет в поцелуе, знаменуя его очередную победу. Порш победил, потому как не попросил пощады. Кинн хватает за предплечья, отталкиваясь от дна, и, наконец, несет их к свету. Его поцелуй непрерывным потоком накрывает каждую клеточку тела, пробуждая мурашки. Отчаянный танец языков. Танец извинения за глупость и грубость, причиненную ранее. На поверхности Порш дышит спокойнее, принимая ласки, пока кислород не доходит до мозга и тот начинает думать, останавливая горячий язык на шее. — Кинн, нет, ты не должен…– пытается лепетать телохранитель, вяло отворачиваясь. Все же приходится бороться не только с сыном мафии, но и с самим собой. — Здесь нет правил… я никому ничего не должен, — отвечают сквозь поцелуи, перерастающие в нежные покусывания. — Я делаю, что хочу со своими людьми. Ты… забыл? — шёпот на ухо, и Порш расплавленным железом растекается в руках. — Я помню… ко всем своим телохранителям ты относишься одинаково… мне этого достаточно. — Мужчина, тяжело дыша, пытается оградиться, отталкивая босса, увиливая от его ласк. — А что ты хочешь? — жмется Кинн, недвусмысленно толкая к берегу водоема. Порш оказывается прижат к чужой груди. Тепло горячего тела на контрасте с водяной прохладой. К нему тянет больше. Некуда деться. — Быть особенным, — сам произносит ответ. Столь уверенно — не остается сил спорить. Порш терпит пару тройку секунд, глядя в глаза полные желания, невольно открывая свои — точно такие же, затем не выдерживает, обхватывает чужую талию ногами, притягивая ближе, и углубляет поцелуй, не помня, кто его начал. Руки царапают плечи под мокрой одеждой, наглаживают лопатки и спину, все, до чего можно дотянуться, но это маленький кусочек, а нужен весь десерт. И он готов довериться еще раз. Кинн выходит из воды, крепко удерживая свою ношу. Он в меру сосредоточен и напряжен, и впервые хочет подарить партнеру что-то особенное. Совсем не страсть граничащую с похотью, а быть может огонь своей души. Он удивлен ярким желаниям и тонет в нежности карих глаз, играющих с ним в прятки. По среди огромного леса и шума найденного водопада он чувствует себя дома. Порш — телохранитель, он призван защищать, но именно его хочется защитить в первую очередь. Это магия: вчера они терпеть друг друга не могли, сегодня знают, что не выживут по одиночке и дело не только в похищении. Мужчина опускает их на песок, помогая Поршу встать на колени спиной к нему. Мелкие камни вонзаются, раня загорелую кожу. Если они выживут, царапины напомнят об этом дне. Сквозь тонкую ткань отчетливо чувствуется крепкая грудь, а ниже возбуждение. Руки тут же движутся к нему. Кинн ведет меж половинок, очерчивает вход и продолжает отточенными движениями скользить спереди. Пальцы требовательно выбивают стоны, Поршу ничего не остается, кроме как плыть по течению прямо в пылающую ладонь любовника. Тот вновь хватает за руку, с силой припечатывая к себе, второй даруя наслаждение. Цепь звенит и бьется о ребра с каждым движением, и губы на контрасте выводят нежные диаграммы на шее покрытой приятными мурашками. Босс мафии состоит из противоречий. Из горьких уроков и сладких воспоминаний. Детских страхов и взрослых стремлений. Из хладнокровия и горячности. Кинн знать не знает многого о себе, просто не склонен анализировать ничего кроме информации о работе. Порш знает о нём почти всё и каждую крошечную секунду подсознательно впитывает новое. Стоя на коленях и чувствуя спиной чужое возбуждение, телохранитель запрокидывает голову на крепкое плечо и лишается всех мыслей. Движение за движением. Слияние. Открытие друг друга телом и душой. Кинн начал вспоминать, где спрятано его сердце. Порш вдруг забыл, как работают легкие. Плавные скользящие толчки, тяжелое дыхание возле уха, тихие стоны. Водопад намного громче, но им слышен лишь гул собственных сердец. История про двоих, совершая новый виток по спирали, приближается к началу и все больше удаляется от него. Теперь сознание Порша не в тумане, вновь весь его туман — Кинн. Прохладно теплый и плавно несдержанный, полный гармоничных противоречий. Как и обещал, сегодня он не переходит границ, наслаждаясь трением о сладкое тело. Этого ему достаточно для прелюдий, а уж до финала поможет дойти умелая рука партнера, появляющаяся безо всяких просьб. Порш чувствует его. Как никогда и никого. Оказывается это так просто. Их пальцы переплетены у него на груди, раскрасневшейся от трения цепи. Немного больно. Та самая боль, помогающая почувствовать себя живым. Мужчина шумно дышит, и память вопреки воле вновь начинает подкидывать картины прошлого. Сейчас они не кажутся болезненно неправильными. Совсем наоборот. Он во власти другого. В его объятиях, охвачен жаркими вздохами и на удивление милыми непристойностями, вылетающими из чужого рта, когда тот не занят поцелуями. Так необычайно правильно и умопомрачительно греховно. Все, что необходимо не на расстоянии, а прямо здесь. После всего они еще долго лежат на теплом песке и не могут разорвать контакта. Бок о бок, готовые хранить тепло. Порш честно пытается бороться, много размышляет, сопротивляется. Кинн старательно разглаживает его думательные морщинки поцелуями в щеки, виски и лоб. Приходится сдаться. Мир сыплется. Время растягивается и течет как часы на картине Дали. Улыбки сами собой окрашивают губы, и глупостями становятся страхи. Порш из одинокой птицы превратился в парного лебедя. Он больше никуда не спешит и ни о чем не волнуется. Воздух слишком разряжен, или он передышал Кинном? Случился солнечный удар любовью. Хотя он определенно не должен даже вспоминать это слово. Слишком рано — твердят рамки в его голове. Назойливые мухи разума, им бы помолчать. Любопытно, о чем думает виновник этой суматохи? — Кинн? — зовет он, поднимая карие глаза и запрокидывая голову, аккуратно, чтобы не спугнуть мурашки от прикосновений. Не спешит продолжать без ответа. — Да. — Мужчина вытягивает губы, касаясь влажных волос телохранителя, лежащего у него на груди. — Что нужно сделать, чтобы стать особенным для тебя? — Рискует, спрашивая прямо. Впервые за долгое время не пряча чувства. Такой простой вопрос, будто Порш правда вернется и сделает, что ему скажут. В пределах разумного, разумеется. Кинн молчит долго, не разрывая зрительного контакта. Обводит взглядом пытливое лицо с припухшими губами и таким искренним сейчас свечением из глаз. Замирает, останавливая свой маленький поход пальцами по территориям карамельной кожи. Поршу кажется вот-вот он что-то скажет — испортит все или спасет, и так несколько раз. Кинн молчит до последнего. — Может родиться тобой? — выдает шепотом. Играется, морщась в усмешке, и ждет очередного тычка по ребрам. Получает. — Возвращайся и я повышу тебя до главной горничной, — воркует босс. Получает новый возмущенный тычок. — Да что? Ты знаешь какая у нее зарплата? — Порш фырчит как голодный ёжик и отворачивается. Надо же так не вовремя вспомнить о работе. По долгу службы у них не должно быть отношений. Как он мог забыть о том, кем вернется в дом мафии. Кинн эти перемены в настроении легко читает и спешит успокоить. — Мы разберемся со всем позднее. Я тебе обещаю. Ты мне веришь? — Мужчина двумя пальцами аккуратно поднимает чужой подбородок, заставляя смотреть в глаза. — Да. — Коротко отвечает Порш и тянется за поцелуем. Он правда верит. ___________________ Извилистая тропа на возвышенности привела их к песчаному берегу, открывая вид на воды Сиамского залива. Течение рождало едва заметные волны, что так и манили искупаться, несмотря на то, что они недавно окунались. Просто вода — стихия Порша. Он с детства увлекался плаванием и серфингом, дружил скорее с ластами, чем с велосипедом. От воды не получишь асфальтовую болезнь, она не покалечит, а защитит, примет тебя без остатка. Солнце наконец перестало беспокоить их, упираясь в горизонт. Оранжевый диск краешком коснулся маленького моря. Здесь было тихо. Никаких птиц или животных, только мерный шум пенистых волн и биение сердца. Последнее очень даже беспокоило. Все потому, что Кинн так и не думал отпускать его руки. Синяки на запястье больше не болели, зато в груди как-то трепетно ныло. Два дня понадобилось Поршу, чтобы понять, каким человеком является его босс. Где-то поверить в него, узнать, смириться. Доказать себе, что ошибался в чужом притворстве, навыдумывал кучу несуществующих масок. Здесь, сейчас они идут нога в ногу на крошечном расстоянии, дышат одним воздухом и существуют только вдвоем — без лишнего притворства. Всю жизнь бы так — друг для друга. Они почти не разговаривают, но это не важно. Болтунчику Поршу впервые не хочется чесать языком направо-налево. Этим самым языком ему хочется участвовать в поцелуях, и он не отказывает себе. Кинн с пониманием относится к минутным слабостям, останавливая шаг. Он все же не может сдержать улыбки, когда думает о том, что был бесконечно прав, забрав себе Порша, ведь тот сам хотел ему принадлежать. Солнце окрашивает небо огнем. Всеми оттенками радуги вокруг жаркого ореола. Красиво, но улыбка Кинна краше. Порш давно признался себе, что влюбился, но в эту минуту понимает — полюбил. Пусть ему кажется, если иллюзии — только такие. Он не может сдержаться и не посадить их на край высокого берега, свесив ноги и не проводить день, уложив голову на чертовски уютное плечо. Зарывшись одной рукой в мягкую прохладную траву, другой ночуя в крепком сплетении чужих пальцев, он не может чувствовать ничего, кроме счастья. Да — они устали, да — где-то им больно, мучает голод и жажда, тревога за родных и семью. Но все отходит на второй план, и близость друг друга лечит. Если раньше раздражала и ранила, теперь исцеляет. Никто не знает, как это работает. Химия. Передоз эндорфинов в крови. Механизм любви набрал нужные обороты. Вторая ночь встречает их слабым ветром и теплым ночлегом в заброшенном грузовике. Напившись воды из ручья, протекающего неподалеку, и перекусив фруктами, путники заваливаются под крышу, через которую неплохо просматриваются звезды. — Я вижу вселенную. — Выдыхает Порш, нежась в чужих объятиях как в пушистом одеяле. — А она видит Нас. — Шепчет Кинн и тихо поет, глядя точно в синюю мглу. В темном небе слышен стон, Словно колокола звон, То король звезд поет. Через тьмы прозрачный ров Слышен ясный чистый зов – Упавшую звезду зовёт. Не спешит звезда к дворцу, Кровному предстать отцу – Ей обещан принц земной. Со всех сил летит к земле, В полыхающем огне, Хвост влача за спиной. Малышка звезда, зачем же? Куда? Оставь в небесах свое тело! И ливнем упала отцова слеза… Дочь не долетев прогорела. — Ты поешь? — вздохнул Порш, не закрывая рта от удивления и восхищения тем, как нежно и мелодично звучал чужой голос. — Я мечтал быть певцом… в прошлом. — С грустью ответил Кинн, опуская взгляд со всеобщей вселенной на свою — на Порша. И только в эту секунду последний начинает понимать, сколько нереализованных желаний на самом деле отняла у Кинна обязанность будущего главы мафии. Телохранитель хмурится и участливо накрывает руки, обнимающие его, своими. — У тебя красивый голос. — Порш краснеет. Ему сложно даются комплименты, ругательства гораздо легче, но он решает сказать, потому что улыбка Кинна того стоит. — О чем сейчас ты мечтаешь? — не выдерживает любопытный мальчишка в его голове. — Слишком рано, — загадочно отвечают ему. — Спроси, когда звезды начнут падать. Порш качает головой. Что за философ вдруг проснулся в его боссе? Проходят минуты прежде, чем он понимает, ловя в поле зрения первый хвост летящей кометы. Белая стрела с красно-оранжевым наконечником несется через все небо, разрезая пространство на доли секунды. Моргнешь — её нет. Пропустить легко, но они замечают. Первую, затем вторую. Третью. Искры в груди и перед глазами. Их так много и все они разные. Заполоняют сознание. Порш смотрит то вверх, то в глаза напротив и… Скучает. Уже скучает по губам, по карим глазам и объятьям. По вечерам, проведенным вместе. Так тепло здесь, что сердце разрывается. Что ему делать, когда все закончится? Кинн ведет их к спасению, он знает дорогу. И все чаще Порш думает: а такое ли это спасение? Вернуться в мир, сожравший столько надежд и мечтаний. Телохранители идут за ними по пятам. Похитители наверняка тоже. Завтра все изменится. И что же будет с его любовью после? — Не скучай, — опять читает мысли. — Я загадал вернуть тебя в мой дом и… — Дурак, не сбудется, — тихо перебивает Порш. — И любить до потери сознания. — Хитрющая улыбка сквозит на чужом лице, превращая глаза в щелочки. Проворные пальцы раскрытым веером залезают под футболку. Гладят низ живота. Порш млеет и тонет, почти не дыша. — Любить только в этом смысле? — В ответ рука Кинна лезет наверх, касаясь напряженной груди, и переходит на шею, надавливая спереди. — В этом смысле я трахаюсь, но, по-моему, мы с тобой зашли намного дальше. — Горячие губы огненным вихрем обрушиваются на закольцованную шею, и Порш уступает. Готовый снова и снова отдавать первенство там, где нет победителей и проигравших. Есть лишь чувство. И больше не нужно ничего. Они целуются полулежа. Неприлично долго, так что затекает шея и покалывает в предплечьях опорной руки. Кто-то отлеживает себе бок, кто-то ягодицу. Кто-то не может сдержать улыбку и поцелуи превращаются в милые чмоки, игривые касания кончиками носов и прикусывания языка. С неба все еще сыплются кометы — загадывай желание на здоровье, но именно сейчас все есть. Порш сквозь сумасшедшую улыбку рассказывает о том, как он счастлив, пока Кинн молчит. Он очень и очень занят изучением его шеи, очень и очень хочет не говорить, а именно показывать ответ. Теплые губы на каждом сантиметре бархатной кожи — самое подходящее объяснение. Глубокой ночью в объятиях света растущей луны Порш не может заснуть, наблюдая за свечением мраморной кожи Кинна. Быть может эти отношения подобно ночному светилу только набирают обороты. Все впереди. Сомнения прочь. Наконец закрыв уставшие глаза, мужчина проваливается в сон. Во сне он видит, как они с Кинном медленно прогуливаются вдоль кладбища, держа путь к воротам. Ветреный осенний день и листья хрустят под ногами. Здесь так пасмурно и спокойно. Ни единой тревожной мысли. Деревья в округе шелестя навевают тоску свойственную подобным местам. Шепчут о том, что все мы когда-то окажемся посреди особой тишины. Среди людей, но не произнося ни слова. Вот-вот хлынет дождь, вдвоем они все еще стоят перед могилами родных людей, вглядываясь в надписи, которые Порш не может прочитать, будучи спящим. Смутное тепло касается кончиков пальцев, он благодарно принимает чужую руку в свою. Кинн что-то говорит, улыбается, аккуратно и совсем ненавязчиво, оборачивается к нему сверкая щелочками глаз. И свет вдруг становится ясным. Тучи исчезают от одного лишь выражения лица. Тепло накрывает с головой, будто они, перевернув земную орбиту, направились в лето. Пространство красится в оранжевый. В следующую минуту Порш просыпается и вправду чувствуя знакомое тепло лета, обволакивающее его от макушки до пят. Кинн прижимает крепко, со спины будто захватив в объятия плюшевую игрушку. Порш и правда чувствует себя игрушкой в этих руках. Только бы его не сломали и холодной зимы не наступило. Никогда. Уже утро. Пора выпутываться из объятий. Они довольно давно на одном месте. Нужно уходить, но Порш все еще не двигается, оправдывая себя тем, что придумывает как бы по-особенному разбудить спящее солнце. На столько долго думает, что оно просыпается само. — Доброе утро? — мягко растягиваются чуть потрескавшиеся, но все еще привлекательные губы. Порш только кивает, он к такому не привык — хочет привыкнуть. — Доброе, боюсь нам пора отправляться, — шепчет он, чмокнув сонную улыбку, и потихоньку поднимается. Впереди долгий путь. ____________________ Кинн рассказывает много историй из прошлого. Некоторые забавны, иные же печальны. И каждая интересна. Хочется слушать и слушать. Краем сознания Порш понимает, чем вызван этот интерес, ведь на стадии влюбленности мы готовы черпать любую информацию, особенно из уст ее объекта, особенно если у него столь приятный голос. Но какая к черту разница? Мужчина наконец готов погрузиться в эти чувства, нырнуть, дыша их сутью, точно рыбы умели бы дышать не под водой, а самой водой. Они без труда преодолевают цепь горных склонов, уводящих все дальше от тропического леса и пункта отправки, дальше от разногласий и недомолвок. Кинн уводит их к железнодорожным путям, эта идея посетила его не так давно, он даже рад непредсказуемости, родившейся в нем. Теперь они почти недосягаемы для преследователей. Вряд ли кому бы то ни было придет в голову мысль о том, что он и не собирается возвращаться в дом мафии. В ближайшее время точно нет. Они уедут куда глаза глядят. Потеряются для всех и вновь найдутся. План для отчаянных, но не отчаявшихся. Перед ними безлюдная станция — временная крыша над головой. Кинн задумчиво кусает губы, рассматривая расписание поездов, до пассажирского около двух — трех часов, по солнцу точнее не скажешь. С другой стороны, им и не нужен пассажирский, денег все равно нет. Порш тянет его на лавку, удобно кладет ладонь на чужое бедро, сжимает и смотрит. Смотрит на горизонт. На бесконечные полосы шпал, исчезающих за поворотом, на ветви деревьев и многочисленные кустарники, обрамляющие подножие гор у залива, на каменистые пляжи неподалеку, на рябь тихих волн. Вспоминает как в детстве мечтал отправиться в путешествие, повидать если не мир, то хотя бы крошечную его часть. Мечтам суждено сбыться. Он скромно кладет голову на плечо и тихо-тихо шепчет. — Скоро нам придется запрыгивать на поезд… Сними наручники, Кинн. — Без лишних возражений просьбу выполняют, аккуратно вскрывая простой замок при помощи одной из насадок швейцарского ножа. — Давно ты понял? — Кинн пытается уловить малейшие изменения настроения, он готов к пощечинам, дракам, надутым губам и словесной брани, но ничего подобного не следует. Порш или очень устал, или смирился. — Чтобы будущий глава мафии не знал, как освободиться от самых обычных наручников? Мне кажется ты справился бы и без ножа. — Это была правда. — Опережая последующие вопросы… Ты боишься одиночества, я помню. Я лишь подыграл тебе. — Кинн нахмурился, сердце пропустило удар. Слова звучали так отстраненно и холодно. Как на зло тишину нарушил звук приближающегося поезда. — Пора, — заключил Порш. Кинн не сдвинулся с места, переваривая происходящее. Все было игрой? Если так, здесь наступает её конец. Порш может запрыгнуть и оттолкнуть его обратно на перрон или, напротив, не прыгнуть за ним, решись Кинн забраться на поезд первым. Порш может делать все что угодно. Они теперь сами по себе. По отдельности. Не вместе. Он ведь не сказал Нам пора? Почему? Все исчезло в тумане. Он не помнил с какой попытки Поршу удалось растормошить его, в какой точно последовательности они залезли на крышу перрона и с разбегу прыгнули на один из вагонов приближающегося состава. Адреналин в крови зашкаливал, притупляя неприятные ощущения от жесткой посадки, Кинн не мог думать ни о чем. — Ну что с тобой, ты в порядке? — Порш крутился возле него, осматривая на предмет повреждений. В глазах напротив читался скорее страх, нежели боль. Мужчина сел и попытался отдышаться, наблюдая за тем, как обеспокоенно телохранитель стоит на разбитых коленях на горе щебня и обхватывает его лицо пылающими руками, заглядывая в глаза. Единственное, что волнует Порша — состояние босса, а не свое собственное. Выходит, Кинна не собирались оставлять? Он не будет один долгие месяцы, а именно столько ему потребовалось бы, чтобы забыть. Его Порш перед ним, рядом. Такой же родной, милый, теплый и взбалмошный, каким был минуту и две, и час, и день назад. Эмоции быстро превращаются в дождь, а дождь в ливень, сочащийся из глаз. — Я так долго тебя ждал, — выдавливает он в чужую грудь, стараясь унять дрожь. — И я тебя. Порш больше не задает вопросов, баюкая черную макушку возле своего бешено бьющегося сердца. Это их первое признание. Оно звучит как «прости» и «прощаю», как «хочу быть с тобой» и «я буду». Они так похожи. Солнцем из глаз, мелодией души, вольными мечтами. Здесь и сейчас Кинн понимает — нежные безликие мальчики-лепестки были для секса, а Порш был и будет для неукротимой всепоглощающей любви.