о заботе и недосказанном

Friends just sleep in another bed And friends don't treat me like you do Well, I know that there's a limit to everything But my friends won't love me like you

— И вот надо было тебе себя так загонять. Хао недовольно морщится, получая жалобный чих в ответ. Он не спал уже практически целые сутки. А виной тому один ночной звонок и громкий кашель на другом конце провода, заставляющий срываться с места и ехать на другой конец города. Ханбин, укутанный в несколько слоёв одеял по самый нос, что-то неразборчиво бурчит. Весь месяц он усердно готовился к соревнованиям по танцам, пропускал пары, чтобы потренироваться лишние пару часов до закрытия студии. А иногда умудрялся пробираться туда тайком. Все ради того, чтобы вывести их команду в финал. Хао всегда удивлялся трудолюбию своего друга. Бесконечные тренировки, после которых тот даже не мог найти силы поговорить. Лодыжки покрытые синяками, которых с каждым днем становилось все больше, заклинивающиеся мышцы. Каждый раз, когда Ханбин все же доползал до общежития Хао, чтобы получить свой оздоровительный массаж, он неловко улыбался и обещал что больше не будет слишком переусердствовать. Но, конечно же, Хао знал, что тот нагло врет. В конце концов, первое место в финале они выиграли. Только вот все это привело к тому, что Ханбин в итоге заболел. — Ты ворчишь как старик, — хрипит он, откуда-то из-под своего одеяльного кокона, — А как же дружеская поддержка больному и немощному? — Сам себя довел до такого, — закатывает глаза Хао, копаясь в аптечке, — Радуйся, что я вообще приехал. На самом деле, он в любом случае это бы сделал. Но вслух никогда бы не признался. Хотя это и не было нужно. Они никогда не обсуждали свои отношения, от слова совсем. Друзья с первого курса, совместные обеды, походы в кино. Хао впервые встретил кого-то, с кем было так легко. Так, словно ты разговаривал со своим отражением, полностью понимающим тебя и разделяющим даже самые маленькие и незначительные детали. А таких было много: кофе без сахара, детские мечты стать учителем, аллергия на пыль. Ханбин иногда шутил, что они как две половинки чего-то целого. Одного большого паззла, который наконец-то складывался в полноценную картину. Только вот, в какую именно, Хао пока не понимал. Или, скорее, боялся. Признаться себе в том, что Ханбин может оказаться кем-то большим, чем просто другом, было тяжело. И делать это до последнего не хотелось. Хотя все их общие друзья уже давно заметили, что у этих двоих какие-то особые отношения. Постоянные глупые шутки о том, что Хао относится слишком обходительно и нежно к своему младшему. Словно за этим стоит нечто большее, чем просто желание быть хорошим хёном. Поначалу, так оно и было. Хао действительно просто хотел быть хорошим старшим братом. Оплатить обед, принести любимых снэков на тренировку, поддержать, дать совет. Так, как он делал это со всеми. В какой момент все перешло границы, он не знает. Слишком долгие и частые объятия, желание просто так переплести пальцы. И практически необходимость находиться рядом. Слушать чужой смех, быть причиной улыбок, видеть как зажигаются чужие глаза, каждый раз при рассказе о танцах. Хао готов был слушать бесконечно, даже если не особо разбирался во всех этих терминах и техниках. Он был готов слушать Ханбина. — О чём задумался? Хао никогда не планировал рассказывать. Он, если честно, вообще не думал даже давать возможность этим чувствам разрастаться внутри. Убегал, старался игнорировать, делать вид, что это всего лишь дружеская забота. Друзья ведь могут спать в одной кровати в обнимку? Могут ходить за руку, носить парные украшения, воровать друг у друга одежду. В этом не было ничего такого, многие так делают. И лишь краснеющие кончики ушей и сбивающееся дыхание выдавало Хао с потрохами. — Ни о чём важном, — отмахивается он, доставая пластинку таблеток, — Температура есть? — Уже нет, — шепчет Ханбин, растягивая губы в улыбке, — Ты хороший доктор, Хао-хён. — Замолчи, — отмахивается Хао, отворачиваясь в сторону, в попытке скрыть внезапно появившийся лёгкий румянец на скулах. Сегодня с ним явно что-то не так. Ретроградный меркурий, затмение или еще какая причина. Но что-то точно влияло на его поведение, на забивающийся в ноздри запах. Смесь древесных нот с жасмином. Приятный, легко щекочущий что-то внутри груди. Он был везде: на его вещах, постельном белье, так, словно однажды впитался под кожу и теперь преследовал Хао везде, куда бы он не пошел. С самой их первой встречи с Ханбином. То знакомство он запомнит надолго. Неловкое столкновение в коридоре, разбросанные кучи бумажек на полу. Случайное мимолетное касание руками, когда оба ринулись их судорожно собирать. Ханбин извинился, по меньшей мере, раз десять. Это было слишком даже для Хао, который вообще-то считал себя через чур воспитанным. Они оба прогуляли физкультуру. Один, потому что надо было подтянуть биологию, а второй просто был слишком очарован новым знакомым. Биологию тогда Хао, кстати, так и не подтянул. Их, под злобным взглядом работника, выгнали из библиотеки за слишком громкие смешки. Но то, кажется, совсем не было проблемой ни для одного из парней. — Эй, хён, — вырывает из мыслей тихий голос, — Останешься сегодня? Хао переводит взгляд на младшего, сталкиваясь с двумя горящими глазами-искорками. Раскрасневшееся от жара лицо, прилипшие ко лбу влажные прядки волос. Ханбин даже сейчас умудрялся выглядеть так, что аж дыхание захватывало. Конечно, он бы остался. Даже просить не надо было. Хао поднимается с жалобно скрипнувшего компьютерного кресла, медленно подходя ближе. Ханбин сидел на кровати, свесив босые ноги, все еще закутанный в одеяло. Все еще такой невозможный и родной. — Куда я денусь, — отзывается Хао, делая еще шаг. Осторожно, словно боясь спугнуть протягивает руку, убирая выбившиеся прядки. Ханбин под прикосновение подставляется, прикрывает глаза. И от этого по телу расплывается тягучее тепло. К своему лучшему другу. К своему особенному человеку. Хао выдыхает слишком рвано, чувствуя как его слегка накрывает. Пытается убрать руку, но слишком сильно медлит. Ханбин перехватывает его за запястье, прижимает к горячей щеке. Немая просьба остаться. На ночь, на день, навсегда. И если бы Хао был чуть осмотрительней, то давно бы заметил то, что лежало перед самым носом. Он бы давно понял, по заинтересованному взгляду в первую их встречу. По всем тем бесконечным улыбкам и касаниям. По тем тайным знакам, что ему отчаянно посылались каждый день. Но он все еще остается самим собой. — Тебе надо поспать, — шепчет он, как-будто боится разрушить повисшую в небольшой комнате атмосферу, — Ложись, я побуду рядом. — Тебе тоже, — перебивает Ханбин, переползая на другую сторону матраса, — Сколько ты здесь уже со мной возишься, хён, ты ведь тоже устал. Хао хочется ответить что нет, он не устал. Как он вообще может устать заботиться о Ханбине? Но вместо этого он снова поддается. Ложится рядом, на слишком уж узкую для двоих кровать, тут же отворачиваясь к стене. За спиной слышится громкий смешок. — Как-то не очень дружелюбно, — фыркает Ханбин, щекоча затылок теплым дыханием. — Надо исправлять. — О нет, — шипит Хао, когда холодные руки уже обвивают его тело, — Я не буду с тобой обниматься, даже не думай, ты сопливый. — Ну пожалуйста? — практически скулит Ханбин, хотя, впрочем знает, что уже победил, удобно устраивая голову на чужом плече — Я всегда знал, что ты самый лучший. — Усни, сопля, — бурчит Хао, а рука все-таки поглаживает темную макушку, — и не дай бог, ты начнешь пускать слюни на меня во сне. Скину с кровати сразу, предупреждаю. — Какая ты все-таки иногда бука, Чжан Хао, — смеется куда-то в грудь Ханбин, прижимаясь еще ближе. — Как хорошо, что мне это тоже нравится. От чужого жара вело. Мысли в голове расплывались, сливаясь в одно сплошное пятно. Хао практически плавился. Вслушивался в размеренное, слегка хриплое дыхание. В голове все еще крутилось невинно брошенное «нравится ». Можно сколько угодно отнекиваться, но постоянно бежать от преследующих мыслей о том, что Ханбин может чувствовать подобное к нему, Хао не мог. Он не знает сколько точно проходит времени. Все, что его волнует, это крепкие руки, сжимающие поперек талии. Хао вырисовывает незамысловатые круги на чужих запястьях, в попытке успокоить собственное сердцебиение. Даже не задумываясь о том, что возможно, не только он сейчас сгорает от этой близости. — Эй, Хао-хён, — прерывает тишину Ханбин, шебурша одеялом, — Ты спишь? И Хао все же решается. Перевернуться на другой бок, слегка стукнувшись носами. Они были слишком близко, буквально деля один воздух на двоих. Ханбин смотрит пристально, как будто выискивает какие-то ответы в лице напротив. Тянется к руке Хао, крепко переплетая их пальцы. Решается. — Спасибо, — на грани слышимости, — За то, что остался. — Ханбин, — выдыхает Хао, но тут же закусывает губу. Что он может сказать? Остался потому что они «друзья». Но они оба знают, что это неправда. Друзья не смотрят на тебя так, словно ты зажег им все звёзды на небе. — Ты так обо мне заботишься, — шепчет Ханбин, даря одну из своих самых ярких улыбок, — было бы здорово, будь хён моим парнем. «Было бы здорово» — обжигает кончик языка. Остается тем самым недосказанным, хрупким, почти эфемерным. Тем, что лежит между ними все это время, не давая двигаться. Хао крепче сжимает чужую руку. И поддается. Оставляет на ней легкое, почти невесомое, касание губ. Прислоняется лбом. Старается не дрожать так сильно, когда по ребрам пробегаются ледяные пальцы, забираясь под футболку. Вместо всех слов, что они могли друг другу сказать. Недосказанность, стертая безграничной заботой. Хао кажется, что он задохнётся. Но этого не происходит. Он всего лишь засыпает, сдаваясь накатившей усталости. Засыпает, крепко прижимаясь к своему самому ценному. Последнее, что он услышит, будет вкрадчивое: «спокойной ночи, Хао», и еще более тихо: «люблю тебя». И он знает. Потому что он тоже любит. И Ханбин, конечно, уже давно об этом догадался.